Приободрившись, я вышла из спальни и зашагала по коридору. Расправила плечи и заглянула в кабинет к Келлсу, но он был не один. В моем кресле сидел капитан ван Схейленбюрх, глава колонии.

В моем. Там, где сидела я, слушая, как мой возлюбленный говорит о своих планах, и подбадривая его, когда все идет наперекосяк. И все же оба мужчины посмотрели на меня так, будто мне здесь не место.

– Что, Долли? – сказал Келлс.

– Не знала, что вы заняты… приемом гостей.

У ван Схейленбюрха был крючковатый нос, как у моего па. Он смерил меня взглядом сверху донизу, затем отвернулся.

– Je chattel is knap^[33].

Он засмеялся, и Келлс следом за ним тоже.

Я немного знала голландский – слышала от рыночных торговцев и плантаторов на приемах Келлса. Гость назвал меня красивой вещью. Мне следовало принять это за комплимент, как и его плотоядный взгляд, который сводил все, что было между нами с Келлсом, к чему-то грязному. Я была даже не Валлой^[34], наложницей Иакова, а кем-то гораздо ничтожнее.

Ухмылка Келлса увяла.

– Что-то срочное, мисс Долли?

– Нет.

Ван Схейленбюрх глазел на меня, будто я расхаживала с голыми плечами. Я оделась как праздная дама, что соответствовало положению Келлса. На мне было красивое расшитое платье из оливкового атласа, под которым скрывались белые юбки.

Но усмешка капитана обнажила холстину, прикрывавшую мою душу.

И мой Келлс это ему позволил.

Осторожно, стараясь не хлопать дверью, я попятилась и вернулась в мою старую комнату.

Китти сидела за столом, возилась с глиной.

– Где Шарлотта, сестренка?

– С миссис Рэндольф, учится стряпать.

– О…

Она повернулась и уставилась на меня.

– Смотри! – Китти показала мне вылепленную вазу – гладкие стенки, большое изогнутое горлышко.

У ее ног валялись наброски углем – она готовилась расписывать свое творение. Там будут изображены радостно танцующие женщины, прямо как у источника па.

– Все хорошо, Долли?

Лгать себе я привыкла: что мои чувства имеют меньшее значение, что я пью чай с целью предотвратить беременность, а не потому, что боюсь из-за ребенка потерять Келлса; что даже в мелочах возвысила его мечты над своими.

Поэтому я кивнула сестре.

– Все хорошо.

– Мистер Келлс умеет решать проблемы, но и ты тоже.

Сестра снова занялась своей вазой. Мне хотелось поговорить с ней, объяснить, насколько хрупкое у нас положение… Но я не могла.

Душа Китти застряла в ловушке, она была по-прежнему юна – девятнадцать прожитых лет не сказались на ней.

Но я же обещала. Она не должна расти как я.

Я подошла к ней сзади и обняла. Возможно, смочила слезами ее косы. Китти продолжала заниматься вазой. Когда она закончит, это будет еще один шедевр.

* * *

Я кормила своего малыша Эдварда, устроившись в кресле-качалке. Крепкие балясины, точеные изгибы красного дерева и мягкое сиденье с тростниковой обивкой. Качаться в нем было прекрасно. Его прислал мне Келлс.

Он уехал по неотложным делам через месяц после того, как мое положение стало заметным, сначала на Барбадос, затем в Европу. И хоть Келлс посылал письма, которые читал мне Фоден, обида не стихала. Для моего па и для других мужчин отъезды и приезды были способом существования, особенно для джентльменов, которые отчасти проживали свою жизнь за морем. Что влекло их в этих водах, на этих далеких берегах? Я должна была это выяснить и дала себе такое обещание.

По моему лицу заструились слезы. Не знаю почему. Я злилась на Келлса, но это чувство, эта тьма были совсем другими.

Роды выдались тяжелыми. Миссис Рэндольф – слава богу, миссис Рэндольф была рядом. Пуповина…

Было слишком много тревог. Слишком хотела я увидеть Келлса. Мое тело изменилось. Вот и все. Мами помогала женщинам справиться с родами. Жаль, я не помнила как.

Темноволосая головка моего сына покачивалась у меня на груди. Его теплая кожа пахла лавандой и кокосом. Это дитя любви, а не ненависти. Помни об этом, Долли.

