Не знаю, чего мне хочется: засмеяться над словами паладина Эндера или недовольно застонать. Приятно знать, что он вступился за меня, но я уверена, что в глазах старейшин это будет воспринято не слишком хорошо. С другой стороны, я и сама отлично поспособствовала тому, чтобы уверить их: мое существование представляет из себя угрозу, как и думал Лахлан. Сомневаюсь, что аргумент «они первые начали» будет иметь для них какую-то силу, вне зависимости от того, насколько это правда.

– Как бы там ни было, старейшины глубоко сожалеют о том, что все закончилось именно так. Кастер Сойер был крайне удручен тем, что ты больше не хочешь с ним работать, – сообщает Энох.

Я прыскаю со смеху в ответ на эти слова и прищуриваюсь.

– Ты думаешь, мне есть до этого дело? Они сожалеют? О чем именно? Сожалеют, что позволили кому-то, кого сами привели, напасть на меня? О том, что их поймали на лжи? Или о том, что теперь не осталось ни единого шанса, что я буду делать то, что они хотят, сейчас или когда-либо в будущем?

– Винна, все не так, – настаивает Бэкет. – Они правда пытаются сделать так, как будет для тебя лучше.

– Спасибо за вашу агитку, упс, то есть мнение. И как же это все «лучше для меня»? – Я широко раскидываю руки, как будто хочу обвести парней из ковена, их дом и весь мир в целом. – Мне угрожали, приказывали, на меня нападали и меня перекидывали из одного места в другое, и все это – не спросив моего мнения и не поинтересовавшись моим желанием. Поступить так, как будет для меня лучше, даже второстепенной задачей не являлось.

– Кто тебе угрожал? – спрашивает Энох, придвигаясь к краю своего кресла, словно готовый принять меры против любого, чье имя я назову.

– Для начала Лахлан. Сказал, что, если я не приеду сюда добровольно, старейшины скуют мою магию и заставят меня кооперировать.

Энох усмехается и с отвращением качает головой.

– Не зазнавайся, Энох, – говорю я. – Твой отец и остальные старейшины лишили меня права решать самостоятельно – точно так же, как и Лахлан.

Бэкет открывает рот, чтобы поспорить, но я перебиваю его.

– Неужели вы все собираетесь делать вид, что сегодня на меня напали без одобрения старейшин? Как вы вообще после этого можете по-прежнему верить, что «кастеры заботятся о женщинах больше, чем о чем-либо еще»? Ничего из того, что я до сих пор видела, не убедило меня в том, что женщины для вас – это нечто большее, чем просто гребаный товар, который можно продать, обналичить и уничтожить, когда это станет удобно.

Я в отвращении трясу головой. Эти парни занимают властные позиции в этом городе из-за своих отцов и родственных связей. Как они могут не видеть правды? По выражению их лиц я понимаю, что они по-прежнему искренне верят в то, что у старейшин исключительно благородные побуждения и цели. Мой взгляд прыгает с одного на другого.

– Они позволили наставнику начать меня душить.

Вздрагиваю от этого воспоминания, и мне требуется мгновение, чтобы взять себя в руки.

– Я видела, что вы пытались прорваться через барьер, чтобы добраться до меня. Но видел ли кто-нибудь из вас, чем в этот момент занимались старейшины?

– Они спорили о том, как стоит поступить, – произносит Сурок.

– Спорили. Но кто из них пошевелил хотя бы пальцем, чтобы положить этому конец?

Сурок отводит взгляд от моих глаз.

– Кто возвел барьер? Кастер Сойер или кто-то из них? Родились ли в ваших головах вопросы, попытались ли вы собрать воедино кусочки пазла, или для вас это нормально – молча глотать всю ту хрень, которой они вас пичкают, а затем просить добавки?

Бэкет усмехается.

– Если мой отец сказал, что поступок кастера Сойера был единственным способом убедиться в твоих способностях, то я ему верю. Я в курсе, что у тебя проблемы с дядей, но это не значит, что все кастеры такие же, как он. Ты можешь довериться старейшинам; ты можешь довериться нам.

– Так же, как доверились вам оборотни, – тогда, на скалах, пока вы просто стояли рядом и наблюдали за тем, как над ними издеваются ваши друзья?

