Волна печали омыла меня. Несколько дней назад Лиззи исполнилось три. С тех пор, как я последний раз целовала ее щечки, прошло почти два года.

Мне хотелось, чтобы Шарлотта и Лиззи росли вместе. Я скучала по мами. Мне нужно было, чтобы она снова стала нам с Китти матерью. Растить сестру и дочь – очень тяжело.

Умом Китти осталась девятилетней или, может, даже младше. Речь ее была как у маленькой девочки. Временами казалось, Китти застряла в том дне, на рынке. Возможно, закрывая глаза, туда она и переносилась.

Я не имела права никому указывать, как долго горевать, однако не знала, достаточно ли сестре одной меня, все ли я сделала, чтобы помочь ей вырасти и почувствовать себя в безопасности, захотеть жить за пределами нашей комнаты.

Я не рассталась со своими мечтами. Я хотела твердо встать на ноги. Хотела выкупить нас, обзавестись большим домом и землей. Тогда у Китти будет возможность оставаться ребенком вечно.

– Долли, ты такая грустная. – Китти, сидя на полу, играла с деревянной полированной куколкой, которую дал ей Келлс. У той были подвижные тряпичные руки и ноги на шарнирах. Такой же костяной корсет, как у меня, и пышная нижняя юбка, что подарил мне хозяин Обители.

Я покачивала бедрами из стороны в сторону. Юбка в форме купола скрывала их целиком. Новое платье было пышным. Кажется, мне это нравилось.

Когда я войду в комнату, все меня заметят.

– Со мной все хорошо, сестренка. Просто привыкаю к новой одежде. Хочу выглядеть как подобает для него.

– Не бойся, Долли. Сегодня у Келлса прием. Ты умеешь подавать чай. Все будет хорошо.

Я одернула юбку и белоснежную сорочку, глядя, как волной колышется ткань. Келлс приобрел ее специально для меня, никаких обносок. «Приобрел» – одно из новых слов, которым он научил меня в своем кабинете. Мы многое узнавали, когда Келлс, вернувшись из церкви в воскресенье, читал нам.

Из англиканской церкви – строения из дерева и стекла, а не со службы в роще. Он обратился к английскому богу, как его британские друзья, которые сегодня придут на прием в Обитель.

– Ты такая хорошенькая, Долли. Когда закончишь, приходи со мной поиграть.

– Спасибо, Китти, только я не знаю, надолго ли все это затянется.

Я заработала шанс обслуживать прием, а не просто подглядывать из кухни. Келлс проявил доверие, позволив мне крутиться вокруг своих политиканов.

Это означало, что нужно не просто красиво одеться.

Я разгладила свой накрахмаленный фартук. Он похрустывал, пока я завязывала ленты.

– Китти, будешь хорошей девочкой, присмотришь за Шарлоттой?

– Ага. Никто ее не заберет. Держи, Долли! – Китти протянула мне ожерелье. – Я сделала его для тебя.

На тонкую полоску кожи сестренка нанизала раковины-каури – блестящие, выкрашенные в красный и золотистый цвет.

Оно походило на четки мами, с которыми я молилась, поминая в молитвах ма и Лиззи.

– Очень красиво, сестра.

Другие слуги Келлса не носили украшений, но я не желала быть такой, как все.

Надев ожерелье, я принялась рассматривать свою фигуру в зеркало. Не сказать, что кожа да кости. Грудь у меня была пышная. Снова показалась талия, тонкая, узкая, а округлости ягодиц и бедер скрывал наряд.

Цвета, тусклые и темные, на моей коже казались такими безрадостными, – плохо. На юбке не было ни рисунка, ни полосок. Так не станешь своей в мире Келлса.

Проснулась Шарлотта, она приподнялась, держась за бортик кроватки, и чмокнула меня слюнявым ротиком.

– Ма-ма…

Такой милый голосок!

Китти вскочила.

– Щебечет, как наша ма! Прям как колибри!

Я замахала ладонями, прогоняя навернувшиеся слезы. Это правда. Голос Шарлотты смахивал на голос мами.

Я не стала плакать и печалиться, выдавила улыбку и посмотрела на дочь.

– Похоже, скоро вылезет зуб!

Жаль, я не знаю столько о лекарствах, как мами, иначе бы приготовила настойку Шарлотте. Не хотелось, чтобы она страдала.

