– Почему нет характеристики? – майор вперил взгляд в меня. Глаза у него были очень бледные, едва голубые. Чудь белоглазая – иногда говорят про таких.

– Не могу знать, – я чуть пожал плечами, предчувствуя команду типа: «Петрович, отправь на него запрос в институт, пусть характеристику пришлют»!.. Может быть, так оно и было, но тут Смольников перехватил бразды разговора:

– Денис Семеныч, его надо на все виды довольствия поставить. Сергеев, у тебя шинель, парадка, п/ш… Ну, похоже, нету?

– Нет, товарищ старший лейтенант. Сказали, все на месте выдадут.

– Ну, конечно!.. – Демин выматерился полноценно. – Лишь бы спихнуть в одной хэбэшке… Ладно, Петрович, давай устраивай их, у меня тут еще кое-какие дела есть. Надо этим отличникам пару фитилей вставить. Заодно и за тебя побуду, за дежурного. Только не тяни!

– Тянут девок в бардаке… – пробурчал Смольников. – Пошли, Сергеев.

– Гром, вперед, – велел я псу, дисциплинированно сидевшему у моей правой ноги, как бы приросшему к ней, так что я чувствовал его живое тепло.

И мы пошли, слыша, как Демин, шагнув в здание КПП, заорал:

– А ну, аксакалы, мать всех ети, быстро сюда! Левченко!..

– Тебе говорили, что наша часть собой представляет? – спросил взводный.

– В общих чертах. База ГСМ центрального подчинения.

– Так! А это что значит?.. Что территория хранения громадная, – он повел левой рукой.

Я глянул туда. Мы шли мимо здания с обширными воротами, явно гаража, возле которого стоял бульдозер ДТ-75. За этим зданием и за забором типа «сетка рабица» располагались приземистые склады, ангары, а за ними лес, лес, лес… северный хмурый хвойный лес с редким березовым вкраплением. Я сообразил, что резервуары с горючим находятся за этим лесом. Точнее, в самом лесу, в бескрайней тайге: под них специально там когда-то вырубали места дислокации, подъездные пути и зоны ограждения.

– Лаборатория, – ткнул пальцем старлей в сторону симпатичного аккуратного домика из желтого кирпича. Вообще многие складские сооружения имели этот необычный для кирпича цвет – видать, неподалеку тут имеются залежи некоей особой глины… Впрочем, это не удивительно, а удивительно то, что из лаборатории почудились мне странные звуки…

Пение?!

Это было так внезапно, даже дико, что в первый миг я не поверил ушам своим. Вслушался. Ну поют же!

– Товарищ старший лейтенант!

– Чего?

– Там, в лаборатории…

– Ну?

– Как будто поют?..

– А! Ну, это очень может быть.

Смольников, напротив, совсем не удивился.

– Постойте-ка тут…

Мы остановились. Гром поднял голову, взглянул на меня.

– Нормально, старина, – я по-братски трепанул его по голове.

Взводный открыл дверь лаборатории, и освобожденная песня рванулась из помещения:

– И-и… н-на Тиха-ам а-акеане… свой закон-чи-ли па-аход!.. О, Петрович, здорово! Ты откуда?!

– От верблюда! Палыч, ты опять нажрался? На моем дежурстве, да?.. Спасибо, на хрен!

– П-петрович, все это херня, кроме баб и коммунизма!.. Слушай! Эту песню не задушишь, не убьешь!..

И хриплый пьяный голос загорланил:

– Мальбрук в поход собрался,
Наелся кислых щей,
В походе обосрался
И помер в тот же день!

Все в войске загрустили,
Солдат и командир,
И с ним похоронили
Обосранный мундир!..

Вдова его Елена
Сидела на горшке
И жалобно пердела
С бумажкою в руке!..

«Мальбрук» – французское искажение фамилии английского полководца времен «войны за Испанское наследство» герцога Мальборо. Приблизительно такую маршевую песню распевали французские солдаты той эпохи, хвастаясь растрепать в пух и перья всех англичан на свете. Задорная мелодия перекочевала со временем в русскую армию, а слова – плод народного творчества. От оригинала сохранился только «Мальбрук», а откуда взялась «вдова Елена», совершенно непонятно.

Гром с некоторым недоумением настроил уши, вслушиваясь. Видимо, мелодика и ритмика звуков нашли в собачьей душе какой-то отклик. Впрочем, Смольников прервал исполнение жесткой критикой и угрозами запереть в некий подвал, ругался довольно долго, до пока невидимого «Палыча» не дошло, что дело серьезное:

– П-петрович, я понял! Все, тишина и покой, крепко глазки закрой… Когда я тебя подводил?!

Последнее было произнесено с неизмеримым пафосом, на что последовала отповедь, закончившаяся требованием немедленно отоспаться в течение двух часов, и после этого привести себя хоть в какое-то подобие нормы.

Смольников вышел раскрасневшийся.

– Пошли! – рявкнул на повышенном тоне. Но, видно, посчитал, что ситуация требует объяснения. Я узнал, что начальник лаборатории, прапорщик Климовских, вполне хороший, даже отличный специалист своего дела, подвержен нашей народной слабости. Запоями это не назовешь, но может вот так нажраться и безобидно побуянить. Начальство ругается, однако терпит, поскольку спеца такого класса найти трудно…

Пока это объяснение длилось, я успел увидеть и пожарное депо с вышкой, и вот уже показались вольеры, и Гром заметно насторожился, чуя знакомые и незнакомые запахи…

– Ну вот, – старлей указал на небольшое одноэтажное здание казарменного типа, – это наша резиденция и есть. Кинологическая.

Последнее он произнес с заметной гордостью.

Мы подошли к зданию, Смольников велел мне подождать, сам вошел внутрь, и я услыхал, как гулкий голос вскричал:

– Встать! Смирно! Товарищ старший лейтенант, взвод вожатых ка…

– Вольно, – перебил Смольников. – Выходи строиться!

Шуршание, звяканье, топот. На крыльцо стали выбегать солдаты. При виде меня у каждого из них широко распахивались глаза, кого-то озаряла улыбка. Но ни возгласов, ни расспросов – народ дисциплинированный. Построились. Сержант, ефрейтор, трое рядовых.

– Равняйсь! Смирно! – скомандовал взводный. – Товарищи сержанты и солдаты, в нашем взводе пополнение! Ну, сами видите…

Он представил нас с Громом коллегам, назвал и мне пофамильно присутствующих, сказал, что двое – рядовые Айвазян и Рахматуллин сейчас находятся на проверке постов, еще один – рядовой Табачников – в наряде по КЖ. После чего приказал:

– Рядовой Сергеев, встать в строй!

– Есть! – я встал. И Гром со мною рядом, ясное дело.

Взводный отдал еще несколько рутинных распоряжений и отбыл выполнять обязанности дежурного по части, бросив напоследок:

– Зинкевич! Определи Сергеева, его собаку, оформи штатное оружие.

– Есть, – спокойно ответил сержант, как я понял, помкомвзвода.

– Сергеев!

– Я!

– Постель и прочее получишь на вещевом складе, если что, ребята подскажут. Эмблемы на петлицах поменяй. Нам тут артиллеристы ни к чему, мы ГСМ-щики… Вольно, разойдись!

И ушел.

Вот тут парни, конечно, обступили меня, забросали расспросами, на которые я отвечал удачно, не теряясь. Не обошлось и без хохм по поводу моего баскетбольного роста:

– Сколько у тебя?

– Ну, сто девяносто один, девяносто два… – отвечал я наобум, зная, что почти не ошибусь. А вообще атмосфера во взводе была товарищеская, все-таки все тут были коллеги по редкой специфической профессии, все закончили одну и ту же учебку, «Красную Звезду» под Москвой – она была единственная на всю Советскую армию. И, разумеется, отбор туда был по психологическим качествам: только уравновешенный терпеливый человек способен нормально работать с животным.

Конечно, полетели вопросы: в какой роте был, да кто ротный, да с кем еще там проходил службу… В моей «прежней жизни» я в этой учебке, разумеется, бывал, так что представление имел (в двадцать первом веке она получила название «Кинологический центр № 740 Минобороны РФ»). Фамилию ротного выявил из документов – почему-то она оказалась незнакомой никому…

– Он недавно, что ли, там? – удивился ефрейтор Храмов.

– Не знаю, – простодушно ответил я. – Не поинтересовался. Он у нас все время был.

