Наблюдая за обозленной мисс Уилсон, которой приходится вновь проглотить дерзость Норд Стаффорда, Глэдис издает тихий-тихий вздох. Если хозяин говорит «сейчас же», значит сию минуту, но Эмили этого пока не понимает. Она нарочно тянет время, чтобы позлить Норда и показать управляющей домом, что не станет тотчас выполнять чьи-то приказы. Даже, если их отдает её будущий муж.

– Эмили, всё в порядке, – говорю, повернув к ней голову. Но подруга не замечает меня и не слышит. Её змеиный взгляд устремлен к Норду, он шипит и огрызается, предостерегает его от необдуманных слов и поступков. – Эмили? – беру её за руку. На долю секунды мне кажется, что между ними происходит диалог на недоступных другим частотах. Наконец, она вспоминает обо мне. – Оуэн ждет тебя. Со мной всё хорошо, не беспокойся.

– Я туда и обратно. А ты пока выпей чай и постарайся успокоиться. И не впускать в свою комнату тех, кто может тебя огорчить, – добавляет она напоследок и выходит.

На лице Норда расползается недобрая и кривая улыбка. Он кажется человеком слишком уверенным в себе и своих возможностях, повидавшем многое и уставший от всего настолько, что уже ничто не способно вызвать у него удивление, не говоря уже о чувстве страха. В его организме явно переизбыток адреналина.

– Мисс Саммерс, – обращается ко мне Глэдис, намереваясь уйти, – обязательно выпейте чай.

– Спасибо. Так и сделаю.

Она явно постеснялась добавить: «Только не вздумайте выливать его на голову мистера Стаффорда».

Проводив Глэдис угрюмым и молчаливым взглядом, Норд, не спросив у меня позволения, неспешно заходит в мою комнату. С ним она моментально уменьшается в размерах. Светлый льняной костюм свободного кроя сидит на нем идеально. Сквозь тонкую ткань просвечивается загорелая кожа, на фоне теплого света, льющегося из открытых балконных дверей, отчетливо вырисовывается силуэт красивого и рельефного тела. Очередная несправедливость этого мира: холодным и безжалостным достается слишком впечатляющая внешность.

На комоде заряжается мой телефон, рядом с ним золотые украшения в открытой бархатной шкатулке и темный флакон Versace Crystal Noir. Не знаю, что именно, но что-то из этих вещей похищает взгляд Норда. На несколько секунд, что кажутся мне слишком продолжительными в условиях полной тишины, он замирает на месте, а после, издав низкий и сдержанный вздох носом, подходит к балконным дверям и останавливается, когда всколыхнувшиеся занавески задевают его ноги.

– Ты нервничаешь? – спрашивает и лениво оглядывается на меня. – Твоя дорогая подруга посоветовала тебе успокоиться.

– Мои чувства с нервозностью не связаны.

Теперь Норд разворачивается, а мои слова моментально оборачиваются обманом. От нервозности, что этот мужчина вселяет в меня, кровь внутри застывает, как цемент.

– А с чем тогда связаны твои чувства? – спрашивает. – Ты удивлена? Обескуражена?

– Значит, ты не извиняться пришел?

– А я тебя как-то задел? – Широкая бровь поднимается в фальшивом удивлении. – Я сказал правду. Разве это мои проблемы, что ты находишь её обидной?

– Знаешь, что интересно, – демонстрирую улыбку. – В присутствии Оуэна ты превратился в мышку, которая даже пискнуть не решилась. Зато, когда дяди нет поблизости, ты становишься таким смелым, что кашляешь, чихаешь и выплевываешь оскорбление за оскорблением.

– Констатировать очевидное – не значит оскорблять. У моего дяди поехала крыша, и я говорил ему об этом неоднократно. Более того, я буду повторять это ровно столько, сколько потребуется, чтобы твоя дорогая подружка вернулась туда, откуда она пришла. Я понимаю, – говорит Норд таким тоном, словно я недоразвитая, – она притащила тебя сюда в качестве моральной поддержки, ведь на любой войне важно иметь союзника. В одиночку противостоять силам правды крайне сложно. Почти невозможно, Пейдж. – От звука собственного имени меня передергивает. В его устах оно звучит пугающе холодно. – Мне кажется, ты сообразительнее своей подруги и потому, я скажу это тебе, а ты передашь мои слова ей на том языке, который она в силах понять. Я уверен, тебе без труда удастся донести до нее основную суть.

