Она бросилась к уборной в конце коридора, склонилась над фаянсовым унитазом в западном стиле и выблевала свой завтрак, почувствовав кисловатый привкус сладкого картофеля и репы. У нее болел живот, словно внутри завелась крыса, которая принялась грызть ей кишки. Когда Юн вернулась в спальню за табакеркой, Пина там уже не было. Внезапно девушке страшно захотелось прилечь, что она и сделала, положив голову на мягкую подушку Кая. «Может, опиума покурить? Хотя бы одну затяжку сделать», – мелькнула мысль у нее в голове.

– Давай спускайся! – позвал ее Пин. – У меня для тебя сюрприз!

Юн сползла с постели и, опершись на винтовку, встала. Выйдя на лестницу, она взглянула вниз и увидела Пина с лейтенантом Дао, накрывавших стол ярко-красной скатертью. Солдаты из их взвода наливали друг другу в блестящие зеленые рюмки водку из сорго. Каким-то образом Хай-у все же удалось добраться до особняка, и теперь он показывал одному из солдат, как научился бить своим протезом. На двери кто-то наклеил бумагу, на которой начертал гигантских размеров иероглиф «си», означавший «счастье». Когда Юн преодолела половину лестницы и ее лицо залили солнечные лучи, проникавшие в особняк сквозь окна первого этажа, все радостно загомонили.

– В чем дело? – недоуменно спросила она.

– Это все Пин. Все вопросы к нему, – лейтенант Дао развернул Пина, стоявшего к девушке спиной, и показал, что теперь гимнастерку оружейника украшает большущий красный цветок.

– Нет-нет-нет, – рассмеялся Пин. – Это все лейтенант придумал.

– Ладно-ладно, – закивал Дао. – Твоя правда. Это моя идея. Но мне бы это и в голову не пришло, если бы Пин не сказал: «Какой у Кая чудесный особняк, хоть свадьбу в нем играй».

– Свадьбу? – переспросила Юн, почесывая голову мизинцем. – Разве сейчас время?

Пин удивленно уставился на нее округлившимися глазами. Его взгляд застыл:

– Я думал, ты сама этого хочешь. Мы ведь об этом говорили. Что, забыла?

Юн с трудом вспомнила, как между делом рассказывала про господина Чжу, который водил свою очередную невесту по городу, хвастаясь ее молодостью и красотой. При этом девушка отметила, что она, Юн, хотела бы, чтобы ее собственная свадьба, когда до нее дойдет дело, быть простой и на ней присутствовали бы лишь те, кого она уважает… Она просто болтала, чтобы убить время, а Пин воспринял ее слова всерьез.

– Пин совершенно прав, – кивнул лейтенант Дао. – Лучшего места для свадьбы вы не найдете. Мы в настоящем дворце, у нас много вкусной еды, – он показал на вареную курицу и морковную запеканку на столе, – кроме того, все в сборе. Кто знает, что нас ждет в ближайшие несколько недель? Может, нам предстоит переход, который займет много месяцев. На кой вам свадьба посреди леса? Кругом стрекочут сверчки, народ чавкает у костра… Кроме того, я, ваш командир, должен заботиться о вашем моральном облике. Вы спите вместе, однако при этом не состоите в браке. Так не годится. Сейчас, может, ваши товарищи и молчат, но пройдет пара недель, и начнутся разговорчики.

Слова лейтенанта напомнили Юн историю, случившуюся с одной из медсестер из полевого госпиталя. Той – ее имени Юн не запомнила – шел восемнадцатый год, и она вышла замуж за одного из личных помощников Мао. Медсестра поведала Юн, что до замужества лечила этого помощника от ожогов. Через две недели после выписки Мао пришел в госпиталь и лично поблагодарил ее за спасение жизни товарища. К тому времени медсестра уже и не помнила, о ком идет речь. «Смелые мужчины должны быть вместе со смелыми женщинами», – сказал ей Мао. Затем он поднял ее голову, взяв за подбородок, и спросил: «Ты меня поняла?» Она ничего не поняла, но не хотела показаться дурой и потому сказала: «Да, конечно». «Вот и отлично!» – сказал Мао и повел ее к своей пещере, возле которой стоял тот самый его личный помощник с красным бутоном. Сама того не зная, девушка согласилась выйти за него замуж!