Моя малышка подняла ручки, я вытащила ее и прижала к себе.

– А мистер Келлс нам сегодня почитает? – спросила Китти. – Когда прием кончится.

– Он… наверное, он слишком устанет.

Китти нахмурилась, но уже одно то, что она с нетерпением ждала Келлса, было хорошо. Может, мои опасения по поводу сестры – лишь опасения.

Шарлотта улыбалась, пускала слюни и выдувала сквозь губы воздух. Уж конечно, малышке тоже нравится, когда Келлс нам читает.

– Ты допоздна гладила с миссис Рэндольф скатерти. Теперь должна со всеми повеселиться.

– Нет, Китти. Я много работаю, потому что хочу всему научиться. Сегодня я буду прислуживать. А когда-нибудь и сама устрою такой праздник. Я мечтаю, чтобы у нас был такой дом.

– Ты должна быть вместе с гостями. Мистер Келлс должен тебе позволить, ведь ты его радуешь!

– Его радует моя работа. Я должна скопить нам на вольные грамоты. Мне нужно еще сто пятьдесят фунтов к тем пятидесяти, что уже есть.

Я склонилась над колыбелью и опустила туда Шарлотту.

– Китти за тобой присмотрит, пока я работаю.

– А-бота, а-бота… – Шарлотта снова сунула в рот большой палец.

– Да, мамочке надо работать. Спасибо, Китти. – Я помахала ей и пошла на кухню.

Миссис Рэндольф перекладывала кушанье из одной кастрюли в другую. А запахи…

Когда мами стряпала в совином доме, она раскаляла большой горшок и готовила в нем чудесное жаркое из солонины и картошки. На этой кухне были десятки мисок и кастрюль, из каждой доносились ароматы лука или розмарина, имбиря или жареного мяса.

Полк охранял пироги – обмахивал их, прогоняя мух.

– Будет та вдова плантатора…

– Что? – Я закрыла рот и принялась вытирать тарелки.

Миссис Рэндольф нахмурилась и пригрозила ему ложкой.

– Не может же масса всегда жить отшельником. Что бы он там ни говорил. У мужчины его положения всегда две семьи – одна в Европе, вторая здесь.

Полк отмахнулся, мол, пустяк, и я учуяла аромат меда.

– Что ж, здесь он играет в семью с мисс Долли.

Я так сильно тряхнула головой, будто та могла отвалиться.

– Тише, Полк.

Этот безумец потыкал меня в плечо:

– Может, ты заставишь его передумать. Не то эта принцесска здесь наведет свои порядки, и дом станет таким, как всё, к чему они прикасаются.

– Я пришла работать. Мне нужно проверить столовую. Возьму-ка я супницу.

Я схватила изящную белую кастрюльку, повторила про себя эту ложь и потопала по галерее с портретами предков Келлса; эти бледнолицые определенно не хотели бы, чтобы о нем помышляла какая-то темнокожая. Около одной картины я остановилась, как всегда. У портрета единственной женщины. Черты ее были ничем не примечательны, но взгляд счастливый и очень красивая шляпка – это подсказывало мне, что она была важной персоной.

Я хотела быть ею. Она выглядела так, будто обладала властью.

Ускорив шаг, я вошла в столовую.

Просторная, волшебная комната наполняла меня ликованием. Всю неделю я усердно полировала серебро, идеально раскладывая приборы у голубых блюд. Супницу я водрузила в центре, чтобы слуги разливали из нее по тарелкам.

Окна и двойные двери были распахнуты, впуская внутрь прохладный вечерний воздух. Белоснежные скатерти покрывали три длинных стола, за каждым из которых умещалось двенадцать человек. Сегодня в Обители соберутся важные персоны со всей колонии.

Вместе с той дамой, которая могла все изменить.

Была ли я так неблагодарна, что не хотела перемен, или просто сама надеялась заполучить самого желанного холостяка в Демераре?

Я сходила на кухню еще два раза, принесла оставшиеся супницы и поставила их на другие столы.

Само совершенство.

Музыка. Я услышала музыку.

Она доносилась из гостиной по соседству.

Я заглянула в приоткрытые двери. Со своего места я увидела мужчину с блестящей черной кожей, который наигрывал на скрипке.

Набравшись смелости, я шагнула ближе.

