Не смотрелась в зеркало с тех пор, как прилетела, но хотя бы волосы заплетены в болееменее приличную косу.

И вот лёгкие наполняет свежий воздух. Дневной свет. Нежный летний бриз, дрожащая тяжесть августовского зноя, запах влажного асфальта – всё это будоражит приятные чувства.

Наконец ступив на токийскую землю, готовая к финальному забегу, я вдруг замираю, как вкопанная.

Конечно, я исправно выполняла домашнюю работу, часами напролёт одержимо разбирала Токио по кусочкам, сканируя каждый вдоль и поперёк. Словно детектив, я досконально изучила гугл-карты, зазубрила расписание транспорта и запомнила иероглифические названия районов. Гик-уровень: эксперт. Я думала, что подготовилась ко всему… Никогда так не ошибалась.

Небоскрёбы из чёрного зеркального стекла и голографического серебра, увешанные пёстрыми рекламными вывесками, объёмными надписями и огромными мерцающими экранами. От каждого гигантского здания исходит магическое сияние, своеобразная аура из пульсирующего неона и электрических нитей. В тени между небоскрёбами скучают не слишком высокие дома: из-за клубов пара создаётся иллюзия, что они двигаются. Их окна сверкают подобно кошачьим глазам, а фасады будто покрыты огромными металлическими чешуйками. Места в первом ряду занимают крошечные лачуги всевозможных цветов и форм, яркие, как пластмассовые игрушки. Одни походят на НЛО или футуристические телефонные будки, другие – на огромные жвачные пузыри и галактические храмы. Воздух наполнен сиянием, и, хотя сейчас белый день, в необычном освещении живёт таинственная темнота.

Я с трудом отрываюсь от потрясающего вида. Никогда не видела ничего подобного, даже не представляла, ведь Токио – город, превосходящий любое воображение.

Собрав по кусочкам взорвавшийся, перевозбуждённый разум, я сосредотачиваюсь на миссии: дыхание – UNIQLO – принимающая семья.

Магазин одежды находится на другой стороне улицы, прямо напротив меня. Схватив дорожный чемодан (он неожиданно умолк), пускаюсь бежать. И сразу обращаю внимание: в Токио все носят при себе зонтики, чтобы защититься от солнца. Зонтики самые разные, один игривее и красочнее другого.

И ещё: образ каждого прохожего уникален. Я единственная в однотонной одежде.

Светофор чирикает, точно птица, когда загорается зелёный. Я со всех сторон окружена звуками, и сложно понять, что именно их издаёт: скрежет и дребезг, механическое чавканье, ритмичные мелодии, наверное, из каких-то динамиков, забавные мультяшные голоса, раздающиеся откуда-то сверху, и непрерывный гул, можно сказать, сердцебиение города. В Токио каждый атом взрывается от переполняющей его энергии.

– Малу-сан!

С первого раза услышать собственное имя в лабиринте незнакомцев – чистая удача. Это придаёт мне сил.

– Малу-сан! Коннитива!

Вот они! Ока-сан в элегантном розовом кимоно. Ото-сан в штанах цвета хаки и забавной гавайской рубашке. Харуто в чём-то похожем на наряд детектива Конана ^[1]. И Ая.

Сразу и не опишешь, во что именно одета Ая. Мне не хватает ума понять, что именно я вижу. Без понятия, какой реакции от меня ждут. Шока? Восторга? Или нужно сделать вид, что наряжаться как сумасшедшая наёмная убийца-шпионка – это совершенно нормально?

Брутальные сапоги на высокой платформе и со шнуровкой, пушистая мини-юбка с принтом под коровью шерсть, серебристый топ (наполовину рыцарские доспехи, наполовину алюминиевая фольга) в сочетании с длинным бежевым тренчем и беретом из серо-зелёного твида. Чёрные зеркальногладкие волосы до бёдер. Перчатки без пальцев из потёртой кожи и сумочка в форме револьвера.

– Привет, Малу, – небрежно бросает Ая, поправив солнцезащитные очки-вайфареры. Красные губы изгибаются в намёке на усмешку. Затем она кланяется, и вся семья следует её примеру.