Я уложила Эдварда в колыбель, покинула одинокую комнату Келлса и пошла взглянуть на своих девочек. Китти разложила подушки на большой кровати с балдахином, а Шарлотта растянулась на матрасе, где мы когда-то помещались вдвоем.

Я снова начала плакать и ушла из спальни незамеченной.

Запах свежеиспеченного хлеба защекотал мне нос и привел к двери кухни. Приоткрыв створку, я увидела, как Полк нарезает буханку ломтями и сует куски себе в рот.

– Что-то масса Келлс скажет про мальчугана?

Миссис Рэндольф вытерла руки об отутюженный белый передник.

– Что ж ему сказать. Лишь то, что малыш очень красивый.

– Но больно темный.

– У нее темная кожа. А ты чего ждал, Полк?

– Ее па – белый. Слыхал, другая дочка смахивает на Шарлотту – белая как призрак.

– Вздор несешь, Полк. Намекаешь, что малыш не от него?

– Ну, нет…

– Они же как кролики. Все время вместе. Расставались, только когда она ходила работать на Фодена. А малыш явно не от старика.

Полк отрезал еще ломоть хлеба.

– Тогда, может, старые слухи – правда. Креол с Барбадоса, лопни мои глаза. Келлс – дитя рабыни, которого забрали и вырастили вместо мертворожденного.

Миссис Рэндольф пригрозила ему большим мясницким ножом.

– Не болтай такого больше. Понял?

Я попятилась. Мер-мер… Мер-мер Бен. Grand mere^[35] Бен! Вот почему давным-давно он помогал миссис Бен?

Келлс выдает себя за белого?

Байка Полка о маленьком невольнике, которого забрал хозяин, не была чем-то неслыханным. От жары, царившей на островах, белые женщины делались хрупкими, а роды – очень тяжелыми, так что подобное случалось, чтобы сохранить линию рода.

Не потому ли Келлс так упорно добивался своего? Не потому ли обретение власти означало для него все?

Не-е-ет… Или это возможно?

Это бы объяснило, почему он в первую очередь задумывался о последствиях, а не о том, правильны поступки или нет.

Я побежала обратно к моему бесценному, мирно спящему Эдварду, чья кожа была лишь капельку светлее моей. Я была черна как агат, а он – как темный-темный топаз.

Если Келлс был цветным, мулатом, как я, – почему мне ничего не сказал? Я бы гордилась тем, как ловко он завоевывал мир белых, подчиняя их своему влиянию. Келлс был равен любому из них.

Разделив с ним ложе, я доказала лишь, что я – крольчиха, подходящая его похоти. Крольчиха, рожающая детей мужчинам, которые их не хотели.

Смех Николаса, застывшие в смерти лица, все страхи и ужасные мысли наводнили мой разум. Я принялась напевать песню моей матери, и комната перестала кружиться.

В колонии Келлс был мне мужем. Он любил меня. Сказал, что выбрал меня. Как он мог смотреть на нашего мальчика, его мальчика, и не хотеть этого ребенка?

Я взглянула в зеркало. Тонкие волосы курчавились от пота. Щеки припухли и покраснели. Мое идеально круглое лицо горело от жара, было влажным и выглядело усталым. Мне нужно было набраться сил. У меня снова родился ребенок, который получит любовь лишь одного родителя.

Демерара, 1781. Новый путь

Скрипач наигрывал веселую мелодию. За последний год в Обители это был первый прием. Я надела лучшее платье – юбка небесно-голубая, а лиф из тонкого муслина в красную и кремовую полоску.

Я обрезала пару завитков у лица. Прямые волосы – первое, что замечали во мне Келлс и другие мужчины.

Я хотела, чтобы он меня заметил.

Келлс вернулся месяц назад, и кроме любезностей и короткого взгляда, брошенного на Эдварда, я не удостоилась ничего.

Ни капли прежней страсти.

Ничего.

Прошлой ночью я спала в соседней спальне. Келлса это не волновало, казалось, он даже почувствовал облегчение, будто с него сняли часть вины.

У столовой я наткнулась на капитана Оуэна. Целую вечность его не видела, с тех пор как он уехал на Барбадос. Говорили, капитан оттуда родом.