– Мы не можем следить за всеми вокруг. У оборотней свои правила и порядки. Мы не можем вмешиваться в то, во что должны были вмешаться их сородичи, – говорит Каллан.

– Я думала, вы – паладины-новобранцы? Разве это не ваша задача – за всеми следить и всех защищать, или это относится только к вашему собственному виду?

Бэкет придвигается к краю своего кресла, и черты его лица окрашиваются раздражением.

– Мы пока еще не паладины, и у нас нет полной свободы действий. Мы следуем правилам, как и все остальные! Ну, видимо, за исключением тебя, поскольку в тебе, судя по всему, нет ни верности, ни уважения к кому-либо.

Я сжимаю кулаки и сдерживаюсь, чтобы не попасться на его уловку.

– Я проявляю уважение там, где оно заслужено.

– Тогда тебе стоит дать людям шанс его заслужить, а не списывать их со счетов при первой же возможности. Мне жаль, что тебя ранили. Всем остальным было от этого не менее плохо. Дай им шанс доказать, что они заботятся о тебе. Что они, быть может, действительно знают, как будет лучше.

Я прищуриваюсь, глядя на Бэкета. Как он может думать, что старейшины или кто-либо еще знают, что для меня будет лучше, если они совсем не знают меня?

– Так убили мою младшую сестру, – говорю я ему ровным, лишенным эмоций голосом.

Бэкет уже был готов возразить, но после моих слов эта воинственность, словно через решето, утекает из него буквально на глазах.

– Ей было тринадцать, когда какая-то мразь сомкнула руки на ее шее и лишила ее жизни. Стоит ли мне прислать старейшинам и кастеру Сойеру благодарственное письмо за то, что благодаря им я теперь смогла четко понять, что чувствовала Лайкен перед смертью? – Я мотаю головой и отвожу взгляд от Бэкета и остальных, фокусируясь на всем сразу и ни на чем конкретном в темноте за окном. – Ну да ладно, я так полагаю, все, что было, было к лучшему, правда? Мне просто следует научиться доверять людям, которые ничего обо мне не знают, и позволить им принимать за меня решения.

Никто ничего не отвечает. Разворачиваюсь и выхожу из комнаты в коридор. Мои риторические вопросы остаются неловко витать в воздухе гостиной. Я слишком устала, чтобы пытаться продолжить этот бессмысленный разговор. Запираюсь в отведенной мне комнате, стягиваю штаны и забираюсь на кровать. Там на меня, словно вор, набрасывается сон, уводя за собой из тяжелых тревожных мыслей и воспоминаний.

Глава 11

В голове ощущается тяжесть, и я со стоном касаюсь висков. Прохладный воздух обдает меня затхлым запахом плесени. Я открываю глаза и замираю. Я нахожусь в том же самом погребе, из которого недавно сбежала. Какого черта происходит? Призываю метательные ножи, но в моих конечностях не чувствуется знакомого тепла и течения магии. Я пробую снова. Ничего. Тянусь к всегда существовавшему во мне светлому месту, пытаясь понять, почему магия не отвечает на мой зов, но в моей груди словно рассыпается пеплом умирающая звезда.

Мною пытается завладеть паника, но я борюсь за право власти.

– Маленькая воительница…

Моего уха касается голос Талона, и я замираю. Закрываю глаза, пытаясь заглушить боль, зарождающуюся внутри. Несмотря на все мои усилия сдержаться, из груди вырывается всхлип.

– Маленькая воительница, что ты здесь делаешь? Я ведь говорил, это небезопасно.

Голос перекатывается из одной стороны на другую, и я судорожно ищу Талона за спиной. В попытке ухватить его взглядом верчу головой, и текущие по моим щекам слезы взметаются в воздух. Талон – как вспышка, которая не задерживается надолго, чтобы я смогла разглядеть его лицо. Увидеть его.

Я злобно рычу и пытаюсь вырваться из оков.

Отчаяние сокрушает меня, и я теряю контроль. Я мечусь и кричу. Мне все равно, что я должна спасаться. Я должна увидеть его. Эта нужда бурлит в моих венах, не давая сосредоточиться ни на чем, кроме того, что мне нужно увидеть лицо Талона. Но что бы я ни делала, все безуспешно. Сколько бы я ни молила, Талон не задерживается на месте настолько, чтобы я успела убедиться, что с ним все в порядке.

