Аня взяла еще хлеба, яиц, бутылку какого-то вина. На кассе снова затор. Люди стоят смирно, спокойно, не вздыхают, не цокают. Кассир, приятно полная и молодая, всем улыбается. Одна Аня сопела и перетаптывалась с ноги на ногу. Она выдохлась, не понимала, о чем они все болтают с кассиром. Пуховик стал непомерно тяжелым. Хотелось есть. Вытянуть, что ли, ломтик колбасы из свертка, раз уж нарезано? Не решилась – после этих купюр надо хоть руки помыть.

Дома, поев, поняла, что уже опаздывает к Руслану в офис. Может, и не ехать вовсе? Хватит с нее впечатлений. Но ведь они договорились начать в Белграде с чистого листа. После того, как вышло со свадьбой… А так Руслан снова придет поздно, и упрекнуть его будет не в чем: он же звал с собой.

Нужная ей остановка – прямо у «Югославии». Пластиковые стенки обклеены постерами, объявлениями, выцветшими промоакциями едва ли не за двадцатый год. Напротив остановки – билборд, черно-белый, на нем глаза ребенка, в зрачках по истребителю. «ДОНИРАJ КРВ» – подпись. Сдавай кровь? Белград притих, померк, позволил осмыслить.

И тут билборд заслонил подъехавший автобус, красный, с бегущей строкой маршрута во лбу. Пассажиры едва посмотрели на вошедшую Аню и тут же отвернулись. Будто ждали кого-то другого. Кого? Контролера, наверное. Аня поняла, что едет без билета, представила, как ее вышвыривают бог знает где. Автобус подскочил, пассажиров сильно качнуло, у Ани клацнули зубы. На каждой остановке она вытягивала шею, высматривала, не зашел ли контролер. Шарахнулась от высокого парня, который просто решил ей место уступить. Тряслась все двадцать минут пути. И на улице, когда пробиралась по навигатору к офису, ей всё еще было не по себе.

Офис скрывался на пустыре, за бетонным забором, из которого торчала арматура. Сонный охранник спросил ее то ли по-русски, то ли по-сербски, но она поняла. Ответила: «Булка». Махнул рукой куда-то в сторону тусклого фонаря. Под ним рядком отдыхали блеклые машины. Коряво шелестела сутулая береза. Фонарь еле тлел над остовом кирпичной стены. Аня повернула к единственному зданию. Небольшое, бетонное, двухэтажное. На крыльце – никого.

Аня вошла, поднялась по лестнице на второй этаж. В темноте на столах смутно рисовались мониторы, перемигивались гаджеты, на полу тут и там горели рыжие огоньки адаптеров. Гул серверов. Сухой офисный воздух. Обычный опенспейс.

Впереди был «аквариум», стеклянный кабинет. Внутри сидел мужчина, его лицо было освещено монитором. Правильные черты, сосредоточенный вид. Чем бы он там ни занимался – ему шло его дело. Ане захотелось подойти поближе, но тут снизу донеслись голоса, музыка, как будто открыли дверь в шумный зал.

Из приоткрытой двери пахло пиццей, в пустоту коридора выплескивались смешки и обрывки разговоров на русском. Потом кто-то сказал: «Ну, будем, что ли». Звона бокалов не последовало.

Аня вошла, сощурилась, ища глазами Руслана. Показалось, что разговор, даже спор, на секунду притих. Кто-то сказал ей «привет», кто-то бросил колючий взгляд на ее взлохмаченную капюшоном голову, но в целом на нового человека почти не обратили внимания. Разговор возобновился. Это была офисная кухня, просторный кофепойнт, со встроенной техникой, серым полом «под бетон», светлыми стенами, на них – стандартные постеры из «Икеи». Машины, мосты – они ничего не значили, не относились к Белграду; просто декор.

Вокруг стола с коробками пиццы стояло человек пятнадцать, все незнакомые. Аня покрутила головой в поисках Руслана – высокого, небритого, рыжего, – но его тут не было. Уже достала телефон звонить, как сзади по ее куртке кто-то поскреб ногтями. Деликатно так. Аня резко обернулась.

Девушка, слюдянистые глаза, пушистые нарощенные ресницы, губы-мармеладины, открытая полоска между джинсами и топом. Кожа загорелая, но в меру, не до стадии курицы-гриль, как прожаривались Анины подруги в соляриях лет десять назад. Сама Аня не загорала: слишком белокожая.

– Я говорю, не жарко тебе?

Аня машинально принялась стаскивать пуховик. От подкладки несло отсыревшим стиральным порошком.