Бросив взгляд на его лицо – улыбающееся и довольное, – я увидела именно то, на что надеялась. Что, даже прибавив в весе и раздавшись в бедрах, я все еще могу привлечь внимание мужчин.

– Мисс Долли, вы – воплощение мечты. – Он поцеловал мне руку. – Не знаете, где найти хорошую домоправительницу? Вижу, вы прекрасно ведете хозяйство Келлса. Его приемы совершенно безупречны.

– Да, она чудесно справляется. – Из своего кабинета вышел Келлс.

От его пристального взгляда, брошенного на Оуэна, дерзкая улыбка капитана увяла.

Однако он тут же рассмеялся:

– Келлс, все знают, что Долли занята. Но где-то должны быть и другие Долли. Не может же везти тебе одному.

Келлс кивнул, но увлек меня прочь. Мы стояли рядом с галереей его предков, у портрета единственной женщины, которая могла бы заставить его признаться здесь и сейчас.

– Долли, сомневаюсь, что ты оправилась настолько, чтобы присоединиться к гостям.

– Я чувствую себя вполне хорошо, Джон Козевельд Келлс. И могу управлять твоим домом, как обычно.

– Ты должна быть с нашим сыном. Ты ведь его кормишь. Он должен быть главным для тебя, а не деловые интересы с Оуэном.

В чем дело? Он ревнует к капитану или к моему замыслу снова начать коммерцию? Или здесь таится нечто худшее – неприятие нашего темнокожего сына? У меня заныло сердце.

– Кто на этом портрете, Келлс? Кто эта женщина? Похоже, она обладает властью. Всегда хотела выяснить…

– Моя тетя. Кэролайн Келлс. И да, она никогда не боялась высказать свое мнение.

– Женщина с собственным мнением тебя не ужасает?

Он поджал губы, так что я усилила напор.

– Кэролайн Келлс – твоя тетя со стороны отца, не с материнской. Она не выглядит так, будто приучена трудиться… управлять полевыми работами.

Он обжег меня взглядом и натянул потуже свои белые перчатки.

– Долли…

В Обитель, постукивая тростью по полу, вошел Фоден в черно-белом сюртуке и бриджах.

– Келлс, Долли… О, мой ангел снова на ногах!

– Да, мистер Фоден. Благодарю. Скоро я вернусь к работе.

– О, чудесно. – Он захлопал в ладоши. – Как мальчик? Как вы его назвали? Надеюсь, Уильям!

Старик рассмеялся, но Келлс приподнял бровь и воззрился на него тем же взглядом, что смотрел на капитана.

– Да. Уильям. Превосходное имя.

Дыши, Долли, напомнила я себе.

– Малыша зовут Эдвард. Извините, мне нужно отойти на кухню.

Мистер Фоден взял меня за руку.

– Разве нельзя этому ангелу отобедать с нами? Она может сопровождать меня.

– Похоже, тебя повысили, Долли, благодаря Фодену.

Келлс развернулся и удалился в столовую.

О, Валле предоставили место за столом, однако не без сожаления. Мужчина, которому я родила сына, прекрасного темнокожего мальчика, подарок моему временному мужу, этот мужчина желал принадлежать кому-то другому.

Из Европы Келлс привез новый танец – контрданс. Пары выстраивались в бальной зале по четыре. Двигались и кружились, держась за руки. Полк определенно мог бы выучить эти стремительные мелодии.

Ритм, мой старый друг, казался таким далеким. Мне нужно было, чтобы он наполнил меня, дал почувствовать себя как прежде. Обед был строгим и официальным, но я уже давно выучила все вилки и бокалы.

Я заставила себя держаться свободно и вести вежливую беседу, чему научилась у Келлса и Фодена, но осталась за столом. Валла была заблудшей, но не глупой.

– Мисс Долли… – с трубкой во рту обратился ко мне мистер Фоден, – мне тебя недоставало.

– И мне вас, мистер Фоден. Мне нужно, чтобы вы кое-что для меня сделали.

– Все что угодно.

Я посмотрела в его отеческие глаза.

– Мне нужно…

Он поднялся из-за стола.

– Пойдем-ка пройдемся.

Рука об руку мы направились к крыльцу. Фонари освещали лужайку, вид открывался до самой реки. Розовый запах бутонов пушечного дерева наполнял каждый вдох.