Большинство матросов отдыхали на нижних палубах, и, хотя пару раз приглашали меня присоединиться к ним, доверяли мне еще меньше, чем я им. Я слушал их рассказы, проиграл несколько монет в кости, но долг обязывал меня всегда сохранять бдительность, и поэтому я с ними не пил, а это вызывало подозрение. К тому же в своем путешествии мы достигли той точки, когда для кровопролития достаточно уже малейшей ссоры, самого невинного проступка. На пути в Японию Валиньяно делал остановки в Индии и Китае, и, хотя по дороге мы меняли корабли и экипажи, этот экипаж провел в плавании уже почти месяц. У меня не было ни желания играть роль миротворца, ни терпения выслушивать жалобы матросов. Их тесные кубрики и подпорченные продукты были просто райскими условиями по сравнению с тем, что довелось пережить на кораблях мне самому.

Один из матросов, бородатый и, похоже, в доску пьяный, бранил другого, стоя возле треснувшего при погрузке ящика. По вычищенной от соли палубе у их ног рассыпались выпавшие яркие китайские шелка.

В трюмах у нас под ногами лежало невероятное множество ящиков с Библиями, крестами, европейскими кружевами, украшениями и другими изящными изделиями. Но в основном там было оружие. Полные ящики фитильных пистолетов и аркебуз и главное сокровище Валиньяно – три мощных новых пушки, способных разнести крепостную стену или выкосить целую шеренгу кавалеристов.

Оружие собирались предложить японцам, если они окажутся достаточно благочестивыми. Если позволят иезуитам строить церкви. Если разрешат учить своей религии их японских сыновей и дочерей. Если они примут христианство сами и прикажут другим членам своих кланов поступить так же, то получат мощное европейское оружие для борьбы с соперниками, а Валиньяно получит опору в Азии. Ружья в обмен на души.

В религии иезуитов оставались моменты, которые по-прежнему были мне неясны, но торговлю я понимал прекрасно. Меня подарили иезуитам. В их школах я учился читать и писать, узнавал историю белых людей, религию белых людей.

Угрюмый священник-иезуит, к которому меня привели, пощелкал языком, услышав мое имя, и дал мне вместо него другое, христианское. Меня назвали в честь сына Авраама. Мне рассказали о том, как Бог потребовал от Авраама доказать силу своей веры, убив своего единственного сына, как Авраам сделал алтарь, привязал к нему сына и наточил нож, но Бог приказал ему остановиться. Бог был доволен.

Португальцы дали мне хорошее имя. Исаак. Тот, кого должны принести в жертву. Тот, кого должны поднести в дар.

Глава 2

С первого взгляда Япония меня разочаровала. Мы должны были причалить в Нагасаки, что в провинции Хидзэн, где у португальских купцов была богатая фактория. Я ожидал увидеть суетливый портовый город, но над заливом висел густой туман, и ни о чем дальше кривой деревянной пристани нельзя было судить с уверенностью. На самой пристани было оживленно, но не слишком – в основном сновали лодки, перевозившие мешки с рисом да корзины с грушами и яблоками. Люди в свободной темной одежде изящно балансировали у борта своих утлых суденышек, закидывая груз на возвышавшуюся над ними палубу, или, стоя на корме, длинными шестами толкали лодки к берегу.

Когда капитан объявил, что судно вошло в гавань, весь экипаж бросился наверх, и вскоре палуба кишела матросами. Уныние последней недели сменилось улыбками и смехом. Отец Валиньяно, стоявший рядом, еле слышно хмыкнул. Я проследил за направлением его взгляда. В одной из лодок, отходивших от причала, стоял мужчина, одетый в знакомое черное облачение. От взгляда Валиньяно мало что могло ускользнуть.

– Бросьте якорь здесь, капитан, – тихо приказал он. – И приготовьтесь принять на борт гостя.

Капитан выкрикнул распоряжения. Среди матросов прокатился тихий ропот, но все тут же бросились выполнять команду.

Валиньяно смотрел на приближающуюся лодку так, словно только сила его взгляда и была способна привлечь ее к кораблю. Священнику, которого она привезла, помогли подняться на борт. Он сложил ладони на груди и склонил голову.

– Брат Амброзиу.

