Моя собственная никчемность, вернее, мой стыд, который я осознавал только через два-три года, становился для меня все более очевиден. Оставшись один, я возвращался к этим мыслям снова и снова, и слезы часто наворачивались на глаза. Мне кажется, что меня связывает с Митараи что-то вроде дружбы, но в то же время, возможно, думать так слишком самонадеянно: я понимаю, что дружба предполагает наличие отношений в некоторой степени равных, поэтому моя уверенность в себе продолжает катиться под гору. Вот почему в последнее время я долго сидел взаперти в квартире на Басядо в Иокогаме, чувствуя себя уже полумертвым.

Однако благодаря тому, что обстоятельства, в которых я пребывал, резко изменились, я смог каким-то образом понять, как дошел до этого состояния. В этом, возможно, помогли хороший воздух и красивые пейзажи в окрестностях гостиницы. В Иокогаме по какой-то непонятной мне причине мне было так больно на душе. Эта боль никуда не уходила. Теперь я, кажется, догадался, откуда она взялась. Хотя я относился к своему другу как к равному, я всегда его боялся. Он неизменно улыбался и каждый день рассказывал глупые шутки, но я трепетал перед ним, как перед повелителем демонов, о котором никогда не знаешь, что он выкинет в следующий момент.

Как обычно, я не понимал, что означала его телеграмма, но был уверен, что эти загадочные слова исполнены силы повелителя демонов.

«Сломай дракона».

Значит, это должен быть дракон, которого можно сломать. Если говорить о драконе, то само это здание выглядит как гигантский дракон, и кото, на которых играют Икуко и Сатоми Инубо, тоже называют драконами. Разумеется, «Рюгатэй» вряд ли может быть сломан, а кото наверняка сломать можно, но неизвестно, каким именно образом следует это сделать. Так что я решил, что слово «сломать» касается той бронзовой статуи, которая стоит во дворе.

Только когда я спросил Кадзуо Инубо, он отказался ее ломать. Даже если не считать оплаты дизайна, она стоила 500 000 иен. Невозможно поступить настолько расточительно. И потом, извините, как его ломать? Может быть, это удалось бы сделать с помощью огромного молота. Или подогнать машину к каменной стене, привязать к скульптуре веревку и стащить ее с постамента?

Пока я писал и думал, мне совершенно не хотелось спать. Когда я посмотрел на часы, была уже полночь. Не могу сказать, что выспался прошлой ночью. Однако я не чувствовал ни малейшей сонливости. Если существует дракон, которого можно сломать, то это именно тот, что во дворе. Однако, возможно, речь идет о другом драконе. Но ведь даже когда в подобных случаях я не сомневался, что вокруг больше ничего нет, Митараи всегда выискивал что-то неожиданное и показывал это мне. Может быть, так же и на этот раз?

Думая об этом, я больше не мог усидеть на месте, встал и вышел в коридор. И постоял там некоторое время, оглядывая двор.

Сегодня вечером тоже туман. В этих местах он бывает часто. Однако теперь, в начале апреля, атмосфера явно изменилась. Воздух, который недавно был холодным и сырым, стал другим, в нем появилась характерная для весны влажность. Говорят, что люди сходят с ума, когда весной распускаются деревья. Старожилы рассказывали, что легендарное убийство 30 человек тоже произошло весенним вечером. Не знаю почему, но у весеннего воздуха, должно быть, есть такое свойство. Дело не только в том, что время морозов прошло, и теперь наступил сезон, когда все оживает.

Глядя на двор справа от меня, я незаметно для себя поднялся по коридору в сторону «Сибуита-но-ма». Рядом с этим местом на земле была каменная ступенька, а на ней стояла пара гэта. Стоя здесь, я находился лицом к «Рюбикану». В тумане я увидел силуэт третьего этажа, напоминавший огромный стеклянный шкаф, и покоившуюся на нем стальную конструкцию. По-видимому, с другой стороны «Рюбикан» освещался каким-то фонарем, и я видел только его силуэт. Перед «Рюбиканом» стояла скульптура дракона. Отсюда бронзовый дракон выглядел всего лишь как крошечная точка на кончике иглы. В сгущающейся темноте заметить его становилось все труднее.