Потихоньку силы оставляют меня, и в конце концов мой подбородок беспомощно падает на грудь. Я сотрясаюсь от рыданий, сокрушающих мое тело, я задыхаюсь, пытаясь совладать с чувством безысходности и наполнить легкие воздухом.

– Не плачь, Винна, – говорит тонкий мелодичный голос. Голос, которого я не слышала уже почти восемь лет. Лайкен? От этой мысли каждая клеточка моей кожи покрывается мурашками.

– Лайкен? – спрашиваю я вслух дрожащим голосом.

– Винна, тебе нельзя плакать. Винна? Винна, ты меня слышишь?

С каждым вопросом, не получившим ответа, паника в ее хрупком голосе нарастает все больше.

– Лайкен! Где ты? – беспомощно выкрикиваю я.

У меня не получается вырваться из этих оков. Я не вижу ничего, кроме серых бетонных стен комнаты. Я ничего не могу сделать. Почему, мать твою, я ничего не могу сделать?

– Винна, тебе нельзя плакать. Тебе нужно бежать. Ты слышишь меня? Беги!

Крик Лайкен, от которого стынет кровь, эхом отдается в моих ушах, когда я вскакиваю с кровати. Врезаюсь в угол и прижимаюсь спиной к самому стыку стен. Мое внезапное движение пугает того, кто только что склонялся надо мной, и этот кто-то теперь не сводит с меня взгляда. В моих ладонях появляется шар пурпурной магии еще до того, как я успеваю понять, что шар этот сотворила я. Мягкое сияние розового цвета освещает обеспокоенное лицо Эноха.

Мое внимание обращается к дверному проему, где собрались остальные члены его ковена плюс Сурок; все они уставшие и одинаково озабоченные.

– Ты в порядке? – спрашивает Энох.

Я в растерянности смотрю на него.

– Было похоже, что тебе больно. Мы зашли проверить, как ты, но у меня не получилось тебя разбудить. Ты кричала и плакала. – Энох указывает на мое лицо, и я вытираю следы слез. – Что случилось, Винна?

Я пытаюсь осмыслить его слова. Из-за тяжелого дыхания и громкого сердцебиения мне не удается сосредоточиться ни на чем, кроме бегущего по венам адреналина. Осматриваю комнату, не в силах перестать искать Талона и Лайкен, хотя уже и начинаю понимать, что все это было не по-настоящему. Это был сон, осознаю я, когда последняя капля сонного смятения покидает мое тело.

– Наверное, мне приснился кошмар, – хрипло отвечаю я, и мой голос звучит глубже обычного.

Я не очень понимаю, что мне с этим делать и что думать. Раньше мне никогда не снились кошмары, даже когда я была младше и жила вместе с обожающей пытки Бет. Сон всегда был для меня безопасным местом. Всегда спасением.

Каллан нерешительно заходит в комнату.

– Хочешь поговорить об этом?

Он прислоняется к стене рядом с изголовьем кровати, упираясь руками в штукатурку.

– Зачем? – спрашиваю я, и мой голос весь пронизан подозрением.

– Иногда это помогает справиться с тревогой, – говорит Нэш. Он следом за Калланом проходит в комнату, прислоняется к стене напротив меня и скрещивая на груди руки. – Когда мне снились кошмары, мне всегда помогало.

Меня удивляет его признание.

– О чем они были? – шепотом выпаливаю я и тут же понимаю, насколько неправильно звучит этот вопрос, но я уже задала его, да и Нэш, кажется, не против.

– Мои родители умерли, когда мне было десять. Долгое время мои кошмары были об этом – о них. Когда я вырос, они почти закончились, и так продолжалось долгое время, но неделю назад все изменилось.

– Почему они вернулись? Из-за ламий? – спрашиваю я, не в силах остановиться.

Нэш качает головой, вскидывая темные волосы, и его ледяные синие глаза устремляются на меня.

– Нет. Из-за тебя. Точнее, из-за того, как ты рыдала над своим умершим другом. Отголоски твоих рыданий преследуют меня все эти дни. Я не могу ни забыть этот душераздирающий звук, ни избавиться от чувства глубокой разбитости каждый раз, когда слышу его в своих кошмарах.