Дело в том, что мы можем отследить женскую линию наследственности в женщинах (по X-хромосоме), и мужскую – в мужчинах (по Y-хромосоме). Установлено, что в генетическом коде всех ныне живущих женщин есть гены неизвестной нам одной женщины, жившей в Восточной Африке около 200 тысяч лет назад. Схожим образом, в геноме всех мужчин мира есть гены одного мужчины, жившего примерно там же, но намного позднее: примерно 120 тысяч лет назад.

Как получилось так, что наши Адам и Ева сильно разошлись во времени, объясняется сложными математическими расчетами, в которые мы вникать не будем: для краткости просто поверим им.

Те же генетические исследования выявили и другой важный, интересный факт: около 70 тысяч лет назад вся мировая (в то время африканская) популяция Homo sapiens прошла через так называемое бутылочное горлышко. Она катастрофически сократилась: в какой-то момент – до двух тысяч человек (их можно было бы уместить в одном крупном многоквартирном доме). Другими словами – наш с вами вид был на волоске от вымирания. Наверняка это было связано с последствиями того самого страшного извержения вулкана Тоба, после которого Европа по климату стала Арктикой, а Африка – скажем, Скандинавией. Очевидно, к такому повороту событий привыкшие к тропической природе и жаркому климату древние сапиенсы были не готовы. Что именно происходило тогда и каким образом они все-таки уцепились за жизнь, мы не знаем. Не исключено, что именно тогда, в момент величайшей опасности, и произошел тот загадочный, удивительный «взрыв интеллекта» sapiens. Разумеется, это лишь ни на чем не основанная догадка.

Чудом пережив страшный кризис, по мере медленного потепления, популяция людей в Африке стала снова бурно расти. 50 тысяч лет назад население сапиенсов в Африке уже превысило «докризисный» уровень (несколько сот тысяч человек). В Африке им стало тесно, и они ринулись в потеплевшую (хотя все еще заметно более холодную, чем сейчас) Южную Европу.

С этого момента мы знаем об истории Homo sapiens достаточно много. В отличие от Африки, места обитания кроманьонцев в Европе обнаруживаются регулярно. Причем это не просто могилы, а иногда и крупные стоянки, целые «музеи культуры и быта палеолита» с сотнями ценных артефактов.

Что это были за люди?

Попробуем снова представить себе реакцию современного ребенка: на этот раз при виде живого неандертальца и кроманьонца.

Облик неандертальца, при всей его генетической близости к нам, ребенка не на шутку испугал бы. Психологам известен любопытный феномен «фильмов ужасов». Сильнее всего нас психологически отталкивает и пугает даже не образ некоего сказочного чудища, а похожая, но неудачная пародия на человека. Это, кстати, проблема современных корпораций по производству роботов – например, для ухода за пожилыми людьми. Чем больше такой робот внешне похож на человека, тем сильнее он пугает и отталкивает своим видом окружающих. Именно поэтому роботы по уходу за домом в недалеком будущем станут, скорее всего, похожи не на нас, а, скажем, на пылесос.

Живой неандерталец, вероятно, вызывал бы у нас эффект «пугающей пародии» на человека. Вроде бы тоже человек, но уж больно некрасив, возможно, даже уродлив внешне. Невысокий, неестественно широкий в кости, с огромными кистями – почти лапами; короткими кривыми и очень мускулистыми ногами. Лицо неандертальца – крупное, широкое, с выступающим вперед покатым лбом; огромным ярко-красным (судя по структуре его сосудов) носом; тяжелыми надбровными дугами, мощными челюстями. Трудно сказать, какие звуки или слова он издавал: но они точно не звучали бы приятно для нашего слуха. Встретив такого типа вечером в узком переулке, не только ребенок, но и взрослый мужчина, скорее всего, испугался бы и даже, возможно, бросился от него бежать.

Смог бы неандерталец ассимилироваться в нашем, современном мире (если бы очутился в нем еще ребенком)? До некоторой степени – да. Ни умственное развитие, ни анатомия не мешала бы ему выполнять какую-то простую механическую физическую работу, не требующую мелкой моторики пальцев и развитой речи. Он мог бы штамповать детали на заводе или носить тяжести на спине – в целом, осознавая, что он делает и с какой целью. И все же ему было бы непросто найти себе достойное место в мире современных сапиенсов: без семьи себе подобных он чувствовал бы себя во многом неполноценным существом, социальным изгоем.

А что насчет его современника – кроманьонца? В отношении него у ученых нет сомнений: попав в наше общество в младенческом возрасте, такой человек без особых проблем влился бы в него. Нельзя сказать, что внешне он совсем не отличался от нас. Но эти различия незначительны. У него были чуть более широкие кости, чем у среднего современного человека; мощные надбровья. Волосяной покров его тела оставался чуть более густым. Он был темнокожим: мутация генов человека, из-за которой осветлилась кожа и цвет глаз предков современных европейцев, произошла намного позже: примерно от 20 до 10 тысяч лет назад. Черты его лица не были ни африканскими, ни европейскими: скорее они отдаленно напоминали бы австралийского аборигена или папуаса. Вряд ли, конечно, такой человек стал бы профессором в области квантовой физики. Но в толпе современных людей разных национальностей (например, в международном аэропорту), одетый по современной моде, он особенно не выделялся бы ни внешностью, ни поведением.

И он уже неплохо говорил: возможно, именно четкая связная речь служит главным водоразделом между древними людьми и относительно современными. Речевой и слуховой аппарат сапиенсов того времени уже почти ничем не отличался от нашего.

Еще раз: вдумаемся и акцентируем этот момент: 250 тысяч лет назад по Африке ходили последние эректусы, не владевшие осмысленной речью и не имевшие образного мышления. По интеллекту скорее обезьяны, чем люди. 70 тысяч лет назад их потомки (к тому моменту, судя по всему, лишь немного окультурившиеся) едва не вымерли, оставшись в ничтожном количестве двух тысяч особей. А всего через 20 тысяч лет на юг Европы пришло существо, которое спокойно влилось бы в толпу современных людей и даже (при должном усердии) могло успешно окончить университет.

К чему это ближе: к медленной постепенной эволюции или внезапному по меркам земной истории событию, почти чуду? Биологи уверены в первом; скептики предлагают свои версии…

Период между появлением на Земле древнейших людей до первых культур земледелия (10 тысяч лет назад) называется палеолитом. Он делится на этапы: последний этап – поздний палеолит – начинается 35 тысяч лет назад.

Это время выбрано не случайно. Сапиенсы после исчезновения своих последних оппонентов – неандертальцев – начинают расселяться по планете с невиданной ранее скоростью. Как обычно, мы не всегда точно знаем, по каким маршрутам двигались люди по новым регионам и континентам и как менялась по тысячелетиям численность их популяции. Есть лишь дискуссии с разной глубиной аргументации и приблизительные оценки.

Снова нам на выручку приходит современная генетика. В большей степени на основании анализа геномов современных людей, чем археологических находок, к настоящему времени созданы карты расселения Homo sapiens по планете с датами (как правило, в широком диапазоне нескольких тысяч лет, но иногда и более точные).

Глядя на эти карты, невольно вспоминается известный прием античного (древнегреческого) театра, который назывался Deus ex machina («Бог из машины»). На протяжении долгой драматической пьесы ее герои испытывают всевозможные горести и удары судьбы, в итоге их положение становится отчаянным, безнадежным. Но в последние минуты спектакля на сцену, к восторгу зрителей, спускается прекрасная, сияющая золотом колесница с могущественными богами. Они спасают героев пьесы, щедро награждают их, карают злодеев – под гром аплодисментов довольных хеппи-эндом античных зрителей.