Взгляд привлекли горящие свечи и большие вазы с лилиями, розовыми и белыми, и с кремовыми лотосами. Аромат цветов соперничал с жирным запахом горящего воска.

Но сладкий аромат мог принадлежать и не растениям. Так могли пахнуть дамы. Никогда я не видела столько женщин, богатых элегантных женщин, нигде. Все они были в капорах или шляпках. У одной на голове громоздился… стог сена – фальшивые волосы, завитые и напудренные.

Я отпрянула, снова прячась в столовой.

Мир в той комнате принадлежал Келлсу. Это его люди – изысканные, с деньгами.

Мой друг сидел в кресле, в последнем ряду. Юная белокурая дама, вдова плантатора, обвила руку хозяина Обители своей рукой. Какая смелая леди, раз устроилась так близко, но он, похоже, не возражал.

На голове у нее покачивалась высокая прическа. Шляпка была сделана из атласа, и три лебединых пера обвивали тулью. Крупные локоны, возможно, тоже были припудрены. Если бы их умастили кокосовым маслом, они бы блестели.

Блеск я любила, но такие крупные локоны подошли бы и моим волосам.

Лицо у вдовы было юное, на щеках выступили красные точки, но белая пыль на шевелюре делала ее старше. Вот чего он хотел? Кого-то более зрелого, состоявшегося?

Она подалась к нему еще немного ближе. Засмеялась над чем-то. Наверное, над одной из его шуток.

Келлс… Красавец, весь в белом.

Белый кафтан и длинный кремовый камзол с жемчужными и серебряными пуговицами ниспадали до бедер, прикрывая свободные бриджи. Ярко выделялись только черные вышитые спирали, сбегавшие по всей длине камзола. Миссис Рэндольф жаловалась, что ужасно трудно чистить хозяйские белые наряды. Она называла это «белым для богатеев».

Келлс вывел гостью через большие двери в сад. Женщина шла рядом, опираясь на его руку. Останется ли на его одежде пятно от ее пудры?

Возможно.

Она не должна быть с ним. Не должна.

Я попятилась, силой заставив себя не умчаться прочь.

Это мир Келлса, его вечер. Нельзя позволить моей ревности все испортить.

Демерара, 1772. Новые деньги

За три месяца еженедельных приемов в Обители я смертельно устала. Нынешний бал не стал исключением – он требовал больших затрат сил и напряжения, однако я узнала много нового. В первый миг, когда удалось вырваться на отдых, я вышла на крыльцо. Вдохнула прохладный ночной воздух и застыла недвижно, после того как много часов прислуживала на приеме, смотрела, как Келлс обхаживает вдову, поднимает за нее тост. Я будто окостенела.

Приблизились двое мужчин.

Тот, что помоложе, похлопал другого, старшего, по спине.

– С вами все хорошо, Фоден? Вам нужно скорее подышать воздухом.

– Это все духи. В носу засвербело. – Он закашлялся и встал рядом со мной у перил и столбиков, что обрамляли крыльцо.

Казалось, мужчина задыхается.

– Может, принести воды, сэр?

Джентльмен постарше, с белыми волосами и тростью, повернулся ко мне:

– Да, мисс. И еще лучше, если вы добавите туда немного рома.

– Ром вам не нужен, – вмешался его светловолосый спутник.

– Благодарю за заботу, но это только наше с юной леди дело. А теперь, мисс, выполняйте задание. Не обращайте внимания на капитана Оуэна. Половина воды, половина рома.

В столовой я отыскала бокал, с виду вроде бы нетронутый, но воды не заметила. Подумав, что господин может задохнуться, пока я мешкаю, я отправилась в кабинет Келлса, достала бутылку, которую хозяин держал за столом, и налила половину бокала. Не бегом, но и не мешкая, вернулась к джентльменам.

Как выяснилось, не слишком скоро.

Пожилой господин махнул тростью капитану Оуэну, которого я сочла красавчиком с этими светло-русыми волосами и алым камзолом.

– Присядь-ка, парень. Расскажи мне о своем последнем прожекте.

– Никакого прожекта, мистер Фоден, чистая прибыль.

Говорил капитан негромко и обращался к Фодену, а сам следил, как я несла ром.

– Вот это я и называю хорошим обслуживанием. Она знала, что на самом деле я не хочу воды.