Норд делает медленный шаг в мою сторону, а мне стоит не малых усилий заставить себя стоять на месте ровно и неподвижно. Я бы очень хотела спрятаться от тяжелого взгляда, похожего на черные тучи, окутавшие всю землю. С каждым его шагом мне становится труднее дышать, он просто расплющивает на пылинки мою былую выдержку, сохранять которую мне ещё никогда не доводилось с таким трудом, как сейчас.

Остановившись прямо передо мной всего в нескольких сантиметрах, Норд берет меня за подбородок пальцами и заставляет поднять к нему голову. Прикосновение властное и требовательное, но давление пальцем едва ощутимо. Мои губы невольно приоткрываются, когда меня встречает напряженный и прохладный взгляд карих глаз. Я даже не чувствую его запах, потому что просто не могу дышать.

– У меня особое чутье на лжецов. Они источают особенный запах, и я его прекрасно чувствую. А от твоей подружки просто смердит. Её безупречный облик, который она пытается здесь всем втюхать, очень пострадает, когда я возьмусь за дело. Настолько, что она не сможет вернуться к своей прошлой жизни и деятельности. Придется зарабатывать на улице, бороться за место, отстегивать головорезам, сутенерам, терпеть убытки, когда клиентом окажется какой-нибудь разводила. Я многое могу, – произносит Норд, заглядывая в мои глаза. Если он ищет в них страх, то вот, пожалуйста, сверкает на белоснежном блюдечке. – Обслуживать дядю – одно. Желать выйти за него замуж – совсем другое. В первом случае, я проявляю щедрость. Я дядю люблю, пусть развлекается в свое удовольствие. Во втором – необходимую жестокость. Если для твоей подруги дорога её фальшивая репутация и будущее, у нее есть четыре дня для того, чтобы исчезнуть из жизни моего дяди. У нее есть целых четыре дня, – повторяет Норд настойчиво, – чтобы раскрутить его на дорогие подарки, но потом она должна убраться отсюда. Будет она объясняться с ним или нет – неважно. Если через четыре дня она не исчезнет, её ждет ад. И она точно знает, какой именно.

«Я многое могу».

«Её ждет ад».

Короткие фразы множатся в моей голове, повторяются и повторяются, от громкости лопаются перепонки. Кровь настолько густеет от ужаса, что сердце уже не в силах её перекачивать. Норд не шутит. Он возвышается надо мной, как гора, укрытая темными и низкими облаками, а я, едва ли начав восхождение, уже задыхаюсь от недостатка кислорода.

– Более того, – будто вбивая последний гвоздь, добавляет Норд, – ты пострадаешь вместе с ней. Сейчас вы два сапога пара. И рискуете стать подругами по несчастью. У тебя слишком милое личико для работы на опасных и ночных улицах Сиэтла. Подумай об этом.

Норд бесшумно выходит из комнаты, а я так и стою, вбитая в паркет из какого-нибудь экзотического дерева за баснословную стоимость. Мои губы невольно вздрагивают, тошнота поднимается к самому горлу и просто удержать её уже не получится. Воцарившуюся тишину нарушает короткий звук уведомления. Прижимая ладонь ко рту, бросаю взгляд на экран телефона. Ох.

Стремглав несусь к унитазу и извергаю из себя этот слишком продолжительный и странный день.

На мой банковский счет поступили пятьдесят тысяч долларов. Сорок – за день. Десять – в качестве бонуса за игру, в которой я рискую понести поражение. Причем, в самое ближайшее время, поскольку Норд Стаффорд далеко не такой добросердечный и наивный, как его дядя.

7

Сейчас, как никогда раньше, я отлично понимаю смысл идиотской и излюбленной фразы Джейми Рассела, моего юриста: «Приехали, нахрен». Мне всегда казалось, что для него оно, как ругательство, случайно вылетающее после каждого нормального слова и, разумеется, исключительно за стенами моего кабинета, поскольку уважаемая профессия мистера Рассела подразумевает грамотную и организованную речь, лишенную всякого рода слов-паразитов. Но нет. У этой фразы всегда имелось свое место и причина.

