Соперница (страница 2)
– Уверяю вас: я никогда не считал, что на свете существует лишь одна Каллас или что история оперы начинается с нее и ею заканчивается.
– Разумеется, нет!
– Я обожаю оперу. Позвольте мне узнать о вас, раз уж мне выпала честь познакомиться с вами.
Острый взгляд старухи сфокусировался на полудетском лице, потом на тщедушном теле юноши, дрогнул, затуманился и устремился к оркестровой яме.
– Все это было так давно, – смягчившись, пробормотала она, явно растроганная. – Un bel dì, vedremo…[3] – спотыкаясь, выдавила она. Пожелтевшую роговицу увлажнила слеза, застряв в складке багрового века. – Un bel dì, vedremo… Эту арию я пела здесь. Мне было двадцать два года, я разучивала партию мадам Баттерфляй, и мне во второй раз предстояло выйти на сцену «Ла Скала».
Она напела:
Un bel dì, vedremo
Levarsi un fil di fumo
Sull’estremo confin del mare.
E poi la nave appare[4].
Закруглив фразу, она улыбнулась воспоминаниям. Что касается Энцо, он был в восторге оттого, что у этого древнего создания вдруг прорезался молодой голос. Глаза старой дамы расширились, и она уставилась в пространство.
– Бедная мадам Баттерфляй ждет корабля, который привезет ее возлюбленного. Un bel dì… В ясный день… Этот ясный день так и не наступил. Я ждала его всю свою жизнь. И сегодня, спустя четыре десятилетия, я все еще жду и жду. Ясный день – какая нелепая шутка! Когда ты молод, ждешь, чтобы начать жить; когда стареешь, ждешь смерти. Собачья жизнь!
Позабыв об Энцо, она что-то неразборчиво бормотала. Ее мечтательная задумчивость граничила с беспамятством.
Энцо был озадачен. Могла ли эта синьора в самом деле быть соперницей Каллас? Он знал всех сопрано, меццо и контральто, блиставших на послевоенной сцене, – этой даме достаточно было просто назвать свое имя, и он тотчас бы понял, кто перед ним. Но что, если это сумасшедшая? Мифоманка?
– Синьора, кто вы? – повторил он.
Она не реагировала на вопрос, произнося обрывочные фразы, смысл которых был внятен ей одной. Попытки Энцо вывести ее из оцепенения не увенчались успехом, и он с грустью заключил, что дама, похоже, страдает старческим слабоумием.
Внезапно она замолчала, одернула пальто, подтянула перчатки, встала и пошла, с трудом пробираясь между рядами. Дойдя до пологого пандуса, она, с усилием переставляя ноги, двинулась вверх, туда, где стоял назойливый француз, решивший за ними понаблюдать. Нахмурившись, она уставилась на него:
– Заявиться в «Ла Скала» в шортах… Какое святотатство! А в церковь вы тоже ходите в таком виде? Фу!
Мужчина, опешив, потупился.
– И прекратите ваши издевки, – добавила она.
– Простите, что? – пробормотал он.
– Оставьте этого юнца в покое. – Она указала на Энцо. – Да, он гей, как и вы, но у вас нет шансов: для него вы слишком стары.
Пожилой месье поперхнулся от удивления. Что касается Энцо, тот страшно смутился, его щеки и шея стали пунцовыми.
Старуха сделала еще несколько шагов. Она уже собиралась распахнуть обитые бархатом створки двери, как вдруг привалилась к стене и со стоном рухнула.
Когда Карлотта пришла в себя, над ней склонились четверо пожарных[5], один симпатичнее другого: выпяченные пухлые губы, жемчужно-белые зубы, смуглая кожа и густые черные волосы. У нее при виде этих парней сразу поднялось настроение, тем более что они, казалось, не сводили с нее глаз.
– Синьора, с вами все в порядке? – Один из них теплой рукой пощупал ее пульс на запястье. – Вы очнулись?
Карлотта хотела ответить, но горло ее сжалось, и она не смогла издать ни звука.
На блестящих от пота лбах пожарных, склонившихся над старушкой, прорезались озабоченные складки.
– Синьора, ответьте, ответьте! Пожалуйста!
