Мы с братьями встревоженно переглянулись, задумавшись, как долго наш младший братишка будет утопать в страданиях. В прошлом месяце его бросила девушка и без оглядки умчалась в Нэшвилл воплощать в жизнь свои мечты о карьере певицы. Они всегда планировали поехать туда вместе после окончания школы. Но, как мы все и опасались, Бейли передумала и попросила у Майкла время, решив отправиться в Нэшвилл в гордом одиночестве.

Это стало страшным предательством для моего младшего брата, ведь он ставил Бейли превыше всего остального, в том числе и своих грез. Теперь он был один впервые за много лет, до окончания школы оставалось полгода, а со всеми своими планами, как он думал, пришлось распрощаться.

– Он оправится, – заверил я маму и, потянувшись через весь стол, взял ее за руку. – Ему разбили сердце, но он придет в себя. Просто дай ему время.

Мама кивнула, тоже сжав мою руку, и постаралась улыбнуться. Мама была красивой женщиной и выглядела невероятно, даже в такие мгновения, когда под глазами у нее залегли темные круги, а лицо было осунувшимся и уставшим. Мне нравилось, что я нахожу в своей внешности ее черты: те же карие глаза, та же лучезарная улыбка. Ноа был точной копией папы, и порой я завидовал, что он столько перенял от него, но все же гордился, что похож на сильную женщину, которая нас воспитала, – и когда отец был жив, и когда его не стало.

– Как прошло у вас с Мэллори на неделе? – спросил Ноа, закинув ноги на пустой стул, где обычно сидел Майкл. – В понедельник во время экскурсии мне показалось, еще чуть-чуть – и вы вцепитесь друг другу в глотки.

Мама от волнения изменилась в лице, но ничего не сказала; просто попивала чай в ожидании моего ответа. Что-то мне подсказывало, что мама, как и братья, обеспокоена тем, что я обучал члена семьи Скутеров – тем более Мэллори, с ее-то репутацией.

И все же при упоминании одного только ее имени у меня закипала кровь, и вовсе не в том смысле, о котором думал брат. С того дня, как она вошла в мой кабинет, я был ею очарован. Черт, я был очарован ею всю свою жизнь. Но это очарование нейтрализовалось потребностью защитить себя, страхом, подступающим всякий раз, когда у меня появлялась минутка на размышления, и я понимал, что вероятнее всего буду обучать женщину, которая в итоге получит должность, хотя на нее по праву претендовал я.

Она выводила меня из себя, когда щелкала жвачкой, когда вставляла язвительные замечания, когда ходила по винокурне с равнодушным видом. Но рядом с ней у меня учащался пульс, а руки зудели от желания провести пальцами по этим шелковистым платиновым прядям.

– Все прошло… нормально, – ответил я, решив, что более подходящего слова не найти. – В первый день она точно пришла недовольная, но, когда уходила, вела себя прилично. Она проходила инструктаж на неделе. Вчера я мельком с ней виделся, а сегодня взял с собой на первую экскурсию, – я пожал плечами. – Странно так. Кажется, что она не хочет работать на винокурне, но Мэллори Скутер не из тех, кто занимается нелюбимым делом. Потому я правда не могу понять, с чего она так внезапно решила начать карьеру в месте, которого избегала всю жизнь.

Джордан оторвался от своей опустевшей тарелки и положил руку на живот, сделав первый глоток воздуха с тех пор, как начал уминать еду.

– Сегодня по пути на матч я видел, как они с отцом рассматривали пустой магазин на Мэйн-стрит, – сказал он. – Интересно, чего они хотели?

– Это там раньше находился магазин платьев Риты? – спросил Ноа.

Джордан кивнул и потянулся к виски.

– Он самый. Они прохаживались с Трейси из фирмы по продаже недвижимости.

Я нахмурился.

– Бессмыслица какая-то. Зачем ей покупать магазин, если она только что устроилась на новую работу?

– Может, магазин покупает Патрик, а она просто составила ему компанию? – предположила мама.

– Не знаю. Она не производит на меня впечатления девушки, которая по своему желанию будет гулять с отцом, – задумчиво произнес я, водя пальцами по щетине на подбородке. – В любом случае, есть у меня предчувствие, что она доставит мне неприятности, но с ней-то я точно справлюсь.