Пока я всматривался в темноту, пытаясь разглядеть скульптуру дракона, мне захотелось спуститься в сад. Я медленно всунул босые ноги в гэта и пошел по траве. Газон под ногами плавно пружинил. Прогуливаясь по нему вверх и вниз, я сначала подошел к клумбе. Проходя по вымощенной камнем дорожке, я заметил, что желтые нарциссы, которые я видел, когда впервые приехал сюда, исчезли. Вместо них цвели гиацинты и анютины глазки. Видимо, сезон нарциссов уже закончился. В темноте, окруженный туманом, я не мог различить цвет лепестков, поэтому немного присел. В этот момент рядом с драконом внезапно показался человек. Похоже, он был одет в японскую одежду. Свет падал с моей стороны, поэтому лицо его было освещено, но на таком расстоянии узнать его было невозможно. Однако по небольшому росту и форме прически я понял, что это женщина. Не заметив меня, женщина быстро пошла по тропинке к «Рюдзукану». Я вспомнил, что однажды последовал за странной тенью на кладбище храма Хосэндзи. Может быть, это та же самая женщина?

Что она делает здесь в этот час? Кто она? Но мне больше не хотелось идти на кладбище. Я не очень стремился встретиться с тем призраком без лица.

И все же я пошел. Ведь хотелось узнать, кто это был. И мне нужно было убедиться, что тень странной формы, которая исчезла на кладбище и потом превратилась в дерево камелии, на самом деле была этим человеком. На мне были гэта, поэтому она могла меня услышать, если я подойду слишком близко или погонюсь за ней. Никакая осторожность не поможет скрыть звук гэта, если идти по каменной дорожке. Поэтому я на некоторое время присел рядом с клумбой, ожидая, пока фигура не зайдет в тень, прежде чем я смогу действовать.

Фигура двигалась не очень быстро. Это само по себе было странно. Фигура шла резвыми шагами, можно сказать, торопливо. Однако продвигалась вперед она довольно медленно. Этим она сильно отличалась от тени, которая привела меня на кладбище. Создавалось впечатление, что она плавно скользит по мощенной камнем дорожке.

Я сообразил, что медленная скорость объяснялась ее кимоно. Японская одежда сковывает походку, мешая делать широкие шаги.

Фигура женщины постепенно уменьшалась в моих глазах, пока я пригибался и пытался рассмотреть, куда иду. Она поднялась по каменным ступеням и пошла вдоль «Рюдзукана». Потом дальше, по опасной тропе без ограды рядом с каменной стеной, и скрылась за «Рюдзуканом». Поэтому я немедленно встал и, чтобы не шуметь, побежал по траве, не поднимаясь на каменную дорожку, и направился к тропинке, которая поворачивала влево вдоль «Рюдзукана». Когда я вышел на заднюю площадь, осторожно заглядывая за каждый угол, меня встретило уже знакомое ощущение сырости.

Стояла тишина, и в темноте никого не было видно. Туманная ночь была безветренна, кусты не шелестели, слышался только шум льющейся воды. Я медленно пошел к зарослям бамбука. Я постоял рядом с ручным насосом для воды из колодца, затем подошел к краю колодца, зашел в заросли бамбука и посмотрел вверх в темноту.

Никого не было видно. Только недавно я гонялся тут за тенью, поэтому я прекрасно понимал, что, как бы я ни был осторожен, звук от сминаемой травы или ломающихся сухих ветвей неизбежно будет слышен. Однако в зарослях такого звука не было, и не оставалось думать ничего иного, что фигура, за которой я наблюдал, могла только улететь на небо.

Стоп, подумал я. Если вспомнить женщин, носящих кимоно, на ум сразу приходят только Икуко Инубо и ее дочь Сатоми. Мне сразу вспомнилось поведение Сатоми в кимоно. Она к нему очень бережно относилась. Оно очень дорогое. Разве пошла бы женщина в такой одежде в лес, где его легко испачкать? Это невозможно себе представить.

Когда я об этом подумал, откуда-то из темноты послышался голос, похожий на тихий крик. Вздрогнув, я инстинктивно сжался. Для меня было странно, что мое тело так реагирует каждый раз, когда что-то происходит. В темноте мои инстинкты, казалось, подсказывают мне, что если что-то произойдет, надо просто залечь на дно, и все будет в порядке.