Уверенная, что на сей раз голосовые связки будут ей повиноваться, Карлотта намеренно не спешила с ответом. Разве в ее возрасте может выпасть лучший шанс одним махом покорить четверых молодцев? Поэтому она молчала, усугубляя их беспокойство. Тот, кто проверял пульс, нацепил ей повыше локтя манжету, манжета надулась, и ей показалось, что руку вот-вот сплющит.
– Хороший признак, ваше давление нормализуется, – с гордостью отметил пожарный.
Он улыбнулся, что привело ее в замешательство. Но старший из четверки был встревожен:
– Афазия – результат ушиба головы. Возможно, из-за падения… Давайте отвезем ее в больницу.
При этих словах Карлотта запаниковала и тут же обрела дар речи.
– Нет-нет, все в порядке… – Она выдержала паузу, чтобы не спугнуть своих спасителей. – Это… ничего страшного. Вагальная реакция[6].
Они выдохнули, успокаиваясь. Она была тронута тем, что они так тревожатся за нее.
– И часто у вас возникает вагальная реакция? – спросил один из них, явно не в восторге от ее состояния. Длинные ресницы, затенявшие зрачки, делали его неотразимым.
– Частенько, – пробормотала Карлотта, зардевшись, словно поделилась интимным секретом.
Он кивнул, не сводя с нее глаз. Карлотта просто расцветала в окружении этих юношей. Поза, в которую они ее усадили, – со слегка приподнятыми ногами – доставляла ей несказанное удовольствие, оживляя каждую клеточку тела. Как давно над ней не нависал мужчина… Да что там, целых четыре отборных экземпляра… Она внутренне хихикнула и откинулась на спинку кресла, наслаждаясь этим божественным состоянием.
– С кем из ваших родственников нам следует связаться?
Вопрос ошеломил Карлотту. Родни у нее не осталось… Они что, не понимают, сколько ей лет? Ее мать скончалась пятьдесят лет назад.
– Сын? Дочь? Внуки, которым можно позвонить по телефону?
А, вот что они имели в виду, говоря о родственниках, подумала она.
– Может, друзья?..
Что за странная мысль! Какие друзья здесь, в Италии – стране, которую она покинула десятки лет назад?
Она помотала головой.
Атлет с ресницами египетской царевны повернулся к коллегам:
– Если нас кто-нибудь подменит на дежурстве, мы доставим ее в больницу.
Какая забота! Карлотта, преисполненная благодарности, все же почуяла ловушку: больница означает конец вечеринки, она лишится восхитительного общества юной четверки. Просканировав взглядом зал театра, где она возлежала, и окруживших ее людей, она увидела, что позади пожарных топчется гид.
– Мой племянник! – воскликнула она.
Пожарные повернулись к Энцо:
– Это вы нас вызвали?
– Мой племянник! – настойчиво повторила Карлотта.
Подобная перспектива решения проблемы вполне устраивала пожарных, которым не терпелось поскорее покончить с этим вызовом и отправиться на следующий.
– Можно на вас положиться? – спросили они Энцо. – Очевидно, все дело в вагальной реакции, однако организм должен восстановиться.
– Мой племянник в курсе! – отчеканила Карлотта, по возможности громко.
Мужчина с девичьими ресницами, касаясь Карлотты, будто она принадлежала ему, проинструктировал Энцо:
– Так, пусть она полежит еще минут десять с поднятыми ногами, чтобы возобновился приток кислорода к мозгу и сердцебиение пришло в норму.
– Понятно, – сказал Энцо.
Все четверо пожарных повернулись к Карлотте:
– До свидания, синьора, выздоравливайте.
В знак благодарности Карлотта выдавила несколько невнятных слов, с грустью глядя на ангелов-хранителей, возвышавшихся над нею на крепких ногах. Шеф бригады взял заполненный Энцо листок, и они двинулись к выходу. Топот армейских ботинок эхом разносился по залу «Ла Скала», более привычному к приглушенному стуку туфель на шпильке и лаковых ботинок; снаружи хлопнули дверцы фургона, взвыла сирена, такая же дерзкая, как они сами, и помчалась прочь, пока не затихла, растворившись в уличном шуме.
Энцо опустился на колени рядом с Карлоттой. Она с удовольствием обернулась бы вампиршей, высасывая свежую кровь из этого малыша. Опасаясь, что он подслушает ее мысли, она решила отвлечь его внимание.
