Другая гитлеровская союзница, Финляндия, попыталась схитрить. Она вступила в войну чуть позже, чем ее партнеры. Убедилась, что немцы и впрямь побеждают, можно присоединиться к ним без опаски. Заодно и выждала, когда советское командование начнет забирать войска с ее участка на другие направления. Ко всему прочему Финляндия силилась выставить себя невинной овечкой. С ее аэродромов немецкие самолеты начали бомбить русскую территорию, из ее портов выходили немецкие (и финские) корабли, ставили мины на русских коммуникациях. Но как только советская авиация ответила, нанесла удары по финским аэродромам и портам, в Хельсинки завопили, что на них напали. Стало быть, они находятся в состоянии «оборонительной» войны.

Впоследствии было сконструировало и другое оправдание. Дескать, бедная Финляндия, обиженная русскими в 1939–1940 гг., пыталась всего лишь вернуть отнятые у нее земли. Хотя в действительности финское руководство строило проекты «Великой Финляндии» – у Гитлера просили отдать Кольский полуостров, Карелию, Вологодский край. Уж эти земли можно было причислить к финским лишь в самых буйных фантазиях. Но для воплощения этих фантазий Финляндия не пожалела сил. Во Вторую мировую войну она поставила рекорд по проценту мобилизации. В строю оказалось 650 тыс. человек, 17,5 % всего населения. Одна армия развернула наступление на Ленинград, вторая вторглась в Карелию.

Но финны, выгадывая политические и пропагандистские козыри, потеряли фактор внезапности. Войска Северного фронта генерал-лейтенанта Попова ждали нападения с их стороны. Неприятели сумели оттеснить наши части от Выборга, но на старой границе в сохранившихся укреплениях они удержались и дали отпор. На территории самой Финляндии располагалась военная база на полуострове Ханко. Ее обороняли стрелковая бригада и артиллеристы береговой обороны – 25 тыс. человек. Маннергейм сосредоточил против Ханко две дивизии и части из шведских добровольцев. Но атаки захлебнулись в крови, врагу не удалось продвинуться ни на шаг.

На Кольском полуострове финны нанесли удар вместе с германской армией «Норвегия». Однако наши пограничники и армейские части отчаянно отбивались на рубежах полярных речек, в прибрежных скалах. Их поддержали моряки Северного флота, мощные корабельные орудия и крупнокалиберные батареи береговой обороны. Неприятели наседали яростно, остервенело. Но постепенно их натиск выдыхался, они принялись закрепляться, зарываться в землю. Завязались позиционные бои.

Хотя стабилизация фронта на северной и южной оконечностях, увы, не сказывалась на на общем состоянии дел. Основная часть вооруженных сил была разгромлена за две недели! Были сняты со своих постов командующий Западным фронтом Павлов, его начальник штаба Климовских, командующий 4-й армией Коробов и еще несколько начальников. Их обвинили в измене. Конечно, они не были предателями. Они всего лишь натворили грубых ошибок. Но в Советском Союзе слишком часто сталкивались с преднамеренным вредительством и диверсиями. Павлов, Климовских, Коробов были осуждены и расстреляны.

Впрочем, это не было наказанием за поражение, поиском «козлов отпущения». Суровая кара коснулась только тех, кто проявил себя совсем уж плохо, утратил управление войсками, наломал дров неграмотными решениями. К командованию развалившегося Северо-Западного фронта таких обвинений не предъявляли. Да и на Западном большинство армий погибло, но их командующие выбирались из окружений, и их восстанавливали на высоких должностях. Но самого Западного фронта больше не существовало. На его месте расползалась хаотичная мешанина из неуправляемых частей и отрядов.

Сталин в сложившейся ситуации принял жестокое, но единственное остающееся решение. Отказался от попыток спасать массы войск, варившихся в котлах. Вместо этого создавался новый фронт по Западной Двине и Днепру. Резервы, выдвигаемые из глубины страны, было приказано останавливать на этом рубеже, строить оборону. Возглавил фронт нарком обороны маршал Тимошенко, но для более эффективного управления его разделили надвое. Южное крыло преобразовали в отдельный, Центральный фронт (командующий – генерал-полковник Кузнецов). Однако соотношение сил теперь еще больше изменилось в пользу немцев. Русских они повыбили крепко, и на центральном, смоленском направлении, превосходили по людям в 2 раза, по артиллерии – в 2,4 раза, по самолетам – в 4 раза. И только танков на советской стороне до сих пор было больше в 1,3 раза [18].