Мама горько рассмеялась.

– О, у меня не просто предчувствие, что она доставит тебе неприятности. Вся эта семья просто… просто… – она покачала головой, поджав губы и покраснев.

Мама всегда была леди, и я знал, что она еле сдерживается, чтобы не наговорить всяких гадких слов в адрес Скутеров.

Джордан протянул руку и сжал ее запястье, и мама снова задышала. Она улыбнулась, похлопала его по руке и, не сказав больше ни слова, продолжила пить чай.

– Сожалею, что ты вынужден с ней работать, – сказал Ноа, попивая виски со льдом. – Я бы не смог работать со Скутерами. Меня из себя выводит, когда Патрик проходит по складу. Даже представить себе не могу, если бы мне пришлось натаскивать Малкольма.

Малкольм был младшим братом Мэллори и настоящей занозой для всей нашей семьи. Если большинство членов семьи Скутер еще как-то держались рядом с нами после смерти моего дедушки и Роберта Джея Скутера, проявляя вежливость и притворяясь, что мы ладим, то Малкольм упивался драмой. Ему нравилось наступать на больную мозоль, особенно Ноа.

Если он не сдерживался, то от разбитого носа его удерживало только одно глупое замечание.

– Соглашусь, – кисло сказала мама. Она вообще ни о ком плохо не отзывалась, Скутеры были исключением. – Если честно, я бы не расстроилась, если бы вы оба и ваш младший брат ушли с этой винокурни.

– Мам, мы не можем, – мягко сказал Ноа и сжал ее руку. – Папа помогал построить эту винокурню, этот бренд… черт, да весь город. Мы чтим его память, храня в истории компании имя Беккеров.

– Знаю, – ответила мама и печально нахмурилась. – Знаю. И знаю, что он наблюдает за вами с небес и очень гордится, – она похлопала Ноа по руке. – Я просто волнуюсь, вот и все.

– Таков уж удел матерей, – сказал Ноа.

– А мы тебе всегда повод подкинем, – добавил Джордан.

Мы засмеялись.

– Парни, спасибо, но волноваться не о чем. У меня все под контролем, – произнес я так, словно меня тоже волновало, что я вынужден находиться рядом с Мэллори Скутер. Я всю жизнь избегал ее, зная, что не могу увлечься девушкой, с которой нельзя связываться. А уж думать, что я могу попытать с ней счастья, и вовсе смешно. Я прекрасно понимал, что ни за что на свете у меня не будет и шанса… но если я буду вынужден проводить с ней время, узнаю получше девушку, которая всегда была для меня загадкой.

Могло быть и хуже.

Вот только было бы гораздо легче, если бы она не вела себя так грубо в понедельник, когда впервые вошла в мой кабинет. В глубине души мне хотелось, чтобы так все и оставалось: я бы ее раздражал, она бы меня бесила. Потому что, когда Мэллори спросила меня о книгах, о семье и обо мне, мне это понравилось.

И я тоже захотел побольше узнать о ней.

– Ладно, – сказала мама, разгладив салфетку, лежащую у нее на коленях, положила ее на стол и встала. – Думаю, пора потанцевать.

Ноа и Джордан улыбнулись, когда я встал, обошел стол и протянул маме руку.

– Думаю, ты права, мама. Окажешь мне честь?

Тепло улыбнувшись, она положила руку на мою ладонь, а Ноа подошел к старому проигрывателю, который папа купил еще до нашего рождения. На мгновение в комнате повисла тишина, а потом заиграли первые ноты песни Эрика Клэптона «Wonderful Tonight». Мама вздохнула, прикрыла на миг глаза, и мы принялись танцевать.

Меня еще на свете не было в тот вечер, когда мама танцевала с папой под эту песню. Она была в длинном свадебном платье кремового цвета, а папа – в голубых джинсах и белой рубашке. Но я видел видео, фотографии и знал, что улыбка, которая появляется на лице мамы всякий раз, когда я или кто-то из моих братьев танцует с ней, была точно такой же, как в тот вечер.

Они с папой танцевали каждый вечер на кухне, пока она готовила, или в гостиной после ужина. Не всегда под эту песню, хотя ее они любили больше остальных. После смерти отца мы с братьями решили сохранить эту традицию.

