В истории философии после Канта был намечен целый ряд таких эпистемологических принципов, в соответствии с которыми проводится развитие, организация и систематизация знаний. Наверное, можно было бы сказать, что с конца XVIII и по первую четверть ХХ века в основном в философии и методологии занимались тем, что пытались нащупать основные принципы эпистемологической организации и задать их как некоторые верховодящие принципы и нормы нашей работы. Отсюда, скажем, обсуждения 20–30-х годов, развертывающиеся вокруг физики, о классической логике, неклассической логике, диалектической логике, которые, по идее философов, методологов, задают одни, другие или третьи принципы соорганизации [знаний].

Деятельностный подход отличается тем, что он требует от мыслителя, исследователя, чтобы он с самого начала отнес себя к определенной культурно заданной «машине», или организации деятельности, чтобы он сразу поместил себя в определенную организацию этой деятельности и сказал бы, кто он есть. Если он исследователь, то он должен соблюдать нормы исследования. И чтобы быть исследователем, он должен прежде всего представить себе эти нормы. Если он не ориентируется в том, что такое научно-исследовательская работа, то он просто некомпетентен.

Скажем, все факультеты университета, институты типа физтеха и другие, по сути дела, в скрытой форме все время и задают эту нормировку деятельности. Они как бы «штампуют» головы и тем самым организуют их очень жестко, часто предельно догматически (и в этом смысл дела), вкладывают в них эти программы профессиональной работы и еще дают некое рефлексивное представление о том, что же это за работа. И точно так же – если вы проектировщик, то в каком-то архитектурном или инженерно-строительном институте, соответственно, задают нормы и представления такой работы, некоторый минимум рефлексивного осознания, что это за работа. И человек, приступающий к решению какой-то практической задачи – будь то исследование атомного ядра или проектирование какого-то здания, – прежде всего относит себя ко всему набору норм своей профессиональной деятельности и начинает работать в соответствии с этими нормами. Здесь реализуется собственно деятельностный подход, хотя он еще и не отрефлектирован, не осознан.

Деятельностный подход этот момент фиксирует как принцип. Он требует – независимо от того, осуществляете вы деятельность или мыслите, – чтобы вы прежде всего сказали, в какой «машине» вы эту деятельность или это мышление осуществляете, и зафиксировали в рефлексии (это очень важный момент!) представление о вашей деятельности. Тем самым вы помещаете себя в эту деятельность или подключаетесь к этой деятельности. А уже потом, после того как в рефлексии зафиксирована эта деятельностная установка, принадлежность к определенной культурно-исторической форме, можно вырабатывать представления о самом предмете деятельности – будь то исследование, проектирование и т. д. (см. рис. 2а). И, собственно, характерным для мышления этого человека, для концепций, которые создаются, является всегда связка между рефлексивным представлением того типа деятельности, которую осуществляет данный человек, и представлением о предмете его деятельности: если это будет исследование, то это будет предмет исследования, если проектирование – то предмет проектирования, если организация – то предмет организации и т. д. (см. рис. 2б).

Рис. 2а

Рис. 2б

И тогда бы я мог дальше сказать, что связки этих двух знаний – знания рефлексивного, определяющего собственную позицию и свое отношение к объекту, и представления об объекте, – собственно, и характеризуют каждое мыслительное образование. И дальше я буду все время работать в этих связках.

Иными словами, я бы добавил следующее: нельзя рассматривать человеческое мышление так, как этого требовали классический сциентизм и классическая сциентистская философия. По ее правилам и нормам, по ее идеологии надо задать предмет, потом метод изучения этого предмета… Вспомните все эти классические введения в книжки: предмет и метод (психологии, биологии, физики и т. д.). И при этом вроде бы получалось так, что, собственно, принадлежащим к концепции является представление о предмете.

И когда мы сейчас анализируем в историческом ракурсе работы Выготского, Рубинштейна, Леонтьева или кого-то другого в области психологии, мы каждый раз прежде всего спрашиваем: а как он представлял себе предмет? И начинаем обсуждать: принцип деятельности у Выготского был или его не было? Принцип деятельности или идея деятельности у Леонтьева были или нет? И при этом нет этого разложения и растяжки на рефлексивный план и предметный план.

В противоположность тому глобальному подходу, который я сейчас разбираю и критикую, с моей точки зрения, каждый раз надо было бы задавать вопрос иначе и с другой стороны, а именно: каково было рефлексивное представление о своей деятельности у данного мыслителя? к чему он себя относил? к какой культурной традиции, к какому учреждению? кто он был – философ, ученый, естествоиспытатель? или кто? А уже потом, после того, как мы наполнили это рефлексивное представление (не представление об объекте, противостоящем исследователю, а представление его о самом себе, о том, кто он есть и что он делает), ответили на этот первый вопрос, мы можем переходить ко второму и спрашивать себя: и как же он, определив самого себя, видел и представлял себе предмет своей работы? Тогда мы будем очень четко разделять все его утверждения, все принципы на рефлексивный план, с одной стороны, и на предметный план, с другой стороны. И я утверждаю, что нет и не может быть никакой культурно значимой концепции, в которой бы вот так не соединялись эти два момента.

Для того чтобы эта картинка была правильной, я бы нарисовал это иначе. Я пока ввел эти два представления как бы механически: вот есть одно – рефлексивное, есть другое – предметное (см. ^рис. 2а). Их надо разделять, класть как бы порознь. Так я сказал раньше. А теперь я сделаю иную вещь: я буду каждый раз рисовать рефлективное представление как объемлющее, а предметное – как включенное в него (см. рис. 3).

Рис. 3

Это особый формальный трюк, но он соответствует, как мне кажется, сути дела, и, собственно, только он дает нам возможность правильно схематизировать здесь суть дела. Поскольку и представление о предмете, как показали наши исследования последних 15 лет, является лишь элементом рефлексивного представления, только особым образом организованным и часто выбрасываемым из рефлексивного плана и противопоставляемым рефлексии.

Я фактически утверждаю для меня очень важную вещь в отношении нашего сознания: наше сознание так устроено, что в нем есть это пространство рефлексии, пространство самосознания, и в нем есть какой-то выделенный кусочек, уголок, фрагментик, куда мы кладем предмет. И при этом мы предмет можем поворачивать как угодно…

Я вспоминаю одну из первых публикаций В. В. Давыдова в «Докладах Академии педагогических наук» о структуре акта мышления^[5]. Она очень интересная, и в ней можно увидеть, каким образом мы тогда, в 1954–1957 годах, подходили к этой проблеме. Там намечен этот сложный «поворот» рефлексии и как бы «обтекания» ею объекта: рефлексивный план «обтекает» план объекта и может заходить с самых разных сторон, а представление объекта, предметное представление, всегда как бы «плавает» там. Это мне очень важно для образа.

Итак, в первом пункте я фактически уже сделал то, что мне было нужно: я сказал о том, что мы можем подходить к работе, к построению теории мышления в самых разных подходах. Их много: есть натуралистический, есть эпистемологический… Есть, например, и такой очень интересный подход – психологистический, сложившийся во второй половине XIX века и имеющий свои «хвосты» до сих пор. Это есть особый способ трактовки этой объемлющей системы и отнесения предмета… Одновременно тут решается вопрос существования и т. д. Там развертываются дальше очень сложные планы… И среди этих подходов есть деятельностный.

Этот деятельностный подход требует, чтобы мы прежде всего задали рефлективное представление о наших деятельностях и вместе с тем нашу принадлежность к определенной культурной традиции, к определенным нормам и культурным значениям. Мы должны при этом понять, что именно они определяют, как об этом прекрасно говорил Ушинский, способ нашего видения объекта, и в этом плане человек никогда не делает ошибок – он всегда лишь видит через свои средства, через свой подход… Мы должны задать этот подход и затем обсуждать вопрос о предмете.

Второй важнейший принцип деятельностного подхода гласит, что предмет, и, соответственно, представление об объекте, и, соответственно, сам объект будут каждый раз разными в зависимости от нашей деятельности. Это значит, что у исследования – один объект, у организации – другой объект, у проектирования – третий объект, у конструирования – четвертый объект и т. д. Даже если мы каждый раз употребляем один и тот же термин – говорим ли мы о мышлении, или о деятельности, или об атомном ядре, или об ученике, – [объекты будут разными]… Например, если мы ученика воспитываем, то у нас – один объект, если мы ученика начинаем исследовать, то у нас – другой объект. И, в принципе, нельзя просто так отождествлять эти объекты.

Процедура сведения объектов одной деятельности к объектам другой деятельности есть всегда особая процедура, требующая очень сложной техники. И мне представляется, что именно в этом надо видеть причину одной важной современной социокультурной коллизии, когда, скажем, в проектном институте проектировщики говорят про свой исследовательский сектор, что там собрались люди, которые ничего не понимают в деле, а исследовательский сектор каждый раз отвечает точно так же проектировщикам… Или когда, скажем, ученые говорят, что тренер, работающий со спортсменом, невежда, а тренер говорит, что эти «яйцеголовые» настолько идиоты, что ничего не понимают в том, что происходит… Каждый раз это – не система взаимных обвинений, а только проявления того совершенно очевидного с точки зрения деятельностного подхода и необходимого факта, что у каждого из них в соответствии с их деятельностью есть свой особый объект. Нельзя на базе представлений, полученных в исследовании, начинать проектировать этот объект или организовывать реальную работу с тренером. Точно так же, как нельзя на базе психологических знаний о человеке, личности, сознании начинать его воспитывать или обучать. Это бессмысленно. Ничего хорошего из этого получиться не может, ибо это разные объекты. А если мы хотим свести их друг к другу, то мы должны делать это совершенно особым образом.

Итак, с точки зрения деятельностного подхода каждая деятельность создает себе свой собственный, особый объект. И этот объект значим и работает только в рамках этого типа деятельности. А если мы хотим перейти в другую деятельность, то мы там должны формировать с помощью нашей рефлексии другое представление об объекте, ибо там и объект будет принципиально другой.

И здесь я перехожу к проблеме методологической организации. Если мы теперь хотим связать друг с другом проектирование, конструирование, исследование, организацию и т. д., связать между собой разные типы деятельности и осуществлять комплексный, или синтетический, подход, то для того, чтобы решать эту задачу, мы должны обратиться к очень сложному пространству деятельности и осуществлять связь разных видов деятельности не через объект, а непосредственно. Собственно, для этого-то и возникает методологическая организация. Методологическая организация исходит из идеи множественности разных деятельностей, и основным принципом социальной кооперации и координации становится деятельностное рефлексивное представление. Не предметное представление, не объект в ХX веке является условием и средством синтеза [знаний и представлений] людей из разных деятельностей, как это было в XIX веке и несколько раньше, а именно представление о деятельности, пространстве деятельности и возможных стыковках их друг с другом непосредственно как деятельностей.

Деятельностный подход этот момент фиксирует как принцип. Он требует – независимо от того, осуществляете вы деятельность или мыслите, – чтобы вы прежде всего сказали, в какой «машине» вы эту деятельность или это мышление осуществляете, и зафиксировали в рефлексии (это очень важный момент!) представление о вашей деятельности. Тем самым вы помещаете себя в эту деятельность или подключаетесь к этой деятельности. А уже потом, после того как в рефлексии зафиксирована эта деятельностная установка, принадлежность к определенной культурно-исторической форме, можно вырабатывать представления о самом предмете деятельности – будь то исследование, проектирование и т. д. (см. рис. 2а). И, собственно, характерным для мышления этого человека, для концепций, которые создаются, является всегда связка между рефлексивным представлением того типа деятельности, которую осуществляет данный человек, и представлением о предмете его деятельности: если это будет исследование, то это будет предмет исследования, если проектирование – то предмет проектирования, если организация – то предмет организации и т. д. (см. рис. 2б).