Впрочем, даже такое решение Сталина и командования Красной армии осталось не выполненным. Чтобы новый фронт сорганизовался, требовалось некоторое время. Нужно было, чтобы окруженные группировки хоть немного задержали немцев. Но массы войск в котлах разбегались или сдавались, не создавая противнику никаких помех! Их собирали в плен вторые эшелоны, а ударные кулаки вообще не отвлекались на них. Едва замкнули кольцо под Минском, как гитлеровская ставка поставила танковым группам Гота и Гудериана новую задачу. 10–12 июля они с двух сторон нацелились на Смоленск.

Бронированная лавина Гота ринулась со стороны Витебска. На пути у нее стояла 19-я армия генерала Конева. «Стояла» только на картах. Она лишь выдвигалась к фронту. Сам Конев прибыл к месту расположения, но войск у него не было. Зато навстречу покатились отступающие, кричали о немецких танках! Командующий армией останавливал бегущих и сколачивал импровизированные отряды. Пришлось вспомнить даже старую специальность – в Первую мировую он был артиллеристом. На стоявшей поблизости артиллерийской батарее генерал заменил убитого командира, а потом и наводчика, стрелял по лезущим танкам [64]. По соседству с Коневым 22-я армия закрепилась заблаговременно. Но ей пришлось гораздо хуже, чем 19-й, – основной удар Гота прокатился как раз по ней. Продавил посередине и разорвал надвое, она очутилась в полуокружении. Потянулась выбираться из ловушки, бросила Невель, Полоцк.

2-я танковая группа Гудериана навалилась на русских южнее. С ходу овладела Оршей, обошла Могилев – возле этого города попали в окружение 6 советских дивизий. Что ж, обе танковые группы отлично знали свое дело. Не отвлекаться, прорываться быстрее и глубже. Мчались по дорогам, давили встречные русские подразделения и обозы беженцев. Всего через несколько дней, 16 июля, ворвались в Смоленск. В очередной «котел» попали три армии, 19-я, 16-я и 20-я. Связь с ними сохранялась лишь по узкому коридору и понтонному мосту у села Соловьево.

И все-таки многое отличалось от пограничных сражений. Окруженную группировку возглавил командующий 16-й армией генерал Лукин, она не развалилась, продолжила драться в кольце. Три армии контратаковали изнутри, пытались отбить Смоленск. А советское Верховнеое Главнокомандование в спешном порядке организовывало контрудары извне. Танкистов Гота, разогнавшихся и захвативших Великие Луки, вышибли из города. С юга под основание прорыва ударили войска Центрального фронта.

В Прибалтике в это время германская группа армий «Север» доламывала русскую оборону по Западной Двине. 4-я танковая группа Гепнера вырвалась далеко вперед, захватила Псков. Но и здесь немцы нарвались на контрудары. Под Сольцами наши части впервые смогли окружить 8-ю танковую дивизию немцев. Она, правда, вырвалась, возвратилась к своим. Но германское начальство проанализировало подобные факты и сделало выводы: расчеты на неожиданность и на растерянность русских исчерпали себя. Подвижным соединениям было приказано не зарываться, приостановиться и подождать общевойсковые армии.

Однако усилившееся сопротивление русских не вызывало в Берлине серьезных опасений. Сроки операции «Барбаросса», намеченные изначальными директивами, еще не сдвигались. Падение Москвы намечалось на конец августа, выход на рубеж Волги – к началу октября, Баку и Батуми – ноябрь… Немцы действовали грамотно. Танковые кулаки догоняла пехота. В конце июля враг окончательно овладел Смоленском, перерезал горловину у Соловьево, замкнув кольцо вокруг группировки Лукина. Тем не менее замыслы неприятельских военачальников опять нарушались. Они ведь тоже ошибались, многого не учли. Недооценили мобилизационные возможности СССР, недооценили русский характер.

Западный фронт уже во второй раз признавали уничтоженным, но в тылу за ним опять выстраивался новый! Резервный фронт – пять армий. Правда, сейчас говорить об армиях можно было лишь условно. Маршал Рокоссовский вспоминал: на бумаге ему выделили стрелковые, танковую дивизию, приказали прикрыть Минское шоссе у Ярцево. Кратчайшую дорогу на Москву! А на деле вместо дивизий дали несколько автомашин, зенитных орудий и пару взводов пехоты – с ними предстояло сколачивать оборону «из ничего». Из отступающих, отбившихся от своих. При атаке немцев эти бойцы, собранные с миру по нитке, привычно побежали. «Среди бегущих – солдат, такой усач из мобилизованных, хлебнувший первой войны. Он бежит и покрикивает: “Команду подай!.. Кто команду даст?… Команда нужна! – что-то созрело в нем, и он сам гаркнул: – Стой! Ложись! Вон противник – огонь!”» [107].

Да, что-то созревало в солдатах, в командирах. Эти же самые импровизированные команды превращались в ходе сражений в боеспособные части. Созданная на «пустом месте» оперативная группа Рокоссовского не только отразила неприятелей, но и сама отбросила немцев, пробила брешь в окружении. Значительные силы 16-й и 20-й армий сумели выйти из кольца. Еще более эффективным оказался контрудар Центрального фронта. Он попал в уязвимое место, в стык вражеских групп армий «Центр» и «Юг». Были освобождены Рогачев, Жлобин, Кричев, Пропойск. Этим воспользовались остатки шести дивизий, оборонявших Могилев, вырвались к своим. Продвижение Центрального фронта оказалось спасительным и для многих других окруженцев – на этот участок выбирались по лесам солдаты из-под Минска, даже из-под Бреста.

Аналогичный контрудар нацеливался в стык германских групп армий «Север» и «Центр». Нанести его должны были четыре армии. Но три из них, потрепанные и измотанные, не смогли потеснить врага. Успеха добилась только 34-я армия генерала Качалова, специально выдвинутая из резерва. Она была кадровой, прекрасно укомплектованной и вооруженной. Опрокинула немцев, гнала их 40 км. Группа армий «Север» в это время возобновила наступление на Новгород и Ленинград, и вдруг русские проломились ей в тылы! Фон Лееб опять приостановил операцию, развернул танковые и моторизованные дивизии в противоположном направлении. И тут уж пришлось худо 34-й армии. Ее глубокий прорыв подсекли под основание, и армия сама очутилась в кольце. 18 тыс. человек попали в плен, остальные кое-как вырывались и просачивались.

В целом же положение Советского Союза выглядело безнадежным. Его терзала свора хищников, и готовы были подключиться другие. Япония до поры до времени воздерживалась. К договорам она относилась примерно так же, как Гитлер, но ей слишком крепко всыпали на Халхин-Голе. Японцы выжидали, когда немцы сокрушат русских, чтобы вмешаться на готовенькое. Для этого сосредоточили в Маньчжурии и Корее почти половину своих вооруженных сил. В Токио изучали карту Сибири. Обсуждался вариант, что граница с Германией должна пройти примерно по линии Омска. По мере немецких побед японцы принялись откровенно задираться. В проливах Японского и Охотского морей останавливали и досматривали советские суда. Несколько пароходов было потоплено. На границе снова участились провокации. Наглецы пользовались тем, что наша страна не может себе позволить наказать их. Красноармейцев связали по рукам и ногам строжайшие приказы – не реагировать ни на какие выходки, даже не отвечать на обстрелы. Пытаться избежать войны любой ценой.

О былом союзе с немцами не забыла и Турция. Подписала соглашение о присоединении к Антикоминтерновкому пакту с Германией, Италией, Японией. Пока она оговорила для себя роль «наблюдателя», но разворачивала на закавказской границе 26 дивизий! При этом темнила и лицемерила. Раскланивалась с англичанами. Объясняла, что готова выступить их союзницей. Готова захватить русское Закавказье, чтобы не дать его немцам. Но таким же образом Турция лгала и изворачивалась во время Первой мировой – напустила тумана, а потом напала. В результате Советскому Союзу приходилось держать шесть армий на Дальнем Востоке, три армии в Закавказье – как не хватало этих армий на западных фронтах!