Не только ради нее, но и ради нас.

В первые месяцы после смерти отца все в нашей семье пошло на спад. Мама начала напиваться до бесчувствия, старшие братья ссорились из-за того, кто станет новым главой семьи, а мы с Майки с головой погрузились в то, что приносило нам большее утешение: я – в книги, он – в музыку. В первый и единственный раз в жизни я увидел, что наша семья распалась на части.

Но все вернулось на круги своя в тот вечер, когда после ужина я впервые пригласил маму потанцевать.

Минуло девять лет со дня смерти отца, почти десять, как его нет с нами, и все же я до сих пор ощущаю его присутствие в доме, словно он и вовсе не покидал нас.

Вот что значит потерять любимого человека. Любимые навсегда остаются рядом с нами. Мы не можем их потерять, они никогда и никуда не уходят, если мы решаем сохранить их в наших сердцах. И все же тайна его смерти преследовала каждого члена моей семьи. Прошло почти десять лет, а у нас до сих пор нет ответов на миллиард вопросов, которыми мы задаемся каждый вечер.

Отчасти я надеялся, что однажды мы найдем ответы.

Но был почти уверен, что этого не произойдет.

Потому я выкинул эти мысли из головы и сосредоточился на звучащей в доме музыке, развернув маму, а потом наклонив ее к полу. Но в глубине души я задавался вопросом, каково это – танцевать со своей женой под песню, которую мы считаем нашей, которая служила бы нам опорой и в горе, и в радости.

А потом, по неведомой мне причине, я задумался, а любит ли танцевать Мэллори Скутер.

Но эта мысль испарилась во время следующего же поворота.

Мэллори

Мое.

Всю свою жизнь я хотела смотреть на что-нибудь – на что угодно – и чувствовать, как это единственное, властное слово оказывается истиной.

В детстве я захотела собаку – и мы ее купили. Но она принадлежала не мне, а всем нам: моему брату, отцу, маме. У меня была отдельная комната, но ее тщательно обставила мама, не позволив мне проявить свою истинную натуру. На машине, которая появилась у меня, пять лет ездил мой отец, после чего передал мне. Даже в колледже я делила квартиру с тремя девушками, которых не знала, и это место вообще было чужим.

Сейчас, стоя посреди пустого торгового помещения, которое я собиралась переделать в художественную студию, я огляделась и попыталась прочувствовать его.

Мое.

Это место – мое.

Я должна была прочувствовать это, потому что на самом деле оно и было моим вместе с небольшой квартиркой наверху. Я была вольна делать с ним то, что захочу, и могла воплотить в жизнь свою мечту о собственной студии.

Я могла оглядеться и представить ее воочию.

Я увидела окна от пола до потолка, они пропускали солнечный свет и позволяли прохожим любоваться создаваемыми тут произведениями искусства. Я увидела заднюю комнату, которую переделаю в фотолабораторию, где будут медленно проявляться снимки. Увидела сцену для натурщиц, расставленные вокруг нее мольберты. Представила художников разных возрастов, которые смотрят на модель, а потом берутся за кисть. Я увидела мастер-классы для детей, увидела уроки для пар, увидела уроки эскизов для девушек, как они рисуют и пьют вино. Я представляла себе, как студенты посещают занятия со мной, оттачивают свое мастерство, становясь с годами сильнее и креативнее.

Вариантов, что могло бы произойти в этом пустом помещении, бесконечное множество.

И все же я не чувствовала, что оно мое.

Потому что за него приходилось платить.

На чеке было указано имя моего отца, который обеспечил меня этим объектом недвижимости. Только благодаря отцу у меня есть собственное жилье, а в будущем и бизнес.

И, чтобы сохранить это помещение, мне пришлось играть по отцовским правилам.

Каждый раз, когда эта мысль приходила мне в голову, я сжимала кулаки, раздувая ноздри, закрывала глаза и пыталась дышать так, чтобы кислород не обжигал легкие. Быть в долгу у отца – худшего я не могла и вообразить, но еще хуже – снова оказаться у него под каблуком, как это было до того, как мне исполнилось восемнадцать.

Но со мной случилось именно это.