Вокруг меня царила абсолютная тишина, поэтому, стоя и внимательно прислушиваясь, я услышал таинственный голос. Казалось, что слабый человеческий голос уже давно раздается из тумана и тьмы. Я не сразу это понял. Однако было совершенно непонятно, откуда он исходит: в небе надо мной, в зарослях, было абсолютно тихо, так что голос не мог идти оттуда.

Я присел в бамбуковых зарослях, прислушиваясь всем телом, и заметил, что голос волнами доносился со стороны хижины. Стараясь не подниматься, я медленно пополз к хижине, где находилась циркулярная пила.

Когда я подошел к ней поближе, голос стал громче. Видимо, я был прав, думая, что голос исходит из хижины с циркулярной пилой. Голос по-прежнему был неразборчив. Иногда он звучал приглушенно, иногда раздавались длинные, тонкие рыдания, а иногда слышались короткие выкрики.

Сначала я испугался, что звуки снова издает призрак, и насторожился, но постепенно передумал. Голос был слишком живым, слишком человеческим. Следующей моей мыслью было, что кто-то может быть в опасности, но я быстро отбросил эту мысль. Если бы это было так, человек, наверное, говорил бы громче или напрямую просил о помощи. Голос был совсем не такой. Казалось, что под влиянием эмоций кто-то издавал длинные звуки, иногда высокие, иногда низкие, но всегда бессмысленные, словно урчание животных, играющих со своими детенышами.

Я приблизился к деревянной стене хижины. Осторожно, чтобы не шуметь, прошел вдоль стены, подобрался под решетчатое окно, встал на цыпочки и заглянул внутрь. Однако то, что я там увидел, совершенно не изменилось по сравнению с тем, что я видел раньше. Край лезвия циркулярной пилы сверкал в желтоватом свете, исходившем со стороны «Рюдзукана». Пол казался относительно чистым, на нем было разбросано несколько кусков бумаги и дерева. И это все, что я смог увидеть, но так и не понял, откуда исходил голос. Однако голос все еще был слышен. Когда я слегка нажал ладонями на дощатую стену, вся хижина слегка завибрировала.

Высокий женский голос тянулся и тянулся, постепенно слабея, и, наконец, совсем стих. Все вокруг внезапно погрузилось в ошеломляющую тишину, как в черную дыру. Воцарилось такое напряженное безмолвие, что было слышно даже эхо моего дыхания. Я так и сидел на корточках, чувствуя беспокойство и борясь со страхом темноты, который, казалось, медленно оживал в тишине. Я терпеливо ждал, пока разрешится эта ситуация.

Наконец я услышал звук обуви. Это был звук чьих-то шагов внутри хижины. Казалось, деревянная дверь вот-вот раскроется. Я был совсем близко к этой двери, и поэтому не без основания опасался, что меня обнаружат. Мне некуда будет спрятаться, если выходящий обернется в мою сторону. Торопливо, но осторожно я обошел хижину сзади. Затем присел за углом и, слегка высунувшись из-за него, стал наблюдать за дверью.

Плохо пригнанная деревянная дверь открывалась с трудом. Однако ее не трясли изо всех сил, а, кажется, уже наловчившись, открыли, слегка приподняв. Было похоже, что открывавший ее старался не шуметь.

В проеме появилась тень маленького худощавого мужчины. На нем была черная рубашка и брюки, похожие на джинсы. Свет падал на него сзади, но когда его лицо выглянуло в дверной проем, на кончик его носа упал луч света. После этого его лицо мгновенно растворилось во тьме, но этот мгновенный снимок запечатлелся на моей сетчатке как неподвижное изображение, и надолго там сохранился.

В темноте я едва сдержал крик, который чуть было не издал от удивления. Ведь передо мной предстало знакомое лицо, которое я совершенно не ожидал увидеть. Это был Акира Фудзивара.

Значит, Фудзивара жив? Всегда молчаливый Фудзивара безмолвно появился в темноте, а затем беззвучно отошел от хижины и исчез в бамбуковых зарослях. Судя по всему, он собирался подняться по склону и направиться в сторону храма Хосэндзи.