– Ты, наверное, новый админ, Драгана? А я Мара.

– Аня.

– Не, это жена Руслана, – вмешался парень с налитыми лоснящимися щеками. – Тебе красного, белого? Пиццы последняя коробка осталась. Но мы еще заказали.

– Ну вы, Андрей Иваныч, и жрете, – хмыкнула Мара.

Этот Андрей Иваныч, на вид вчерашний студент, уже ловко подтолкнул Аню к столу; мужские спины, до того плотно сомкнутые, расступились. Аню кому-то представляли, имена были русские, и она их уже слышала от Руслана, но не помнила, в какой связи. Машинально кивала, машинально говорила: «Аня. Да, да. Прилетела вчера». Андрей Иваныч отошел, суетился поодаль, возле столешницы, откупоривал хлипким штопором бутылки, разливал в пластиковые стаканчики вино. На этикетках были нарисованы козьи морды.

– А где Руслан? – спросила Аня, но с уходом Андрея Иваныча ее у стола перестали замечать.

Компания постепенно перешла к икеевским постерам, где Мара тянула вино, подкручивая за ножку узкий стеклянный бокал. Аню уколола ревность. Ей бы хотелось уметь вот так собирать вокруг себя людей. Но у нее не было смелости, да и красивой женщиной ее не назвать.

В ближайшей пустой коробке Аня обнаружила увядшие листочки рукколы и аккуратно обгрызенные хлебные края. Так обычно Руслан управлялся с пиццей. Потом, за разговором, мог и корочки сточить.

Взяла стаканчик с вином, сжала, едва не облилась. Медленно посасывая кислятину, решала, остаться или уехать домой.

Наконец вошел Руслан, терзающий пуговицу на рубашке. За ним плелся какой-то косолапый парень и причитал: «Как хочешь, а мы не успеем, ну не успеем мы. Тогда уж как хочешь». Руслан отмахнулся, протолкался к Ане.

– Извини, меня на встречу утащили, – щелкнул по бутылке. – Как тебе козы?

– Да ничего… Слушай, а наверху, там, в аквариуме, кто сидел?

Дверь на кухню снова распахнулась. Андрей Иваныч внес четыре коробки пиццы, придерживая верхнюю сливочным подбородком. Народ снова потянулся к столу. Парень, что шел за Русланом, оттащил его в сторону и, разрубая рукой воздух, принялся настаивать, что «не успеют». И они оба с кусками пиццы в руках торопливо покинули компанию.

Аня решила выскользнуть следом, незаметно, и уехать домой.

– Так, ну-ка дайте нам пройти тоже, – Мара потянула Аню за локоть, мужчины расступились. – Я тут пробовала все, с горгонзолой еще ничего, но острая.

Аня по примеру Мары скрутила кусок пиццы трубочкой.

– Я сначала на второй поднялась. Там парень работал, он… – неловко начала Аня, сама не понимая, чего ей, собственно, хочется спросить.

– Дима, наверное. В Москву пошел звонить и, видать, с концами. А Драгана в понедельник только выйдет.

Тут на Аню надвинулся Андрей Иваныч.

– Ну как тебе Сербия?

Аня тяжело выдохнула.

– О! Андрюш, ты снова в одиночестве, видишь? Видишь? – почему-то обрадовалась Мара. – Вот и Аня с Русланом тоже в Штаты релоцируются.

– В Штаты? – Аня удивилась; вроде Руслан упоминал офис в Чикаго, но так, впроброс.

– Ну, не домой же возвращаться, правильно? Я еще Португалию смотрю, можно залипать в океан хотя бы, а тут… – Мара пританцовывала; видно было, что она часто бывает в клубах. – Я вообще не тусовочная, но сюда даже Бейонсе не поехала.

– Да кому может не нравиться Сербия, вы че? – вытаращился Андрей Иваныч. – Вкусно, дешево. Как они мясо жарят!.. Везде причем, самая захолустная едальня – не хуже грузинской будет.

Полноватый парень, чья небритая физиономия напоминала свернувшегося ежа, кивал Андрею Иванычу, потом еще про курение завел речь. Мол, в Москве его бесило, что нигде нельзя, тут, наоборот, в любой кафешке – пожалуйста. Заспорили про смог, небритый утверждал, что нет никакого смога, ну или не больше, чем в любой столице, лично он ничего не ощущает. Андрей Иваныч возразил: это зима только началась. А как примутся всякой дрянью топить…

Мара скривилась:

– Андрюш, а кто бокал второй забрал нормальный?

– Не знаю, может, Дима унес наверх.

– Я лучше чайку, – Ане не хотелось дать понять, что дело не в бокале, а в дрянном сербском вине; кто знает, может, они и по вину местному, как по мясу, фанатеют. – Э-э-э, черного, обычного, попью.

Все прыснули. Руслан, незаметно подошедший сзади, обнял ее, как будто гордился ребенком, прочитавшим, очаровательно переврав, четверостишие.

– Пора с чайными шутками завязывать, уже не смешно, – сказала, отсмеявшись, Мара.

Оказалось, что в Сербии нет чая. Черный найдется разве что в центральном супермаркете. Кофеманы-сербы, когда болеют, пьют его: и то не чай, а травяной сбор.

– В ресторане, в дорогом, приносят пакетик заваренный. Да и кофе у них, мда, – Мара приткнула свой бокал в мойку, заставленную грязными кружками, и, глядя в экран телефона, задумчиво бросила: – Так, я домой.

– Погоди, такси зашерим.

Аня проследила за Русланом, когда он это говорил. Во взгляде не было ничего, кроме усталости. Мара была не в его вкусе.

В такси Мара уселась вперед, Аню в пуховике зажали с двух сторон Руслан и Андрей Иваныч.

– Куда ты накуталась? – Руслану в рот лез мех с ее капюшона.

– Избалованные вы какие-то все, ей-богу, – не унимался Андрей Иваныч. – Я в Приволжском жил. Не то что чая – на улицу страшно выйти, кругом перекопано, торчки на теплотрассах. А мошка́? Весь июнь в сетках, как пчеловоды. И ничего, год прожили, больше. Ребенка родили.

– От скуки, – хмыкнула Мара.

– Сколько ему? – спросила Аня.

Андрей Иваныч, при всей его суетливости, уже не казался ей таким уж пустым.

– Семь. Первый класс окончит там, потом сюда перевезу.

За окном плыли желтые фонари, низкие домики, черепичные крыши в лоскутьях мха, на указателях кириллицей и латиницей мелькало название района – «Земун». Кошка черной тенью шмыгнула под припаркованную машину.

– Я бы на твоем месте еще школы нормальные посмотрел, вроде в Белграде английская есть, – Руслан не отрывался от экрана телефона.

Клац-клац – характерный звук этих клавиш перебивал даже музыку в салоне.

В зеркале заднего вида она поймала сосредоточенный прищур таксиста. Наверное, его раздражает русская речь. «Какие мы, к чёрту, братья», – ответила мысленно тому амбалу из казино.

Вспомнила, как Руслан жаловался, что такси в Белграде не развито. Денег у людей не густо. У кого появляются, скорее свою машину покупают. Остальные автобусами ездят.

Прощаясь, Мара сказала, что лучшая английская школа – в ее районе, Дединье, и она там кого-то знает.

– Где это, Де-ди-нье? – спросила Аня дома, когда ложились спать.

– За рекой. Там посольства, особняки. Типа элитный район.

– Сходим туда завтра? Я сегодня ничего так и не увидела, кроме «Югославии».

Хотела рассказать про абсурд с обменом денег в казино. Пожаловаться. Но по лицу Руслана прочла: что-то не так.

– Мне с утра поработать надо, – Руслан замялся. – А вечером – да, вполне. Я и сам еще не гулял толком.

3
Икея

Автобус в «Икею», поновее прочих, свежелакированный, но снаружи такой же красный, как все. Разве что бегущая строка над лобовым стеклом вместо района-маршрута (часто непонятного, Ане приходится сверяться со специальным приложением) сообщала коротко и ясно «IKEA». И кочки проходил плавно: подвеска получше.

Дорога вела из Нового Белграда в район Вра́чар. Ане казалось, что в торговый центр едет только она, остальные заскочили на попутку. Одышливый дед с засаленной матерчатой сумкой потеснил Аню, потом и вовсе прижал к окну, развернув свою газету, огромную, как скатерть. Цветные фотографии, сенсации, политика. По большей части лица артистов были Ане незнакомы. Дед, обнаружив на развороте певицу в щедром декольте, закряхтел особенно злобно.

На мосту над трассой мелькнуло «КОСОВО JЕ СРБИJА», написанное красным, размашисто, с подтеками.

В сумке у Ани завибрировал телефон. Звонила мать, которой она за пару недель в Белграде так и не набрала. Полились серпуховские дела: цены на рынке, в поликлинике бардак, давление шарашит, и погода такая, что на кладбище к бабке – еле добралась.