Юн, дослушав рассказ, сперва подумала, что медсестре повезло, ведь ее судьбу решил один из вождей. Только сейчас она наконец поняла, что чувствовала бедняжка.

– Я все понимаю, – кивнула Юн. Она улыбнулась Пину и встала рядом с ним. – Только давайте побыстрее, а то у меня живот весь день болит.

– Что ты ела на завтрак? – спросил Пин.

– То же, что и ты. – Девушка принялась массировать живот. – Ощущение такое, словно внутри поселилась какая-то тварь, которая так и рвется наружу.

Хай-у, который сидел за столом и опрокидывал в себя одну стопку за другой, громко расхохотался.

– Да ты беременна! Просто пока об этом даже не подозреваешь!

Юн выпрямилась. Она посмотрела на лейтенанта Дао, который уставился на ее живот, а затем на Пина, который выглядел так, словно в него только что ударила молния.

– Не может быть, – Юн помотала головой. – Это невозможно.

3

В ту ночь, лежа рядом с Пином в постели господина Кая (лейтенант разрешил новобрачным остаться особняке, поскольку это была их первая ночь), Юн осмотрела свою грудь. Вокруг ее сосков начало припухать. До сегодняшнего дня девушка объясняла это тем, что стала лучше питаться после того, как Красная армия добралась до Наньцзицунь, но теперь понимала: этому есть и более правдоподобное объяснение – ее беременность. После бесцеремонных слов, брошенных Хай-у, она еще долго пыталась убедить своих товарищей, что не беременна. «У меня всего две недели назад были месячные», – выпалила она, желая доказать свою правоту, на что Хай-у заявил, что у беременных тоже порой случаются кровотечения, особенно в начале. Юн отмахнулась от этого довода, сославшись на его ненаучность. «Да где ты вообще обучался медицине?» – запальчиво спросила она. Лейтенант Дао велел ей успокоиться и подчеркнул, что беременность – это хорошая новость, которую следует отметить отдельно. Все за нее выпили, пожелав Юн родить упитанного мальчугана. К концу празднества она уже не пыталась ни с кем спорить, а когда Пин спросил, действительно ли ему предстоит стать отцом, потребовала, чтоб он убрал со своего лица столь дурацкое счастливое выражение.

Юн села и потерла поясницу. Кровать оказалась слишком мягкой, и теперь у нее ныл позвоночник. Пин, храпевший, как дикий кабан, свернулся калачиком, занимая на постели столько же места, сколько в своем уголке пещеры. Юн расстроилась из-за своей беременности, тем самым очень озадачив Пина. Чтобы не портить ему настроение еще больше, она не стала задавать ему очевидные вопросы, вертевшиеся у нее на языке. Как им растить ребенка? Что им делать с малышом? Они ведь служат в действующей армии!

Когда она закрыла глаза, перед ее мысленным взором предстала молодая беременная жена господина Кая, которая стояла с табличкой на шее «Подстилка мироеда». Впервые Юн задумалась, а не слишком ли сурово поступает отдел пропаганды. Господин Кай, конечно же, заслуживал самой суровой проработки, но почему вместе с ним должны были страдать его жены? Это ведь не они облагали крестьян непосильным поборами, не они давали кров вражеским солдатам. Да их даже, наверное, никто не спросил, когда выдавал замуж за этого старика. Почему тогда эти бедняжки должны расплачиваться за преступления, которые не совершали? Юн вспомнила про первого императора Китая Цинь Шихуанди. После его кончины его жен и слуг заживо похоронили вместе с ним. И вот сейчас отдел пропаганды точно так же поступает с женами Кая. Юн решила, что женщины заслуживают наказания только в том случае, если по доброй воле выходят замуж за эксплуататоров и ведут подчеркнуто роскошный образ жизни. При этом снисходительность следует проявить в первую очередь к беременной жене господина Кая, поскольку ребенок, которого та носит под сердцем, не совершал никаких преступлений. Юн твердо решила, что наутро она пойдет в управу, где разместился отдел пропаганды с агитбригадой, и сама поговорит с беременной.

4

Охранник у дверей управы оказался редким упрямцем. Его перевели в отдел совсем недавно, и Юн его видела впервые. Он отказался пропустить девушку, даже когда она сказала, что является внештатной сотрудницей агитбригады.

