Надо сказать честно, что женщины у него в этом году случались – взрослый здоровый недавно разведенный мужчина все-таки! – но все эти быстрые связи не очень были ему приятны. В них был ощутимый признак если не измены, то чего-то внутренне бесчестного, потому что она – его телефонная собеседница – была важнее всех.

Ему казалось, что это самый настоящий интеллектуальный, платонический, но очень страстный роман – немного в духе XVIII века: тогда были романы в письмах, а сейчас вот, пожалуйста – в телефонных разговорах.

А еще ему казалось, что рано или поздно – а поскольку уж год прошел, то скорее рано, чем поздно – они наконец объяснятся и сойдутся.

Но вот она позвонила сама.

Звонок застал его в прихожей, он только что вернулся из института и едва повесил пальто на вешалку. Он скинул туфли, прошел в комнату и сел в кресло.

– Да, привет! – сказал он. – Давай я тебе перезвоню, чтоб ты деньги не тратила.

– Неважно.

– Что у тебя с голосом?

– Устала! – выдохнула она.

Перевела дыхание и стала быстро и отчаянно рассказывать, что ее опять уволили с работы, вернее, сначала с бухты-барахты срезали зарплату, а когда она заикнулась требовать справедливости или хотя бы объяснений – просто выгнали с криком. И недоплатили за две недели. Это было уже полмесяца назад. Она сразу не сказала, потому что думала – устроится в другое место. Тут обещали, там поманили, сюда пригласили на собеседование, и ничего, пусто, и теперь она редактирует перевод какого-то идиотского романа, любовный триллер, переводчик нахалтурил, надо сверять с оригиналом, дикая морока, а денег с гулькин нос, и она вынуждена взять еще одну редактуру, тоже роман, а еще предложили съездить в Тулу на фестиваль и сделать пять интервью за пятнадцать тысяч, то есть по три за штуку, придется соглашаться, потому что жрать, простите, что-то надо, а у нее просто красные круги в глазах и как будто голос в ушах кричит: «Устала! Устала! Устала!»

– Мой совет такой, – сказал он. – Ни в какую Тулу не езжай. Романы эти оба выкини в мусор. То есть сотри файлы у себя в компе. Сотри к черту! Сразу! Вот сейчас!

– Спасибо! – кажется, она чуть обиделась. – Какой хороший совет!

– Самый лучший, – сказал он.

– А дальше? – она возмутилась.

– А дальше сиди и жди меня. Вернее, не сиди, а собери самое нужное. Кружку, ложку, паспорт и смену белья… Поедем ко мне. Это я тебе делаю предложение. Я тебя люблю. Я буду самым добрым и заботливым мужем на свете. Прости, что я тянул так долго. Ты отдохнешь. Придешь в себя. Потом мы найдем тебе хорошую работу. Всё будет хорошо, обещаю!

– Понятно, – сказала она. – Я тоже тебя люблю.

– Вот! – сказал он. – Диктуй адрес.

– Не надо.

– Почему?

– Потому что не надо… Я тебя люблю, да. Очень-очень. Но замуж, – ему показалось, что она голосом выделила именно это слово, – но замуж за тебя… – и решительно завершила, – я не хочу!

– Хм. Я правильно понял?

– Думаю, да. Мы ведь с тобой хорошо друг друга понимаем. Но если ты вдруг не понял, я объясню, – и замолчала.

Жаркая злоба бросилась ему в голову. Год пустых надежд. Год этой хваленой «духовной близости». Примерно двадцать пять разговоров в месяц, по часу каждый. Почти сорок полных рабочих дней, страшное дело! Полтора месяца прилежной работы души – full time! – чтобы в итоге услышать, как он уже слышал много раз, начиная с девятого класса: «Ты очень хороший человек, но ты мне совсем не нравишься как парень». Хотелось в ответ оскорбить еще сильнее.

– Не надо объяснять, – медовым голосом сказал он. – Я всё прекрасно понял. У тебя душа отдельно, а твоя… – он сначала захотел сказать нецензурное слово, но после краткой паузы сдержался, – а твое тело отдельно. Что ж. Бывает…

Она нажала отбой.

Он бросил телефон на ковер перед креслом, откинул голову, посмотрел в потолок.

Зазвонил телефон. Это была она.

– Прости, что-то прервалось, – она говорила спокойно. – Я дорожу нашими отношениями и не собираюсь обижаться. Без недомолвок. Да, ты прав. Моя душа принадлежит тебе. Я не могу жить без наших долгих и прекрасных разговоров, спасибо тебе за них. А мое тело… Прости великодушно, но правда дороже. Именно в свете нашей душевной близости. Мое тело – нет, не тебе. У меня давно есть мужчина. Так сказать, мужчина в узком смысле слова. Никто другой – в этом самом смысле – мне не нужен.

– Что ж ты работаешь на износ, подыхаешь от усталости, если у тебя есть мужчина? Как же он на всё это смотрит?

– У него жена и трое детей. И работы нет уже полгода… Но это не имеет никакого значения, ты понимаешь?

– Я больше не буду тебе звонить, – сказал он. – И ты не звони. Я обещал тебе помочь. Я хотел по-настоящему, на всю жизнь. Но не вышло. Но я обещал. Будет как-то пошло, если я откажусь. Этот телефон привязан к твоей карте?

– Да. А зачем тебе?

– Я пришлю тебе немного денег.

– Немного это сколько?

– Пятьдесят тысяч. В месяц. В честь года, что мы знакомы. По пятьдесят в месяц в течение года…

– Спасибо, – сказала она. – Я так тебя люблю, что не стану ломаться. Я знаю, ты искренне, а не чтобы унизить. Значит, в сумме, то есть за год, выйдет шестьсот?

– Значит.

– А ты можешь сразу за полгода прислать? У меня тут один неприятный долг.

– Хорошо, хорошо. Хо-ро-шо…

Он нажал отбой, пошел снимать рабочий костюм и одеваться в домашнее. И вдруг вспомнил, что это дурацкое выражение – «душа отдельно, вагина отдельно» – он слышал от своей бывшей жены. Применительно к себе! Хотя, конечно, с другим органом в теме. Когда они разводились – вот как раз из-за этого.

Жена у него была умница-красавица. Поженились, потому что дочка папиных друзей. Девушка из очень, ну очень хорошей семьи. Но ведь и красавица! Метр восемьдесят. Смуглая, худая, стройная, черноглазая. Просто модель. И при этом умница. А ему такие совсем не нравились. То есть умницы нравились, с ними интересно было болтать про умное и ходить на выставки. А вот именно такие красавицы – как «женщины в узком смысле слова» – не нравились совсем. До полной невозможности. Ему нравились беленькие или в крайнем случае светло-русенькие, синеглазые, небольшие – чтоб ему по плечо или в крайнем случае по мочку уха – и такие, как бы сказать, скульптурные. Рельефные. Пускай даже полноватые.

Вот с такой продавщицей из соседнего магазина его застукала жена. Вспомнила, как он все годы был ленив и равнодушен в постели. Наверное, что-то еще вспомнила. И в ответ на его покаянные уверения в любви и душевной преданности вдруг сказала: «Ладно, хватит! Ты, может, и не виноват. У тебя мозги отдельно, а всё остальное – отдельно. Психопатология обыденной жизни, вот ведь черт! Но я тоже не виновата». На том и расстались.

Потом он пошел в кухню, сварить себе кофе.

Снова подумал о своей телефонной собеседнице, которую он так обожал и которая так честно – и от этого особенно обидно – бросила его. Он вспомнил, как они впервые встретились на вернисаже, какая она была прекрасная – платиновая натуральная блондинка, сероглазая, небольшого роста, с чудесной рельефно вылепленной фигурой, легкая полнота только украшала ее…

«Господи! – подумал он. – Господи, Господи, Господи, зачем Ты создал нас такими простыми?»

«Чтоб вы не запутались! – ответил Господь. – Выключай конфорку, у тебя сейчас кофе убежит».

Вдвое больше – и ничего
неоконченная повесть в трех частях
часть вторая

Потом ей казалось, что она запомнила этот вечер во всех подробностях.

Хотя какие там подробности? Вечер. Осень. Без пяти восемь. Как будто стишок! Библиотека закрывается. Охранник пошел гасить свет. Выпроводил двух студенток и даже подержал рюкзак одной из них, пока она надевала куртку. Пожилой даме, которая торчала у шкафа бесплатного книгообмена, сказал: «Извиняюсь, закрываемся».

Вот тут вошел он.

– Закрываемся! – повторил охранник.