– Долго я пробыла без сознания?
– Три или четыре минуты. Как раз подоспела помощь.
– Даже так! – просипела она не то с изумлением, не то с гордостью.
На мгновение они замолчали. Ее тронуло смущение молодого человека.
– Как только мне удастся подняться на ноги, вы сможете вернуться к работе… синьор…
– Энцо Понци.
– …сможете вернуться к своим делам, Энцо.
– Без проблем. Мои туристы обедают. Вы… вы… – Он боялся закончить фразу.
Она подбодрила его взглядом.
– Вы одна в Милане, синьора Берлуми?
Карлотта вздрогнула:
– Как вы узнали мое имя?
Он указал на ее сумочку, лежавшую рядом.
– Простите, мне пришлось достать ваш паспорт, чтобы заполнить бланк для пожарной бригады.
Карлотта недовольно поморщилась.
Он негромко повторил вопрос:
– Вы одна в Милане, синьора Берлуми?
– Я здесь уже два дня. В отеле. Я только что прилетела в Милан из Аргентины.
– …где вы и живете постоянно.
– Откуда вам это известно? – огрызнулась она.
– Из ваших документов… В них указан адрес в Аргентине.
Карлотта терпеть не могла, когда люди пытались что-то о ней разузнать, и вовсе не потому, что у нее были какие-то особые секреты, а из принципа. Эта дикарка с детства держала глухую оборону, не поддаваясь на уговоры посторонних.
– Мой дед боготворит вас, синьора Карлотта Берлуми.
– Ваш кто?..
– Да, мой дед. Мне передалась его страсть к опере. Много раз он упоминал ваше имя с нескрываемым восхищением и восторгом.
– Ах…
Карлотта не могла решить, радует это ее или раздражает. Скорее всего, и то и другое. Привязанность поклонника льстила ее самолюбию, но эта хвала относилась к ушедшей прекрасной эпохе. Дед был ею очарован, а внук испытывает к ней жалость. Какая деградация!
Она попыталась подняться на ноги. Энцо пришел ей на помощь, придвинув кресло.
– Не вставайте так резко. Поберегите сердце.
Карлотта мысленно ругнулась. Ее сердце! Стоило любому нахалу заговорить о ее сердце, и она чувствовала себя рухлядью, которой место на свалке. В прежние времена ни один молокосос не посмел бы упомянуть о ее сердце, а тот, кто отважился бы на это, не заручившись ее одобрением, схлопотал бы пощечину.
– Спасибо… э-э…
– Энцо.
Он раздражал ее: милое мальчишеское имя, весь такой милый, сама любезность, безупречное внимание – все напоминало о том, что срок годности у нее истек.
– Спасибо, Энцо.
Она села. Мальчик прав: нужно унять одышку. Он поднял сумочку и аккуратно положил ей на колени. Она бормотала что-то себе под нос, униженная, несчастная, разъяренная. Сейчас он распрощается с ней и уйдет. А что еще он может сделать? Зачем ему тратить время на дряхлую старуху, которая и на ногах-то не стоит? Что ж, прощай, Энцо. Ступай к своим французам, обжирайся, а потом, когда наступит ночь, отправляйся к приятелям, таким же красавчикам, как ты сам.
Он поклонился ей и заглянул в глаза:
– Вам нужен племянник на время вашего пребывания в Милане?
– Что, простите?
– Только что вам понадобился племянник. Эта роль мне прекрасно подходит.
– Алло, дедушка? Представляешь, я дни напролет сопровождаю Карлотту Берлуми!
– Какую такую Карлотту?
– Карлотту Берлуми, певицу.
– Боже мой, так она не умерла?
– Если и так, то хорошо это скрывает.
– Карлотта Берлуми… О, Энцо, ты возвращаешь меня в далекое прошлое. Как она теперь выглядит? Со страхом жду твоего ответа…
– Очень стильно. Прекрасно сохранилась. Ты ведь слышал, как она поет?
– Да!
– И ты говорил, что она тебе нравилась…
– Карлотта Берлуми? Безумно… Она была… она была… Как бы это объяснить? Она была…
– Соперницей Каллас?