– Отец Валиньяно, какое счастье, что вы благополучно прибыли! Для нас большая честь принимать столь высокого гостя из Рима.

– Такая большая, что вы предпочитаете встретить меня здесь, а не на берегу?

Плечи священника дрогнули, словно от удара, но он стоял молча, не поднимая головы. Валиньяно вздохнул. Он закрыл глаза и на секунду потер переносицу и, даже не пытаясь скрыть нетерпения, произнес:

– Что ж, хорошо. Капитан, нам понадобится ваша каюта.

* * *

В каюте капитана брат Амброзиу позволил себе на секунду задержать взгляд на мне. К этому я привык. Моя кожа была чернее, чем даже у большинства африканцев. Такая черная, что казалась блестящей. Волосы мои, когда-то сбритые, за время путешествия отросли и, сплетенные в узловатые косички, свисали почти до ворота. Я был на голову выше большинства европейцев, а упражнения сделали меня широкоплечим и мускулистым, что было заметно, даже несмотря на широкие шаровары и свободную ситцевую блузу, в которые я был одет. Дополнял этот внушительный облик висевший на бедре меч, клинок и ножны которого были выкрашены в черный цвет для защиты от брызг морской воды во время долгого океанского путешествия и чтобы избежать предательского блеска стали, если придется обнажить оружие в темноте.

Новый священник держался на ногах нетвердо, его ноги не были привычны даже к легкой качке на этом мелководье, но он неплохо скрывал неловкость. Его темные вьющиеся волосы прикрывали уши, но были аккуратно пострижены, а короткая борода еле скрывала подозрительного вида шрам с левой стороны челюсти.

Большинство священников, которых мне доводилось встречать, делились на две категории: розовокожие, мягкотелые, круглолицые книжники, подготовленные к своему труду долгими годами обучения, и жилистые, загорелые мужчины с острым взглядом, прошедшие через горнило жизни, прежде чем найти применение своему честолюбию в делах церковных. Этот человек был из последних. Как и Валиньяно. Поговаривали, что в юности Валиньяно заколол насмерть человека в поединке на улицах Венеции, и, хотя подтвердить истинность подобных слухов было невозможно, я не исключал, что они были правдивы. Одни люди рождены для веры, другие приходят к ней куда более кривыми путями.

Вместо того чтобы по обыкновению встать, сложив руки на животе и сунув ладони в рукава, этот священник стоял, опустив руки и чуть разведя их в стороны, чтобы ладони были ясно видны. Валиньяно не предложил гостю ни питья, ни еды, когда мы оказались в капитанской каюте, и священник оказался достаточно догадлив, чтобы понять намек.

– Ваш путь был долог, ваше преподобие. Не стану задерживать вас привычными любезностями. Я пришел просить вас продлить путешествие еще на один день.

– В городе возникли какие-то сложности?

– Никаких сложностей, ваше преподобие. Во всяком случае, серьезных.

Валиньяно повернулся к решетке, которой было забрано окно позади капитанского стола, и посмотрел на тихо плещущие волны. Брат Амброзиу продолжал:

– Повелитель этих мест, человек по имени Омура Сумитада… Он не чинил нам препятствий, но, думаю, мог бы проявить больше… дружелюбия к церкви. Наша миссия в Кутиноцу сообщает, что тамошний властитель более сговорчив.

Я наблюдал за отцом Валиньяно, ожидая увидеть хоть какой-то знак, но не увидел ничего. Он первым из высокопоставленных сановников ордена иезуитов посетил берега Японии. Титул визитатора Индии давал ему полную власть во всех церковных вопросах в Индии и Азии. Если учесть, что понадобится год, чтобы доставить отсюда весточку в Рим, и еще год, чтобы получить ответ, фактически он был папой римским этих мест. Легко представить, какое значение и вес приобретет любой феодал, которому выпадет его принимать. Священник оказался достаточно умен, чтобы не пытаться сыграть на самолюбии Валиньяно, объясняя ему эти детали. Валиньяно и в самом деле был чудовищно самолюбив, но за те месяцы, что я его знал, он ни разу не поставил себя выше интересов церкви. Он был всецело предан той миссии, которая стояла перед ним, и я успел достаточно хорошо его узнать, чтобы понимать, какие вопросы он собирается задать.