Три миллиона лет скромные, немногочисленные кланы древних людей с трудом борются за выживание, и в какой-то момент чудом не вымирают. Но затем гремит выстрел из стартового пистолета, и они, безудержно размножаясь, наперегонки бегут заселять весь мир.

Примерно так все происходило во времена позднего палеолита.

Найденные нами стоянки людей того времени представляют собой настоящий расцвет «пещерной» культуры. Совершенствуются орудия труда и охоты: появляются острые дротики, копьеметалки, гарпуны, рыболовные крючки. К концу позднего палеолита (10–15 тысяч лет назад) в арсенал человека входят простейший лук и стрелы. Для пошива одежды используются нити и костяные иголки с ушком. Бусы и другие украшения становятся непременным атрибутом одежды: самые впечатляющие состоят из сотен тщательно обработанных округлых кусочков бивней мамонтов.

Происходит первый в истории взлет искусства: стены пещер сапиенсы покрывают яркими, образными рисунками животных, сценами охоты. Иногда простыми, по-детски схематичными, но в некоторых случаях (как в испанской пещере Альтамира и французской Ласко) наскальные рисунки выполнены уже на действительно высоком художественном уровне.

Благодаря многочисленным наскальным рисункам мы неплохо знаем, как была устроена охота кроманьонцев. В отличие от намного более сильных, но не столь быстрых и ловких неандертальцев, добывавших самую крупную дичь в опасном ближнем бою, сапиенсы охотились на быстроногих копытных: стада бизонов, диких лошадей. Хитрыми уловками они загоняли их в узкие ущелья или тупики, затем забрасывали издали копьями, дротиками, камнями. Мамонты и носороги, в то время еще встречавшиеся в Европе, изображаются в настенных сценах охоты редко. Пещерные медведи скорее представлены как смертельная угроза, подстерегающая охотников, а не добыча.

Отдельным видом искусства кроманьонцев были фигурки из костей, изображающие людей. Ранее такие артефакты не встречались. Это или статуэтки «Венер» – полных женщин с чрезвычайно широкими бедрами и большой отвислой грудью (возможно, именно такой «плодовитый» тип женщины был идеалом красоты пещерного мужчины; хотя есть и другие версии), или символические гибриды мужчины и сильного животного, например «человек-лев». Любопытно, что техника резьбы по кости и внешний вид «Венер» почти идентичны в разных, очень удаленных местах обитания сапиенсов, например на юге Европы и в центре Азии.

Около 30 тысяч лет назад появляются первые признаки приручения собак для охоты – еще одного важного достижения сапиенсов, хотя в широкую практику это вошло 10–15 тысяч лет назад.

Важным элементом культуры сапиенсов были сложные ритуальные погребения умерших. Судя по всему, в общинах не было такой уж серьезной иерархии. Самые богатые могилы (с украшениями, бусами, орудиями, цветами) принадлежат не вождям племени, а умершим детям и подросткам. Это весьма трогательно и раскрывает психологию людей того времени в положительном свете. Возможно, члены племени старались «восстановить справедливость»: тех, кому почти не довелось пожить на этом свете, готовили к долгой и насыщенной жизни в «долине духов и предков».

О религиозных представлениях сапиенсов той поры мы ничего не знаем, кроме того факта, что они уже, безусловно, были. На их стоянках находят отдельные от всех одиночные захоронения людей в необычной одежде с ритуальными предметами, которых можно уверенно назвать первыми шаманами. Как правило, такие люди имели врожденные физические недостатки (не могли участвовать в охоте); есть признаки того, что они уже тогда вводили себя в экстаз для «общения с духами», употребляя особые растения или отвары. Мы не знаем те предания и мифы, которые сапиенсы рассказывали вечером у костра, но предполагаем, что они были похожи на сказания о духах предков и представления о мире нынешних африканских бушменов и аборигенов Австралии.

Эта была эпоха безудержной экспансии людей по всей Земле.