– Да, да, простите… Я буквально на секунду…

Он поставил на пол сумку и вытащил оттуда целую стопку книг.

– Можно я сюда положу, на прилавок?

– Это не прилавок, а кафедра! – сказала она. – Вы для книгообмена?

– Ого! – улыбнулся он. – Кафедра! Как всё серьезно! Да, конечно. Ну и вдруг вашей библиотеке пригодится. Тут неплохие вещи есть.

– Ой, а можно эту взять? – дама вытащила из стопки толстенный роман. Кажется, «Жажда жизни» Ирвинга Стоуна. Да, она. Про Ван Гога.

– Пожалуйста-пожалуйста, – сказал он.

– Что это вы тут распоряжаетесь?

– Это пока еще мои книги. Вы их пока не приняли.

– Закрываемся! – в третий раз сказал охранник. – Книги оставляете или забираете?

* * *

– Конечно оставляю! – говорил он, стоя на крыльце. – Что мне их, с собой тащить?

Она застегивала плащ и заматывала шарф и внимательно на него смотрела.

Ведь он ждал ее на улице минут десять.

Он ей сразу понравился. Мягкий, улыбчивый. Приятный внешне – голосом, лицом. Добрый, наверное. Кажется, чуточку похож на папу. Даже, простите, привлекательный. А почему «простите»? Перед кем извиняться за такие мысли – в ее-то одинокие тридцать два? Интересно, а сколько ему? По виду лет на пятнадцать старше, или даже больше. Ничего страшного. Наверное, у него дома много книг, даже очень много, и он продолжает их покупать, и вот лишние отнес в библиотеку. Ответственный человек.

Он, словно бы слыша ее мысли, спросил вдруг:

– Простите, а как вас зовут?

– Татьяна Николаевна.

– Валерий Васильевич, очень приятно. Вы не очень заняты сейчас? Что бы нам с вами не пойти куда-нибудь в тепло, выпить чаю? В кафе, я имею в виду.

Она, наверное, покраснела: почувствовала, как у нее загорелись щеки. Ничего. Осень, осень, время восемь. Он не увидел. Нахальство какое. Вот так сразу – и в кафе. Меньше получаса знакомы, и на́ тебе. А почему нет? В кафе все-таки, а не «пойдем ко мне». А может быть, это судьба? Бывает же так! В книгах и в кино точно бывает. А вдруг и в жизни тоже? Ну вдруг?

* * *

Она водила пальцем по строчкам меню. Потом сказала:

– Вы предлагали выпить чаю? Пусть будет чай.

Он улыбнулся и сам сделал заказ.

Она не могла избавиться от мысли, что вот эта маленькая порция мягкого безвкусного сыра со сладкими помидорами стоит как две упаковки куриных грудок. А кусочек мяса с овощами и бокал, всего один неполный бокал вина – вообще страшное дело. Она едва жевала.

Подняла на него глаза. Ей показалось, что он видит ее насквозь.

– Татьяна Николаевна, – сказал он. – Пожалуйста, примите мои слова как знак моей искренности и самого глубокого доверия к вам, хорошо?

– Хорошо.

– Таня, я вижу, вам этот ужин поперек горла. И я знаю почему. Вы получаете пятьдесят тысяч. Плюс-минус пять. Так?

– Откуда вы знаете?

– Зарплата библиотекаря не секрет. Таня, ничего что я без отчества? Послушайте меня. Две вещи. Очень важные. Постарайтесь понять и поверить. Первое. Вы мне ничем не обязаны. Я ничего у вас не прошу сейчас и, клянусь, не попрошу в будущем. Поняли? Верите?

– Да. Поняла. Верю. И что?

– Второе. Я всю жизнь мечтал кому-то помочь. Я очень хочу вам помочь. Почему именно вам? – он потер себе висок, как будто у него болит голова. – Так получилось, что вы до ужаса, просто до невероятия похожи на одну девушку. Была у меня, не спрашивайте подробностей, одна, так сказать, тяжелая драма… даже трагедия…

Он сморщился; у него задрожали губы.

Она сочувственно вздохнула.

Он перевел дыхание и прошептал:

– Просто так, в память о той девушке. Что вы хотите к чаю? Чизкейк? Или «Наполеон»?

– Ничего. Нет, я не стесняюсь. Честно, ничего не хочу.