– А этот Сумитада… Как он воспримет подобный поступок?

– Уверен, для него это будет оскорблением. Но он не станет выступать против нас. Запрет на торговлю между Китаем и Японией остается в силе, и это по-прежнему нам выгодно. Каждые два месяца один из наших кораблей приходит с товарами из Китая, забирает японские товары и везет их в Макао, а оттуда – на китайские рынки. Сумитада не станет рисковать этой торговлей, чтобы отомстить нам.

– А равновесие между Нагасаки и Кутиноцу?

– Почти не изменится. Уж точно не настолько, чтобы привести к новой… напряженности.

– Значит, Япония остается разделенной.

– Да, но уже в меньшей степени, чем в последнем донесении, которое вы получили.

– Говорите.

Смена темы разговора означала, что решение принято. Как и я, матросы будут не рады, что придется еще один день провести в море, но Валиньяно был не из тех, кто советуется с другими, принимая решение, и не из тех, кто сворачивает с выбранного пути. Матросы уже мечтали о твердой земле, удобных постелях и свежей пище, но для Валиньяно эти мечты не значили ничего.

Он перестал глазеть в окно и жестом указал на грубо нарисованную карту Японии, разложенную на столе капитана. Амброзиу откашлялся и подошел к столу.

– Ода Нобунага остается самым видным даймё и распространил свою власть на Центральную Японию. Он разбил конницу Такэды при Нагасино, и, хотя Такэда Кацуёри предпочел отступить, но не сдался, его клан слишком ослаблен, чтобы играть важную роль в этих местах. Нобунага продолжает осаду Исияма Хонган-дзи, но воинствующие монахи долго не продержатся…

Рассказывая, брат Амброзиу водил пальцем по карте, и мне не терпелось расспросить о тактике, численности, вооружении, но я понимал, что Валиньяно не потерпит моего вмешательства. Имя Нобунаги было мне знакомо. Он возглавлял клан Ода, который одержал победу над сёгунатом лет двадцать назад, чем возвестил остальным даймё – феодальным владыкам расколотой Японии – о своем намерении править ими всеми. После почти столетия раздробленности Японии, когда каждый местный феодал каждую весну заново вступал в противоборство с соседями, чтобы защитить свою территорию или расширить ее, Нобунага собирался снова объединить Японию под властью одного вождя, каких бы усилий это ни потребовало. Вековые союзы распадались, и создавались новые. Мелкие феодалы искали защиты в союзе с более могущественными, а могущественные владыки жаждали объединить Японию под своими знаменами. Я оставил вопросы при себе и слушал, стараясь впитать максимум информации.

– В провинции Ига растет сопротивление. Старики говорят, что Ига никогда не покорялась завоевателям и не покорится никогда, но скоро Нобунага направит свои усилия и сюда. Его сын Нобутада потерпел поражение, несмотря на численное превосходство, и Нобунага не оставит подобное унижение без ответа, – пояснил брат Амброзиу. – Такэда, хоть и очень ослаблены, по-прежнему удерживают район горы Фудзи, а Нобунага не может допустить, чтобы Фудзи оставалась под чужим контролем, если собирается править Японией.

Валиньяно ткнул пальцем в мою сторону, и Амброзиу ошеломленно умолк.

– Говори, – распорядился Валиньяно.

– Я ничего не говорил, – неуверенно возразил я.

– Вот именно. Мы достаточно долго путешествовали вместе, чтобы я видел, когда у тебя чешется язык, и пытаться не обращать на это внимания слишком утомительно. Говори.

– Брат Амброзиу, – начал я, не обращая внимания, как он чуть поморщился от отвращения, когда Валиньяно позволил мне обратиться к нему. – В чем ценность горы Фудзи? Ее положение не кажется стратегически важным.

Амброзиу скрипнул зубами, но ответил:

– Гора Фудзи не имеет стратегического значения, но очень важна с культурной точки зрения. Она важна для местных жителей как символ.

– Значит, он не просто стремится к завоеванию, – задумался я. – Он хочет, чтобы люди приняли его власть по своей воле.

Брат Амброзиу отмахнулся от моих слов и продолжил: