У меня имелось две футболки, один свитер, одни джинсы и три штуки трусов. Раньше был ещё и лифчик, но я привела его негодность. Наверняка в доме была прачечная, но старуха не спешила мне угождать, в её обязанности входила только кормежка, поэтому каждый день у меня в ванной сушилась очередная смена одежды. Я даже стала думать, что просто сошла с ума, и возможно вообще нахожусь в психушке, а весь этот странный дом – мой глюк. Единственное, что было материальным – скрипка, на которой я не могла играть. Я доставала её из футляра, нежно гладила изгибы, и пыталась воскресить в памяти любимые мотивы. Начинаю тихонько напевать, лакированное дерево согревается, под моими ладонями, а потом… потом я вспоминаю, что так же нежно разглаживала морщинки на лбу Черкеса. Он украл у меня и это, даже чувство единения с молчащим музыкальным инструментом…

Очередной ночью – я сбилась со счету, я услышала шорохи. Я уже привыкла к тому, то дом говорит, но этот шум был явно иного рода. Слишком материален, кажется, его можно потрогать. Мне бы выйти в коридор, тем более я почти обезопасила его от камер, со скуки разбила почти все. Оказалось, что при помощи швабры, найденной мной в кладовой и стула до них можно достать. Но в коридор я не вышла – страшно. В итоге всю ночь лежала в постели, а я перебралась в неё из кресла, и слушала.

День прошёл обычно, а ночью звуки вернулись. Я решила – пора быть мужиком. Взяла свою швабру и пошла в наступление. В конце концов, возможно, про меня забыли все, кроме старухи, и жить мне здесь до конца моих дней. Точнее, её дней – кто меня кормить будет, когда она умрёт?

Я вышла в коридор со шваброй наперевес. Горят ночники – их я тоже включать научилась, но наверху все равно темно, свет слишком слабый и рассеянный. Иду, и мельком думаю, мог ли пробраться в дом к Черкесову преступник? Нет, пожалуй, нет, здесь и так слишком высокая концентрация убийц на квадратный метр площади. Интересно, если меня убьют, это его опечалит? Вот же глупости…

Шум идёт от кладовки. Дверь в неё приоткрыта, хотя клянусь – закрывала. Внутри темно, беру себя в руки и щелкаю светом. На полу лежит сгусток тьмы. Нет, слава богу, не очередной визитер из ада. Это кот. Чёрный целиком и полностью, только глаза круглые зелёные. Он худой, но не тощий, скорее, подтянут. Большой и чёрный, гладкий, словно пантера.

– Ты как сюда попал? – удивилась я. – Здесь все закрыто. Может, есть хочешь? У меня какая-то дохлая птица на ужин, точно она не идентифицирована, но возможно, перепел. Для курицы маловата. Могу угостить.

Я просто соскучилась по словам – говорить самой с собой страшновато. А тут настоящий живой кот, лежит, слушает. Правда, от угощения отказался – подтолкнул мне лапой свою добычу, придушенную мышь. Мышь правда, сдохла не до конца и пискнула, глядя на меня бисеринками глаз.

– Ты ведь даже жрать не хочешь, – поругала я кота. – Давай мы её отпустим.

Кот зевнул и отвернулся, а я отнесла мышь в ящик стола – пусть тут побудет, пока не оклемается. Кот пошёл за мной и все же согласился на кусок птицы. Лёг спать на мою постель, а утром я поняла, что он исчез. Дверь открыта, видимо, он мастерски с ними справляется… Вернулся он на следующую ночь тоже. В моей тюрьме явно где-то есть дырка, проникает же сюда кот? Жаль только, отследить его не удавалось никак.

– Будь душкой, – попросила я. – Ну покажи дорогу глупой женщине.

Кот прищурил зелёный глаз. Посмотрел на меня оценивающе. О, я словно читала его мысли. Справится ли глупая самка снаружи? Там злые люди, там огромный немой пёс…

– Справлюсь, – обещала я.

Кот спрыгнул к кровати и пошёл к дверям. Кстати, открывал он их легко и просто – вис на ручке и она открывалась. Он довёл меня до кладовки, правда, дождался, когда я открою сама. Кладовка длинная и тёмная, окна в ней нет, сюда я захожу только по великой нужде, оказалось, это просто сокровищница. Правда я здесь намусорила, и кот пробирается между пустыми вёдрами, упаковками с туалетной бумагой, и кипами чистых полотенец. Стены декорированы деревянными панелями, я и внимания не обращала, но одна из них отходит от стены на добрый десяток сантиметров. Туда кот и протиснулся, моментально растворившись в темноте такой же густой, как цвет его шерсти. Только глаза и блеснули напоследок. Я расширила проход – дверь открылась легко, значит это один из изученных проходов, о которых говорил Сергей.

– Сейчас пойду, – обещала я. – Найду только фонарик.

Фонарики тут точно были, как и лампы на батарейках и ещё куча всего, я же говорила – сокровищница. Я торопливо надела джинсы и свитер, кеды – вдруг там холодно. Взяла бутылку воды, два фонарика и батарейки. Василек бы надо мной смеялся… Почему вдруг вспомнился?

– Посмотрим, кто кого, – прошептала я и включила фонарик. – Черкес…

И даже не страшно уже, что убьёт. Сколько можно держать меня в этом мавзолее? Лучше уж пусть снова душит… а может мне повезёт и потайной ход ведёт прямо к ближайшему отделению полиции.

Глава 6. Лиза

Скрипку я оставила в комнате. Далось мне это решение непросто, но у футляра и так порвался ремешок. Убить её окончательно это ещё хуже, чем просто бросить. Я её оставила. И шагать за котом во тьму очень страшно, но…что может быть страшнее того ада, который длится в моей жизни уже год? Сначала болезнь Василька. Он был единственным, кто держал меня на плаву после смерти матери.

– Мы сможем, – улыбался он. – Правда, принцесс. И не из такого дерьма вылезали.

Было очень страшно. Благодаря Васильку долгов у нас было даже больше обычного. Он обещал, что заработает. Я ему верила, да, у него всегда получалось… но не теперь, когда отказывают обе почки и лицо синее-синее, одутловатое и неживое. Я сражалась за своего брата до последнего, но даже я не верила, что он выживет. Я сама пошла к Виктору, именно с ним Василек тогда работал.

– Тридцать тысяч долларов, – сказала я. – Мне нужно тридцать. Вы дадите, вы же знаете, что мой брат это деньги… если выживет.

Тогда мы встретились с ним в первый раз. Сейчас мне кажется, что он смотрел на меня слишком проницательно. И деньги дал слишком быстро. Я летела в ловушку сломя голову и не жалея ног. А пересадка почки брата не спасла. Его ничего бы не спасло. Так я и осталась в полной власти банды отморозков, из имущества только скрипка и комната в коммуналке… квартиру мы уже продали.

Это теперь я знала, что то был не ад. Так, подготовка. Тренировочка. Ад именно сейчас начался. Это такой персональный ад в готическом стиле, что подтверждает открывшийся передо мной самый настоящий тайный ход. Свечу фонариком – ступеньки. Никакой страшной паутины по углам, просто ступени и пыль. По пыли тропинка из цепочек следов. Всё кошачьи. Этот ход не кажется мне заброшенным, он слишком чист, но им явно не пользуются.

– Кооот, – позвала я в темноту. – Кот, ты где?

Если честно, ума не приложу, какого пола было сие животное, но твёрдо решила, что кот. Может потому, что смотрел на меня с чувством превосходства? Мне страшно и очень хочется вернуться в свою клетку, по я спускаюсь по ступеням, и эхо повторяет звук моих шагов тихо, шёпотом.

Мне всегда нравилась старина. Она меня завораживала. Например, моей скрипке двести лет. И здесь тяжёлые даже на вид, давящие стены, не кирпич, не бетон, нет. Камень. Темно-серый, уложенный огромными, вытесанными кусками. Раньше я пришла бы в восторг. Теперь камень давит. Но я иду, немного успокаивает только то, что кот, судя по всему, здесь частый гость – кругом в пыли его следы.

– Кс-кс-кс!

Тишина. Спускаюсь вниз. Ступени крутые, шагать тяжело. Здесь, внизу длинный тоннель. В стенах удерживаются в металлических гнездышках масляные, давно пустые лампы. Иногда в стенах двери. Я понимаю, что они ведут в сам дом, возможно даже, замурованы, но даже не пытаюсь открыть – вломиться на кухню к старухе или в спальню к Черкесу мне не улыбалось. Периодически тоннель сужался так, что мне приходилось идти боком.

