Рон Рэш: Смотритель

© Ron Rash, 2023 All rights reserved

© П. А. Смирнов, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024 Издательство Иностранка®

* * *

Посвящается Стиву Ярбро

Часть первая

Этот мир открывается перед тобой, когда в сердце входит новая печаль. Или тебя потрясает проникновенная музыка. Или стихотворение трогает до глубины души. Или ты видишь чудо наступления нового дня. Тогда становится ясно, что мы чужие на этой земле.

Мартин А. Хансен. Лжец

Глава 1

Джейкоб стоял в охранении на берегу реки, разделявшей две армии. Ночь выдалась холодная, в округе Уатога таких не бывает. Холод не просто пробирал до костей: он сковывал руки и ноги железными оковами и заставлял зубы дребезжать, словно оконное стекло, готовое вот-вот лопнуть. Даже бесчисленные слои шерсти и хлопка под утепленной курткой не спасали. Джейкоб уже не одну неделю ждал, когда наконец отступят морозы. И вот пришел март, но в этих местах природе не было дела до календаря. Реку все еще покрывал лед. В воображении Джейкоба она промерзла до самого дна – ни малейшего течения, застывшие в неподвижности рыбы. У реки было имя, но Джейкоб не позволял памяти хранить его. С того самого момента, как его нога ступила на причал в Пусане, он поставил себе целью забывать, а не помнить.

В Форт-Полк он наслушался всяких историй о том, что ждет его в Корее. По большей части болтали чушь собачью: будто бы северные корейцы едят крыс и змей живьем и видят в темноте как кошки. Но были и правдивые рассказы: например, о том, как враги могут подкрасться к лагерю, перерезать солдату глотку и скрыться в темноте. Даже если находишься на другом берегу реки, они способны запросто переправиться и убить всего одного человека, хотя могли бы убить троих или четверых. Словно оставляют послание: «А тебя прибережем на следующий раз».

Хотя река еще не вскрылась, Джейкоб понимал, что это не имеет значения. Позапрошлой ночью северокорейский солдат отрезал голову часовому из соседней части. Переполз прямо по льду. Джейкоб всматривался в безмолвную снежную гладь. Сегодня хотя бы полная луна. «Охотничья», как говорили в его родных местах. В ее лучах снег, покрывающий реку, мерцал серебром. Если бы не тревожное ожидание удара вражеского ножа, Джейкоб залюбовался бы этими переливами. Но даже такому пустяку не было места в его памяти: Джейкоб хотел, чтобы Корея стала для него зданием, в которое он вошел, а потом вышел оттуда, навсегда заперев за собой дверь. Ему просто нужно выжить. Двенадцать дней назад его часть впервые вступила в бой. Обера, каджуна^[1] из Луизианы, ранили в ногу. Пуля разнесла коленную чашечку, и врач сказал, что парню всю жизнь придется ходить с палочкой. Обер только обрадовался: зато он вернется живым к жене и детям и наконец-то согреется.

Главное – вернуться домой. В прошлый раз Наоми писала со слов доктора Игана, что роды ожидаются в мае. Эту мысль Джейкоб носил как талисман. Он не может умереть. Богом, судьбой или иными силами им с Наоми предначертано прожить долгую совместную жизнь. Как иначе объяснить тот вечер двадцать месяцев назад в Блоуинг-Рок? В тот самый момент, когда Джейкоб проходил мимо кинотеатра «Йоналосси», возле билетной кассы, пересчитывая монеты, стояла незнакомая девушка. Это и была Наоми. Посмотри Джейкоб на афишу над входом или обернись на оклик приятеля с противоположной стороны улицы, так и прошел бы мимо.

На ней не было ни сережек, ни длинных белых гольфов, ни ярких бантов или браслетов, какие носили другие его знакомые девушки. Но украшения только отвлекли бы внимание от ее лица, гладкой кожи и высоких скул, пронзительных голубых глаз и длинных черных волос. Любовь с первого взгляда! И все же красота девушки была не единственной причиной, заставившей его остановиться. Пока остальные входили в кинотеатр, Наоми сжимала большим и указательным пальцем десятицентовую монету, посматривая то на нее, то на афишу, а другие спешили в зал, не заботясь о цене билета.

Тогда-то все и завертелось, включая их совместную жизнь, которая теперь стала гарантом возвращения Джейкоба в целости и сохранности. Даже то, что Наоми в тот июльский вечер оказалась в Блоуинг-Рок, было почти чудом: муж ее сестры случайно купил газету и увидел объявление: «Требуются сезонные горничные в гостиницу „Грин-парк инн“, Блоуинг-Рок, Северная Каролина». Разве это тоже не знак свыше? Большинство солдат брали с собой из дома какой-нибудь оберег – кроличью лапку, счастливую монетку, игральную карту, – так чем вера хуже? Правда, на прошлой неделе Дотери не спасли два распятия и полный спичечный коробок четырехлистного клевера: парень подорвался на мине и погиб. Поэтому Джейкоб не сводил взгляда с замерзшей реки, прислушиваясь, не донесется ли шуршание ткани по льду или скрежет ногтей.

По ночам в этих суровых местах обычно завывал ветер, но сегодня было на редкость тихо и потому тревожно. Остальные солдаты его части стояли лагерем метрах в пятидесяти позади, и заросли чозении глушили храп и сонное бормотание. Интересно, а северные корейцы вообще спят? Возможно, они все время только и ждут, пока уснет противник. Тишина была так же осязаема, как и холод. Деревенские жители верили, что в здешних горах блуждают духи погибших американцев. Квисин – так назывались эти духи. Большинство солдат только посмеивались, но Джейкоб не мог: в его родных местах было не принято шутить над такими вещами.

Очень хотелось курить, но вспышка зажженной спички или мерцание тлеющей сигареты могли стоить жизни. За прошедший час Джейкоб почти не шелохнулся. Чуть изменить положение винтовки, медленно повернуть голову, но не более того, как советовал сержант Абрамс. Джейкоб попытался нащупать пальцами в кармане куртки пачку жвачки, но вспомнил, что два дня назад отдал ее деревенскому мальчишке. Он снова посмотрел на небо: только луна, и ни единой звезды. Казалось, обе армии бесшумно отступили, оставив его одного на берегу замерзшей реки.

И вдруг, словно в опровержение, – какое-то движение на противоположной стороне. Джейкоб чуть сдвинул винтовку и, положив палец на спусковой крючок, принялся наблюдать за дальним берегом и мелководьем, скованным льдом. Ни малейших признаков жизни. После нескольких часов в карауле солдату запросто может привидеться что угодно, возможны даже галлюцинации. Шум ветра превращается в шепот, тени обретают плоть. Джейкоб убрал палец. Как однажды сказал Мерфи, в карауле сильнее боязни одиночества может быть только страх, что ты не один. Каждый часовой справлялся с этим страхом по-своему. «Я делаю так: говорю себе, что я не человек, а дерево и мое сердце находится в центре первого кольца в стволе, – объяснял им сержант Абрамс. – Если не двигаться, враг может посмотреть прямо на тебя и увидеть лишь дерево, может пройти совсем рядом и даже не заметить».

Солдат представил себя и Наоми в доме на ферме. Каждую ночь Джейкоб мысленно перестраивал здание: сначала балки и каркас, потом стены, полы и окна, крыша и крыльцо. Каждый гвоздь и каждая доска на своем месте, и сам он – в центре всего этого. Центр древесного ствола – то, что пильщики называют сердцевиной. Вот что его защищает.

Взгляд Джейкоба скользил из стороны в сторону. В Северной Каролине ему доводилось видеть замерзшие ручьи, и довольно большие, но целую реку подо льдом – никогда. В письмах Наоми он признавался, что, прежде чем попасть сюда, не понимал, что такое холод. Или одиночество. Он снова задумался об их решении создать семью. Наоми исполнится восемнадцать только в мае. Хотя ее сестра Лайла родила первенца в семнадцать, Джейкоба все равно тревожил возраст невесты. Его родители могли бы и помочь им. Впрочем, целый год после того, как они с Наоми тайком поженились, им удавалось неплохо жить и без поддержки. Они накопили достаточно денег, чтобы, когда доктор Иган запретил Наоми поднимать тяжести, она могла позволить себе оставить работу в больничной прачечной. Но потом в Корее началась война, и в декабре, когда Наоми была уже на пятом месяце, пришла повестка.

