– А что мне прикажете с ним делать? – развёл руками продавец. – Ни на что не годен, глупее собаки! Бар, И́ри! Голос!

Шены вскочили и оглушительно рявкнули.

– Видели? Животные – и то разумнее! А это… Восемьдесят тысяч на ветер!

– Люди, в отличие от дрессированных собак, не обязаны выполнять команды, – возразила я.

Продавец внимательно оглядел меня, задержал цепкий взгляд на знаке государственной службы, оценил добротную, пусть и неброскую одежду.

– Льена, коли вам не по карману щенок – купите инго. За четверть цены отдам!

– Вы же говорили, он не жилец, – поддела я.

– Пятнадцать тысяч! – сбавил продавец. – И все документы оформим за мой счёт.

Я подошла поближе и присела на корточки в ярде от инго. Чисто-голубые глаза на сером от грязи лице горели неукротимой злобой. Такой не подчинится, скорее умрёт.

– Скажите, вы меня слышите? Как вас…

Инго не дал продолжить – рванулся и попытался плюнуть. Вместо слюны на губах запузырилась кровь. Патриша испуганно вскрикнула, псы зашлись лаем, Джи поспешил мне на помощь.

– Осторожнее, льена Дигиш!

В предупреждении уже не было смысла: отчаянный рывок отнял у инго последние силы. Он ничком упал на подстилку и затих. Скованные цепью кисти рук безжизненно обмякли. Продавец прикрикнул на собак, и те послушно отпрянули в стороны.

– Двенадцать тысяч, – заискивающе предложил продавец.

– Десять, – я выпрямилась и стряхнула с пальто несуществующую пылинку. – И с вас документы.

– По рукам!

Глава 2

Через четверть часа я подписывала договор на право владения инго: пол – мужской, имя – на усмотрение нового владельца, возраст – совершеннолетний, состояние здоровья – удовлетворительное, место рождения – Раскен. Пожилой флегматичный нотариус, всякое повидавший за время работы при рынке, невозмутимо заверил документ. Деньги с моей карты перешли на счёт бывшего хозяина, я же получила знак, заменяющий инго удостоверение личности, – крошечную, в полдюйма, золотистую пластинку.

– У нас неплохой ветеринар, – намекнул нотариус после того, как я забрала коробочку со знаком, и не дождавшись ответа, продолжил: – Вживит за секунды под местным обезболивающим.

– Спасибо, я намерена воспользоваться услугами своего доктора, – сухо отказалась я.

Когда мы вернулись в собачьи ряды, инго валялся в той же безжизненной позе. Над телом, никого не подпуская, замерли шены. Строгий окрик продавца отогнал псов, но стало ясно, что инго в глубоком обмороке.

– Льена Дигиш, я его донесу, только завернуть бы во что-нибудь тёплое, – предложил Джи. – Замёрзнет ведь.

– Сейчас, сейчас, – продавец засуетился и извлёк откуда-то чистую собачью подстилку. – Возьмите, льен.

Джи помог мне поплотнее закутать инго, затем с лёгкостью поднял его и направился к выходу. В машине я села сзади, чтобы придерживать свою покупку: даже через толстую стёганую ткань чувствовалось, насколько выпирают кости. Устроившись, я позвонила доктору Тодéшу, кратко обрисовала ему ситуацию и договорилась о визите на дом.

– До чего же ты добрая, Юли! – всхлипнула Патриша. – Как это благородно с твоей стороны – выкупить полуживого инго у жестокого хозяина! Этого ужасного продавца нужно наказать! Обязательно пожалуйся в Департамент!

– Сейчас меня волнует только здоровье бедолаги-раскенца, всё остальное подождёт.

Джи шумно вздохнул.

– Льена Дигиш, вы должны знать, – заговорил он, не отрывая взгляда от дороги. – Продавец соврал, никакой ваш инго не раскенец. Он островитянин, я встречал их на архипелаге. Майу́, Койу́ или даже Сайо. Не удивительно, что он пытался бежать.

– Этого не может быть, – фальшиво удивилась я. – Идёт война, островитянин не попал бы на материк.

– Его могли выловить в воде без документов и воспользоваться беспомощным состоянием. В любом случае Департамент сочтёт его лазутчиком и усыпит, – голос Джи дрогнул. – Они не будут разбираться: враг есть враг.

– Если он сбежит, его поймают и казнят, – тихо сказала Патриша.

– Значит, нельзя позволить ему сбежать, – отрезала я. – Джи, не знаешь фирму, которая установит прочную решётку на окно и засов на дверь?

– Ой, я знаю, – просветлела Патриша. – Папе поставили решётки после того, как в их районе участились кражи.

– Позвони им, пожалуйста, пусть пришлют мастеров.

Во внутренний двор машина не смогла въехать из-за сугробов, и я в который раз порадовалась, что не отправилась на рынок одна. Джи донёс инго до дома и бережно опустил на кровать в спальне Зеи. Собачью подстилку осторожно развернули, инго даже не пошевелился. О том, что он жив, свидетельствовало лишь слабое дыхание. По контрасту со светлой тканью одежда выглядела особенно грязной, но я не рискнула её снимать, ограничилась обшарпанными ботинками. Потревожу, инго очнётся и набросится на меня – и что я буду делать?

– Хочешь, мы останемся с тобой? – предложила Патриша.

Я покачала головой:

– Мне совестно вас задерживать. Вы и так меня здорово выручили, большое спасибо!

– Ерунда! Давай хотя бы дождёмся доктора.

К счастью, льен Тодеш уже звонил в дверь. Его сопровождали две помощницы – молодые рослые инго, комплекцией не уступающие Джи. Только тогда Патриша и её спутник попрощались и ушли.

– Ну, Юли, – доктор хитро прищурился, – показывай своё приобретение.

Однако, едва он склонился над инго, его весёлость моментально слетела.

– Милость Всевышнего, Юли… Какие же изверги существуют на свете! Таким хозяевам нельзя держать ни инго, ни животных!

– Собаки у продавца были в прекрасном состоянии.

– Если человек способен на жестокость, рано или поздно он проявит её по отношению к кому угодно! Хорошо, что мальчик без сознания, первым делом введу обезболивающее, иначе до него дотрагиваться боязно. Неси тёплую воду и мягкую губку. Ещё какую-нибудь простыню, которую не жаль потом выбросить, иначе мы всё тут испачкаем.

Губку я забрала из ванной, старенькую простыню отыскала в комоде, воду набрала в свою пластиковую детскую ванночку. Льен Тодеш достал из чемоданчика с десяток ампул, флаконы с раствором, бинты и тампоны. Помощницы ловко срéзали с инго одежду, сняли ошейник и цепи. Я всегда считала себя хладнокровной, но при виде худющего, сплошь в кровоподтёках и следах от кнута тела стиснула зубы, чтобы не застонать в голос. Плечи инго покрывали воспалённые рваные раны – он действительно выгрызал знак зубами.

– Тише, тише, Юли, – доктор вставил катетер и одно за другим вводил лекарства. – Ты очень вовремя вмешалась. Мальчик молодой, выкарабкается. Сколько ему – двадцать три, двадцать пять?

– Не знаю.

– Оба плеча вывихнуты, нужна жёсткая повязка. Повреждённую кожу на шее бинтовать не следует, открытые ссадины заживают быстрее. Остальное не так страшно, как кажется. Покой и уход, и через пару недель твой инго будет в прекрасной форме.

Помощницы обмыли тело специальным раствором и сбрили грязные колтуны, оставив на голове короткий светло-серебристый ёжик. Льен Тодеш обработал раны и наложил повязки.

– Первые дни его нужно будет кормить часто и понемногу. И побольше питья, организм обезвожен. Предлагаю нанять сиделку.

– Я справлюсь. У меня два выходных, потом буду приходить в обеденный перерыв.

– Подумай хорошенько. Ты крепкая девочка, но твой инго – мужчина. Кстати, я не обнаружил знака.

– Он у меня. Пока не нужно его вживлять.

Доктор пристально посмотрел из-под кустистых бровей.

– Юли, все инго в Кергаре обязательно должны быть помечены. Лишь при этом условии им разрешено выходить в город.

– Куда он выйдет – в таком ужасном состоянии? – ухватилась я за оговорку. – Вы же сами видели – на нём живого места нет!

– Можно вживить под лопатку.

– Пусть он сначала поправится, – упёрлась я.

– Как скажешь, Юли, – уступил льен Тодеш. – Я ввёл ему сильнодействующее снотворное, сутки он проспит. Утром, часиков в девять я загляну и проверю, как подействовали лекарства. Тогда уже и назначу курс лечения.

– Сколько я вам должна?

– Полторы тысячи реалов, – доктор занизил стоимость услуг минимум вдвое. – Но я должен честно предупредить тебя, Юли. Судя по характеру увечий, этот инго – очень проблемный мальчик. А жестокое обращение могло усилить агрессию. Будь осторожна.

После ухода льена Тодеша я первым делом вынесла на помойку грязные вещи, туда же отправились и цепи с ошейником. Затем подошли присланные Патришей мастера. На окно спальни со стороны улицы установили крепкую раздвижную решётку, снаружи на дверь – массивный засов. Несмотря на шум, инго даже не шевельнулся. Я разыскала в кладовой коробки с одеждой отца и достала пижаму. Она всё равно будет болтаться: папа был стройным, но не до такой степени. Мелькнула мысль самой надеть на инго пижамные штаны, однако я побоялась лишний раз дотрагиваться до истерзанного тела и просто прикрыла его чистой простынёй.

Уже в сумерках я сбегала в ближайший магазин за продуктами. Вернулась вся в снегу: пессимистический прогноз мужичка оправдался, на улице кружила метель. Сварила куриный суп, накрошив овощи как можно мельче, приготовила картофельное пюре и паровые котлеты. На столик рядом с кроватью поставила кувшин с водой и наполненный до половины стакан: мало ли, инго настолько обессилил, что не сможет налить сам. Ближе к ночи спохватилась и проверила, не осталось ли в спальне Зеи острых предметов. Забрала её шкатулку с швейными принадлежностями и посмеялась над собой – при желании легко разбить голову об стену или разрезать вены осколком того же кувшина. И всё же мне хотелось верить, что инго не настолько отчаялся.

Засыпая, вновь вспомнила лютую ненависть в глазах островитянина и поёжилась. Как я собираюсь кормить человека, который сознательно отказывается от пищи? Каким образом удержу его от побега? Смогу ли с ним договориться?

С щенком было бы гораздо проще.

Глава 3

Ночью мне снилась Зея, и когда я проснулась, то какую-то долю секунды верила, что сейчас вновь услышу ласковое: «Юли, вставай, завтрак стынет!» За тринадцать лет я почти забыла голоса родителей, но мягкое воркование Зеи ещё не изгладилось из памяти. Последние полтора года она еле ходила, постоянно дремала и всё равно потихоньку возилась на кухне. «Старики живут, пока чувствуют себя полезными, – приговаривала она, – а ничего не делать – скука заедает».

Стрелки часов показывали половину восьмого. За окном шёл снег. На фоне бледно-свинцового неба снежинки мельтешили, словно растревоженный рой суетящихся насекомых. Двор опять завалило, верхушки кустов еле выглядывали из сугробов. Вылезать из-под тёплого одеяла не хотелось, но нежиться я себе не позволила. Решительно встала, оделась, заправила постель и прислушалась. В доме царила тишина. На цыпочках я подкралась к спальне Зеи, отодвинула засов и заглянула.

За ночь инго так и не поменял положение. Я осторожно подошла, чтобы рассмотреть его поближе. Льен Тодеш назвал островитянина «мальчиком», однако доктор разменял восьмой десяток и считал мальчиками и девочками всех людей моложе сорока лет. Но я тоже видела скорее юношу, нежели мужчину – исхудавшего до костей и крайне непривлекательного. Бледная с землистым оттенком кожа, удлинённый нос, заострённый подбородок. Тонкие бескровные губы под слоем желтоватой мази едва угадывались, уши на стриженой голове смешно выпирали, волосы за ночь здорово отросли и серебрились на висках. Нареканий не вызывали лишь тёмные брови и короткие густые ресницы. Вчера всё лицо инго покрывали ссадины, сейчас они практически зажили, а рана от ошейника затянулась розовой кожицей. В империи самый высокий уровень медицины и лучшие в мире лекарства.

Льен Тодеш, как и обещал, пришёл ровно в девять. Пожелал мне светлого утра, но к своему пациенту заходить не спешил.