А потом я увидела кота. Он сидел на полу перед приоткрытой дверью и с увлечением намывал свое, явно мужское, хозяйство. Через дверь сочится свет, едва-едва, но в этом царстве тьмы он как глоток свежего воздуха.

Я понимаю, что сбежать не получится. Этот ход слишком короток, чтобы вести наружу – я и сотни метров не прошла, а дом огромен, слишком огромен. Я где-то внутри, а это тупик. Можно конечно пойти назад, но… я не пойду. В конце концов, терять мне нечего, а мой «хозяин» вовсе обо мне позабыл. Слава богу.

– Чему быть, того не миновать, – шепчу я и тяну на себя дверь. – Теперь-то я узнаю все твои мерзкие секреты…

Я говорю это и дому, и Черкесу. Я уверена – секретов хватает у обоих. За дверью открывается лестница наверх, пыльные крутые ступени ведут наверх, оттуда тихонько сочится свет, я шагаю, а за спиной чуть тихо фыркает кот – он в меня не верит.

Эта часть дома словно старше была, даже камни поросли то ли мхом, то ли плесенью, серой, почти бесцветной в свете фонаря, пушистой на вид. Кот лениво зевнул, а я протиснулась в щель – дверь здесь застряла намертво, спасибо генетике, которая даже на убойном вскармливании держала меня в форме. Наверх ступени. Скользкие, крутые. Ещё одна дверь. Кот легко, играючи взбегает наверх и выходит туда, куда я хочу и боюсь.

Наконец решаюсь и я. Это комната. Она очень большая, блекло серая, словно выбеленная временем начисто, лишенная красок. Если весь остальной дом был стар, но мастерски отреставрирован и красив, вот здесь на самом деле понимаешь, что это старое, очень старое здание. Стены уходят ввысь, местами с них свисают клочья поблекших обоев. Под ними штукатурка, а местами красный, точнее рыжий уже кирпич. В комнате три больших окна, из них видно ту часть сада, которую мне доселе лицезреть не доводилось. Больше ничего особенного.

Вышла в коридор. В моем крыле почти все двери заперты, зато здесь – нараспашку. Отчасти потому, что старое дерево рассохлось и с трудом ходит в петлях. Странно, что за избирательность в любви к своему дому? А я больше чем уверена, если Черкес любит что-то в этом мире, то это его дом. Я иду дальше, и высокие створчатые двери приводят меня в самый настоящий бальный зал.

Под ногами скрипел паркет, который местами сложился гармошкой. Но в высокие окна лился свет, отчаянно прозрачный, в нем кружились пылинки, пустота и неожиданная гармония этого места меня заворожили. Я закрыла глаза. В каждой девочке, девушке, женщине, не важно, в каждой – живёт принцесса. Оказывается, и во мне она все ещё жива, не сдохла от поганости этого мира. Солнечное тепло щекочет веки, но я не открываю глаз. Скольжу вперёд.

В ладонях зудит – они просят скрипку. О, я уже подобрала чудесную мелодию для этого заброшенного места. Я бы сыграла ему «Лебедь» Сен-Санса. Я буквально слышала, как плачет скрипка, встречался ли вам инструмент, который может плакать? Нет, только скрипка… Я бы оплакивала былое величие этого зала, судьбы, которые здесь решались, и любовь… Непременно – трагическую. Только в такой любви есть смысл, ибо ничего хорошего из неё не выйдет…

Я танцевала под мелодию, что звучала только во мне и для меня. Но… этот дом не желал принимать меня. Может, он хотел, чтобы я сыграла ему по-настоящему, ему мало было одних лишь моих фантазий. Половица паркета скрипнула и проломилась под моими ногами, я упала, ушибив колено. Перевернулась на спину, посмотрела в высокий потолок. На нем фрески, что уже облупились, рисунок угадать невозможно. Пахнет пылью и запустением. И да, я пленница дракона, но не принцесса, нет. И никто не спасёт меня из высокой башни. Тогда я заплакала, в первый раз, за последние месяцы, благо моих слез никто, кроме кота не видит.