– Документ у тебя есть? – спросил он, а когда она ответила, что потеряла его еще в Тецзиншани, лишь покачал головой. – Извиняй. Без документа не пущу.

Юн обозвала охранника дураком и собралась уже прорваться в управу силой, как вдруг дверь отворилась и вышла Мэйши, заместитель секретаря агитбригады, которая когда-то помогла ей перевестись в Третий корпус. Она сказала охраннику, что Юн говорит правду, и девушку пропустили.

Окна управы кто-то замазал смолой, и основным источником света служили горящие свечи. Оказавшись внутри, Юн поняла, с чего такие меры предосторожности. На длинном деревянном столе громоздились стопки банкнот и серебряных монет. Бойцы агитбригады тщательно разглядывали каждую купюру с помощью увеличительных стекол, а монеты раскладывали по номиналу. В дальнем конце комнаты за круглым столом поменьше устроились мужчина с женщиной, наряженные в шелка, которые нанизывали кольца, браслеты и ожерелья на пояса и спицы от зонтика. Они собирались тайком переправить драгоценности в города, находившиеся под контролем гоминьдановцев, чтобы помочь подполью. Юн это знала, потому что сама участвовала в одной из подобных операций и в результате оказалась в Красной армии.

– Солдатам уже много месяцев не платят жалованье, – пояснила Мэйши. – Поэтому мы и замазали окна. Зачем напрасно народ искушать?

Юн завидовала Мэйши, высокой широкоплечей женщине с волевым подбородком. Она как-никак успела поучиться в престижной военной Академии Вампу, через которую прошли многие командармы и руководители партии, и была замужем за Хуан Дашу, офицером связи, который напрямую взаимодействовал с Политбюро.

– Я пришла, чтобы поговорить с беременной женой господина Кая, – Юн знала, что Мэйши нравятся люди, которые сразу переходят к делу, а не ходят вокруг да около.

– И зачем? – спросила Мэйши, усевшись в конце длинного стола, где пересчитала стопку серебряных долларов^[5] и записала сумму в блокнот.

– Можно начистоту? – спросила Юн. Она прислонила винтовку к стене и пододвинула к себе табуретку.

– Надеюсь.

– Ты считаешь, мы поступаем правильно, наказывая ее таким образом? Она не могла быть соучастницей преступлений господина Кая. Она просто оказалась не в том месте не в то время. И мне жалко ее нерожденного ребенка.

Мэйши отложила ручку.

– Наверное, ты права. Я тоже считаю, что девушка не заслуживает такой доли. Но, если подумать, в мире полно других людей, страдающих больше, чем она, и притом тоже без всякой вины. Тебе это известно лучше, чем кому-либо другому. У нас есть принципы, которым мы следуем. Возможно, они не во всем идеальны, но если мы их станем менять на ходу, то потеряем все, за что боремся. Неужто судьба какой-то третьей жены богатого помещика стоит того, чтобы ради нее поставить на карту благосостояние всего народа?

Юн хмыкнула.

– Я могу хотя бы с ней повидаться? Мне от этого полегчает.

Мэйши склонила голову набок, уставившись на Юн так, словно видела ее впервые.

– Что на тебя нашло? – спросила она. – Я не узнаю героя Цзи-ани. Где та девушка, которая словно тигрица в одиночку преградила путь отряду гоминьдановцев и спасла жизни пяти товарищей-разведчиков?

Юн вытерла нос большим пальцем и отвернулась.

– Так ты отведешь меня к ней или нет? – глухо спросила она.

Мэйши улыбнулась.

– Отведу, само собой, коли ты настаиваешь. Но только скажи мне честно, зачем тебе видеться с ней?

– Ты поднимешь меня на смех.

– Теперь я точно от тебя не отстану.

Юн пробормотала, что хотела бы поговорить с Мэйши в каком-нибудь укромном месте, а не в управе с замазанными смолой окнами, но потом сама же досадливо махнула рукой:

– Да пошло все к черту. Ты все равно рано или поздно обо всем узнаешь. Вообще-то я сама еще не уверена… Но… – девушка сделала глубокий вдох, – возможно, я беременна.

Мэйши сунула ручку в завязанные узлом волосы и заключила Юн в объятия.

– Поздравляю! И с чего ты взяла, что я стану над тобой смеяться?