Приехали, нахрен. Я уподобился вышибале, когда взорвался угрозами, как лопнувший мешок с куриным дерьмом. Не хватало ещё карманным ножом в воздухе помахать для большего устрашения. Или достать ствол из-за пазухи, с пугающей медлительностью накрутить на дуло глушитель и приставить к виску обладательницы сапфировых глаз. В них нельзя смотреть слишком долго. Они способны менять оттенок в зависимости от настроения и чувств хозяйки, казаться спокойным голубым морем в лучах яркого солнца и мгновенно окраситься в глубокий темно-синий цвет приближающейся ночи. Есть в этом что-то интимное и непривычно трепещущее. Нервозное.

Уединившись в саду под тенью раскидистых пальм в кресле из ротанга, набираю Джейми. Я должен был получить новости ещё вчера. Надеюсь, он не связывался со мной только лишь потому, что их оказалось слишком много, а их обработка требует времени.

– Норд, – приветствует Джейми после трех гудков.

– Ты нашел? – спрашиваю, приветствуя друга молча. Джейми слишком долго знает меня, чтобы не обращать внимания на пустые формальности.

– Ты бы уже об этом знал, Норд. И, кстати, в Сиэтле сейчас второй час ночи. Так, к слову.

– В чем проблема? Почему ты так долго копаешься?

– Я тебе сразу говорил, что придется повозиться. Это случилось не вчера, не на прошлой неделе, а два года назад! Выйти на владельцев агентств не так-то просто, а они не спешат делиться информацией о своих бывших и нынешних сотрудниках. Старикашка Эдгар Мюллер, который мог быть полезен, скончался в прошлом году от передозировки виагры в собственной ванной со стояком до луны. В данный момент его сын проходит лечение от алкогольной зависимости в Швейцарии, а компанией управляет внук – тридцатилетний девственник, у которого в голове настоящая вычислительная машина. Он считает, что она моментально перестанет работать, как только его член окажется во влагалище.

– Благодарю за информацию, – цежу сквозь зубы. – Мне нужно видео, Джейми. Оно точно есть.

– Норд, я всё сделаю. Ты ненавидишь ждать, я в курсе. Но ничего другого тебе не остается. Я работаю и, как только найду запись, в существовании которой ты так уверен, сразу же поставлю тебя в известность.

– Она есть, – говорю без толики сомнения. – Мюллер был известным секс-наркоманом, который перетрахал полстраны и не отказывал себе в удовольствии оставлять на память видео и фотографии.

– Я знаю, Норд. Как и то, что он предпочитал американок. Я изучаю рынок эскорт-услуг в Нью-Йорке. Многое приходится доставать через связи.

– Эта девчонка из Такомы, – говорю, уставившись на ярко-красный цветок. – По крайней мере, так она сказала дяде. Посмотри Сиэтл, а потом и всё остальное.

– Чутье?

– Во-первых, Сиэтл тебе роднее и ближе. Во-вторых, ей нужно было с чего-то начинать. Навряд ли она сразу рванул в Нью-Йорк через всю страну. А, в-третьих, Дэйв Мастерс пользуется услугами только одного агентства, а оно располагается именно в Сиэтле. Он тот ещё капризный и разборчивый тип. Ему подавай только самое лучшее.

– Да, я и сам разок пользовался услугами этого агентства по рекомендации Мастерса, кстати. Менеджер досконально изучает клиента и в назначенный день предоставляет ему спутницу, согласно всем требованиям и предпочтениям. Но услуги этого агентства стоят, как две Ferrari. Посему и девушки обязаны быть образованными, красивыми и уметь подстраиваться под клиента. Мисс Уилсон именно такая?

– Они все такие, – отвечаю, не задумываясь.

– Вынужден не согласиться, поскольку мне не раз приходилось краснеть в обществе, когда моя спутница, перебрав с выпивкой, несла всякую чушь.

– Это потому, что ты пользовался услугами дешевых контор.

– Не сказал бы. Но однажды я позволил себе шикануть: моей последней спутницей оказалась роскошная брюнетка. Начитанная, образованная и… безумно дорогая. Но она того стоила. А потом я женился и моя светская жизнь стала намного проще, спокойнее и дешевле.

– Потому что ты женился на судье.

– И ни капельки об этом не жалею. Меня возбуждает сама мысль, что в некоторых моментах моя жена умнее меня. Иногда она говорит…