– Ты же поклялся, что никогда больше даже не ступишь на порог нашего дома, – сказал отец Джейкобу, увидев его на крыльце. Изнутри донеслись шаги матери. Отец, так и не убравший ладонь с дверной ручки, открыл створку пошире, чтобы она увидела, кто пришел. На каминной полке за спинами родителей стояла фотография с выпускного: Джейкоб и Вероника Уивер. Единственная его фотография, которую они не убрали. Отец с матерью сделали это назло, а заодно хотели напомнить, что ничего не изменится, если на то не будет воли его родителей.

– Знаю, мы в последнее время не ладили, но я хочу это изменить.

– Мы говорили тебе, как нужно поступить, – отрезал отец. – Выбор был за тобой.

– Вы все равно остаетесь моими родителями. Я ваш сын, и скоро у вас будет внук или внучка.

На лице отца появилась холодная улыбка, знакомая Джейкобу с детства.

– Значит, ты пришел поговорить о наследстве.

– Нет, не об этом.

– Тогда о чем? – спросила мать.

Он не сразу ответил, готовясь к тому, что неизбежно последует за известием: упреки в том, что, если бы Джейкоб их послушался, все было бы иначе. Но на лице матери появилось совсем иное выражение, словно она заранее знала: что бы ни сказал им сейчас Джейкоб, весть будет плохой.

– Меня призывают.

Пальцы отца соскользнули с дверной ручки. На лице у него не было ни торжества, ни горя – только потрясение. Мать принялась качать головой, содрогаясь всем телом.

– Мало нам было потерять двоих детей? – запричитала она дрогнувшим голосом и махнула рукой в сторону кладбища, где были похоронены сестры Джейкоба. – Слышать этого не могу! – добавила она, закрывая лицо ладонью. – Не могу! Не могу!

Она бросилась к себе в спальню и закрыла дверь.

Отец, казалось, собирался последовать за матерью, но потом снова обернулся к Джейкобу.

– Можешь винить меня в том, что я женился, – сказал тот. – Возможно, нужно было подождать, как ты и говорил. Но в том, что пришла повестка, я не виноват.

– Если бы ты нас послушался, получил бы отсрочку на время учебы в колледже, как получил ее сын Дойла Брока, – процедил отец. – Но ты же и знать ничего не желал, верно?

Джейкобу хотелось сказать, что никто, даже сам отец, не мог предвидеть, что начнется война, но он понимал, что тогда отец разозлится еще сильнее, дав волю самодовольству и мстительности.

– Я пришел сюда не только из-за повестки, – произнес Джейкоб максимально примирительным тоном.

– Тогда из-за чего?

– Я прошу вас помочь Наоми и ребенку в мое отсутствие. Пусть я и разочаровал вас, они в этом не виноваты. Я прошу вас с мамой приглядывать за моей женой, – добавил он, – и разрешить ей переехать к вам, когда подойдет срок. Так или иначе, это будет ваш внук, ваша кровь.

– С чего ты так решил? – скривился в ответ отец. – Я бы не стал верить этой девице на слово.

Джейкоб уехал. Возле моста через Мидл-Форк он остановил машину и, немного подумав, развернулся обратно. Блэкберн сгребал граблями листья на кладбище. Хоть рядом никого не было, Блэкберн, как всегда, надвинул шляпу на глаза, словно даже мертвецы могли испугаться его изуродованного лица.

– Больше нам никто не поможет, – сказал ему Джейкоб. – Поэтому я приехал к тебе.

Пристроив ствол винтовки на сгиб правого локтя, Джейкоб потуже затянул завязки капюшона. Сдвинул перчатку, чтобы посмотреть на часы, и с удовлетворением отметил, что минутная стрелка медленно, но неуклонно движется по кругу, отсчитывая время. Еще несколько минут, и Мерфи должен будет его сменить. В Северной Каролине сейчас самый разгар дня. Джейкоб представил себе, как на другом конце мира Наоми сидит перед камином.