В общем, сошло, да и Зинкевич вмешался:

– Ну все, будет! Ему еще на довольствие встать надо, не то без ужина останется. Пошли, Борис, Грома твоего определим… Отличный пес! Видно сразу. Как он к тебе попал?

Я правдоподобно отговорился на эту тему и ловко съехал на позитивные качества Грома: он у меня и такой, и сякой, и золотой… Зинкевич (звали его Гена) слушал все это с одобрением, видно было, что к своей «собачьей специальности» он сильно неравнодушен.

Мы отвели Грома в вольер, определили место. Конечно, при этом выслушали отчаянное бреханье: сородичи сильно взволновались при появлении нового соседа. Он же воспитанно отвечал на это молчанием, молодец. Но я, конечно, был уверен, что когда я уйду, Гром перегавкнется с кем надо, установит авторитет. Вольется, так сказать, в собачий коллектив.

Ну а я начал бурно вливаться в солдатский. Грома мы определили, напоили. Сержант объяснил мне график раздачи пищи собакам. В оружейной комнате закрепил за мной автомат АКМ, подсумки с магазинами… И дальше я пустился по канцеляриям, каптеркам, складам. Смех и грех: штаны парадной формы одежды на меня подобрать не смогли, прапорщик-начальник склада только крякнул: «Эк тебя вытянуло в Коломенскую версту!..» Перебрали все возможные брюки, и во всех я бы выглядел словно какой-нибудь Паташон.

– Ладно, – махнул рукой прапор, – пока отложим. Тут новая партия прибыла, может, среди них… Тогда уж и все остальное получишь. Давай пока постельные принадлежности!

Короче, вот такая суета-маета закружила меня, и вроде бы я все успел, и Грома покормил, и на ужин успел вместе со всеми.

К этому моменту я уже успел узнать и понять, что в части три основных подразделения, соответственно три казармы: рота охраны, пожарная команда (официальное название – Военно-пожарная команда № 1086) и мы, ВВКС. Ну и плюс водители, повара и «вечный дневальный»: ни к чему не способный, слабосильный, хромой и косой рядовой Унгуряну, тихий ужас всей части. Как его пропустила медкомиссия молдавского военкомата?! Это знают только она и Господь Бог, а факт налицо. В первый же свой караульный наряд при перезарядке автомата Унгуряну перепутал последовательность действий и всадил пол-магазина в пулеулавливатель. Оцепенев от шока, он молотил и молотил длиннющей очередью, кроша в щепки бревно пулеулавливателя… и счастье, что никого не задело. Знакомый мне лейтенант-«пиджак», по фамилии, как выяснилось, Богомилов, потом язвительно говорил, что при оценке на коэффициент интеллекта Унгуряну поставил бы мировой рекорд… Правда, с обратной стороны. Хотели было его комиссовать – да оказалось, что тем самым портятся какие-то показатели. Пришлось оставить, что оказалось даже к лучшему: интеллектуала-рекордсмена на веки вечные спровадили на всякие хозработы, которые никому не хотелось делать, а он не роптал. Правда, он и там косячил не по-детски, но это было все же не критично. Числился при этом стрелком, впрочем, как водители и повара.

После ужина Зинкевич разъяснил мне висевшую на стене схему охраны: посты часовых и караульных собак. Поставил в очередность нарядов, в том числе на КЖ. Схема была в общем, несложная, но я понимал, что рисунок и реальность вещи разные. Надо все своими глазами увидеть, своими руками потрогать…

Вечерняя поверка была формальностью, но все же Зинкевич ее провел, заполнил журнал и объявил отбой.

Кровать была, понятно, мне коротковата, но и она показалась блаженством после утомительного дня. Уснул я мгновенно.

А проснулся от повелительного крика:

– Тревога! Взвод, в ружье!..

Глава 5

В казарме вспыхнул свет.

Бойцы вскакивали, стремительно одевались. Я от них не отставал.

В маленьком коридорчике, где был оборудован дежурный уголок, канительно задребезжал телефонный звонок. Чертыхнувшись, почти одетый сержант метнулся к аппарату.

– Да! Да, товарищ капитан. Личный состав по тревоге… Понял! Есть. Грищук с тремя бойцами… На четвертом посту. Есть!