– Додзо ёросику онэгайсимас, – тараторю я. Это вежливое приветствие, что-то вроде «приятно познакомиться».

Я глазела на Аю слишком долго и слишком пристально, поэтому теперь сгибаюсь в особенно уважительном поклоне.

Бумс!

С силой отбойного молотка я стукаюсь головой о выдвижную ручку чемодана. Харуто громко прыскает, но затихает под строгим взглядом отца.

– Ты не ушиблась? – озабоченно спрашивает мать семейства. По-английски она говорит с запинками, но я отлично её понимаю.

– Н-нет, всё в порядке, – вру я, густо покраснев и сморгнув слёзы, навернувшиеся на глаза.

За моим конфузом следует неловкое молчание, сопровождаемое нервным покашливанием и кряхтением. Вот стыд. Судя по кривой улыбке, Ая думает точно так же.

– Лучше отвезём Малу-сан домой! Она устала после долгого путешествия, – ласково треплет меня по плечу ока-сан.

Я глупо киваю.

– И проголодалась! – добавляет ото-сан, улыбаясь так сердечно, что его очки поднимаются до кустистых бровей.

Не придумав ничего остроумнее, я демонстративно потираю лоб и восклицаю:

– Ацуй дес!

То есть: «Мне жарко». О сказанном я сразу жалею: принимающие родители очень расстраиваются, будто лично несут ответственность за тропический климат Восточной Азии.

– Гомэннасай, – извиняется ото-сан. Ока-сан утаскивает его в сторону круглосуточного магазина.

– Ч-что происходит? – интересуюсь я у Аи с растерянным смешком.

Её глаза скрывают толстые чёрные стёкла очков. Непонятно, смотрит она на меня или нет – и это нервирует. Лопнув жвачный пузырь, она наконец холодно отвечает:

– Мы не хотим, чтобы гайдзин было жарко.

– Гайдзин? – переспрашиваю я.

Часто слышу это слово с тех пор, как прилетела.

– Неважно. Полагаю, ты из Германии?

– Д-да.

Ая вообще знает, что я её немецкая школьница по обмену?

– Я из Германии. Хотя уже начинаю в этом сомневаться. По ощущениям, я уехала оттуда целую вечность назад.

Молчание. Сложная публика.

– Навигатор, с помощью которого можно выбраться из этого проклятого вокзала, ещё предстоит изобрести. Двести выходов – и все норовят от тебя спрятаться. Клянусь, за последние двадцать минут у моих гугл-карт случилось выгорание.

– И всё же ты здесь.

Не слышу восторга.

– Ты говоришь по-немецки? – уточняю я на родном языке, понадеявшись, что Ая посчитает это интеллигентным.

Лёд становится ещё твёрже.

– Что? – спрашивает она на английском языке, скрестив руки на груди.

– Я поинтересовалась, говоришь ли ты понемецки. Эм… и задала вопрос на немецком.

– Я знаю, что это был немецкий. Мой друг на нём говорит.

– У Аи нет друзей, – злорадно заявляет Харуто, за что получает от сестры нагоняй на японском языке.

– Я подскажу тебе два-три слова. Поразишь своего друга.

Ура, губы Аи всё-таки трогает подобие улыбки! Но мой триумф длится недолго. Она быстро возвращается к роли неприступной загадочной шпионки. Токио отражается в её очках, будто недостижимый звёздный город.

А вот Харуто разглядывает меня с открытым ртом. Достаточно просто посмотреть на него, чтобы заработать кариес – такой он сладкий. Одетый в тёмно-синюю рубашечку, Харуто выглядит как профессор для радужных пони, а стрижка под горшок делает его особенно пухлощёким и забавным.

Харуто замечает, что я смотрю на него с не меньшим интересом, и спрашивает на впечатляюще хорошем английском языке:

– Хочешь познакомиться с моими друзьями?

– У Хару нет друзей, – весело фыркает его сестрица.

Малыш пихает её в бок. Снова спор на японском языке, однако стоит Ае приобнять Харуто за плечо, как воцаряется мир.

– Я с удовольствием познакомлюсь с твоими друзьями, – торжественно объявляю я. – И с твоим приятелем, Ая.

Та молчит. Я словно на краю чёрной дыры – неприязнь Аи настолько ощутима, что меня затягивает в её глубину.

Только я собираюсь извиниться (хотя и не понимаю, за что), как тут прибегают принимающие родители с полными пакетами. Через секунду я сжимаю розовый карманный вентилятор в одной руке и розовый зонтик в другой. Но это не всё: ока-сан заботливо надевает на меня розовую шляпу и розовые солнцезащитные очки (даже стёкла розовые). Затем настаёт черёд отосана: он с гордостью демонстрирует бутылку воды, холодный чай, крем от загара (фактор защиты 50), веер – кто бы мог подумать – розового цвета и батарейки для карманного вентилятора.

Чувство благодарности смешивается с полной растерянностью.

– Б-большое спасибо. Это было совсем необязательно.

Ото-сан открывает бутылку воды, и я послушно пью.

– Большое, большое спасибо.

Ока-сан включает карманный вентилятор и открывает зонтик.

– Правда, спасибо тысячу раз.

Харуто прыскает мне в лицо солнцезащитным кремом, и все весело хихикают. Я тоже громко смеюсь: несмотря на этот набор для выживания в Сахаре, голова у меня горит огнём.

2
Гайдзин

Никогда не спала так крепко и так хорошо. Никаких мыслей и снов, лишь невесомая темнота. Провалялась в нокауте целых десять часов: скорее полумёртвая, чем полуживая. Я проснулась некоторое время назад, но неподвижно лежу на футоне, уставившись в потолок. «Я в Токио, – доносится из сумеречного леса сознания. – Нет, я не готова»! Со вздохом закрыв глаза, представляю, что нежусь в своей уютной широкой кровати в Германии. Без шансов. Ничто большое в мою новую комнату не вписывается, даже воображаемая мебель. Я обитаю в миниатюрном мирке: крошечный письменный стол, крошечный табурет, крошечный комод, крошечные полки, крошечный матрас (не позволю громкому слову «футон» себя обмануть!), крошечные подушки, крошечное одеяло – всё крошечное и каким-то невероятным образом ещё складывается, сворачивается, уменьшается…

Семья Накано живёт в доме в Сендагае. Это спокойный, идиллический район, на фоне небоскрёбов Синдзюку он сверкает, как водяные брызги. Район Сибуя, знаменитый своим пешеходным переходом и никогда не утихающей жизнью, находится в двух станциях отсюда. Ещё совсем рядом находится квартал Харадзюку, ультимативный центр дерзкой моды и косплея.

Какой гигантский мир начинается за воротами – и какое всё маленькое внутри дома.

Сестра и брат Накано делят общую комнату. Судя по тому, как Ая закатывает глаза, мне досталась бывшая детская Харуто. Кухня и гостиная объединены, раковину и плиту приходится высматривать под микроскопом, но бытовая техника самая современная. Спальню родителей во время (очень короткой) экскурсии по дому мне не показали. Остаётся ванная – и одна мысль о ней внушает ужас.

Каждый слышал об овеянных легендами высокотехнологичных японских туалетах, но я не догадывалась, что воду в унитазе можно слить только имея докторскую степень. Если на земле и есть чистое зло, воплощение самого дьявола, то это японские туалеты. За вечер я дважды отважилась приблизиться к унитазу и оба раза попала под удар. Щебет птиц, нагретый стульчак, сушка для тела – свой единственный околосмертный опыт я получила, справляя нужду.

Что-то скребётся в дверь.

Я распахиваю глаза. Вот и всё: настоящее меня настигло. Такой город, как Токио, не ждёт. Бросаю взгляд на телефон – ух ты, уже половина двенадцатого. Странно, но до сих пор я не слышала ни звука. Принимающая семья ещё спит? Вряд ли. С другой стороны, сегодня воскресенье… кто их знает.

Что-то снова скребётся в дверь с тихим мяуканьем.

На душе теплеет. Вчера я то и дело слышала слово нэко – у Накано есть кошка! Быстрее ветра скатываюсь с матраса и чуть-чуть приоткрываю дверь. Достаточно узенькой щёлочки: кошка, превратившись в неизвестную жидкость, юркает в комнату так стремительно, что я различаю лишь смутную тень.