В порядке раскаяния, хоть и недолгого, в таком неслыханном транжирстве Бэзил решил сэкономить на транспорте и отправился домой пешком. На Крэст-авеню он примерился и перепрыгнул через высокий пожарный гидрант неподалеку от особняка ван Шеллингеров; при этом возник вопрос: можно ли прыгать через пожарный кран в длинных штанах и будет ли у него вообще такая возможность? Что-то заставило его напоследок совершить этот обряд еще два или три раза; тут его и застукали ван Шеллингеры, чей лимузин свернул на подъездную аллею и затормозил у входа.

– Ой, Бэзил, – услышал он.

С гранитных ступеней особняка, второго по величине у них в городе, на него смотрело нежное юное личико, наполовину скрытое облаком почти белых кудряшек.

– Здравствуй, Глэдис.

– Можно тебя на минутку, Бэзил?

Не мог же он отказать. Глэдис ван Шеллингер была на год младше – спокойная, воспитанная девочка, которую, по слухам, готовили к замужеству с каким-нибудь респектабельным молодым человеком из Новой Англии. У нее была гувернантка; Глэдис водилась лишь с немногими избранными девочками, с которыми встречалась либо у себя дома, либо у них; ей была неведома вольница, привычная для городских детей Среднего Запада. Она не появлялась в таких местах, где ближе к вечеру собирались ее ровесники, – к примеру, во дворе за домом Уортонов.

– Бэзил, хотела спросить: ты сегодня вечером идешь на ярмарку?

– Ну, в принципе, да.

– А ты не хочешь присоединиться к нам и посмотреть фейерверк из нашей ложи?

На мгновение он задумался. Вроде надо было соглашаться, но какая-то неведомая сила нашептывала обратное: сам посуди, стоит ли отказывать себе в близком удовольствии ради совершенно бесперспективной затеи?

– Я не смогу. К великому сожалению.

По лицу Глэдис пробежала тень разочарования.

– Не сможешь? Тогда заходи как-нибудь в гости, Бэзил, только не откладывай. Скоро я уеду в Новую Англию.

Он в унынии побрел дальше. Глэдис ван Шеллингер никогда с ним не дружила, и ни с кем другим тоже, но, услышав, что она едет учиться в Новую Англию, причем одновременно с ним, Бэзил к ней потеплел, как будто их двоих ожидало заманчивое приключение, уготованное самой судьбой вопреки тому обстоятельству, что Глэдис происходила из богатой семьи, а он – из семьи среднего достатка. Жаль, что не получалось сегодня составить ей компанию.

С трех часов дня Бэзил, который сидел у себя в комнате и читал «Багровый свитер»^[6], начал прислушиваться к звонкам. Он выскакивал на лестничную площадку, перегибался через перила и кричал:

– Хильда, это не ко мне?

А в четыре, возмущенный равнодушием горничной, полным отсутствием понимания важности момента и медлительностью, с какой она подходила к дверям, он сбежал вниз и взял дело под свой контроль. Но все напрасно. Тогда он позвонил в «Бартон Ли»; какой-то продавец торопливо заверил:

– Вы получите свой костюм. Гарантирую, костюм вы получите.

В его правдивость Бэзил не поверил; выйдя на крыльцо, он стал высматривать фирменный пикап от «Бартон Ли».

К пяти часам пришла мама.

– Видимо, потребовались дополнительные переделки, – решила она приободрить сына. – Ничего, завтра утром доставят.

– Завтра утром! – Бэзил не поверил своим ушам. – Мне нужно сегодня, сейчас!

Бэзил окинул взглядом Холли-авеню. Схватив кепку, он бросился за угол, на трамвайную остановку. Через мгновение его осенило, и он столь же стремительно помчался назад.

– Если доставят, примешь пакет без меня, – проинструктировал он маму, ибо взрослый человек ничего не должен пускать на самотек.

– Так и быть, – сухо пообещала она. – Приму.

Времени пролетело больше, чем он думал. Потом еще пришлось ждать троллейбуса, и, добравшись до магазина «Бартон Ли», Бэзил с ужасом увидел запертые двери и опущенные жалюзи. У выхода он перехватил одного из припозднившихся работников и стал с горячностью объяснять, что костюм необходим ему именно сегодня. Служащий оказался не в курсе дела… На какую фамилию – мистер Швартце? Нет, Бэзил – не мистер Швартце. После сбивчивой дискуссии, в ходе которой он пытался доказать, что бессовестного продавца следует уволить, Бэзил, совершенно убитый, поплелся восвояси.

Если костюма нет, на ярмарку идти не стоит – нечего там делать. Придется сидеть дома, пока другие, везунчики, будут искать приключений на местном «бродвее». Рядом с ними сквозь волшебный мрак «Старой мельницы» будут скользить таинственные девушки, юные и сговорчивые, а его там не будет – и все из-за тупости, эгоизма и лживости какого-то продавца из магазина готовой одежды. А через пару дней ярмарка закроется… навсегда… и эти девушки, самые неуловимые, самые желанные на всем свете, вместе с этой сестренкой – по слухам, самой симпатичной девочкой из всех троих… будут для него потеряны навек. Они умчатся на «блатц-уайлдкэтах» в лунную ночь, а Бэзил даже не успеет их поцеловать. Да, он до конца своих дней (только надо успеть добиться увольнения того продавца, чтобы помнил, как своим поступком загубил ему, Бэзилу, жизнь) будет с неизбывной горечью оглядываться на этот безвозвратный день. Подобно многим из нас, Бэзил отказывался понимать, что в будущем у него появится масса желаний, равноценных нынешним.

Он вернулся домой; пакет так и не доставили. Бэзил угрюмо слонялся из комнаты в комнату, а в половине седьмого по настоянию матери сел ужинать и молча поставил локти на стол.

– Неужели ты не проголодался, Бэзил?

– Нет, спасибо, – с отсутствующим видом сказал он, даже не разобрав, что ему положили.

– До твоего отъезда целых две недели. Какая разница…

– Да я не потому. Просто голова разболелась.

Когда ужин подходил к концу, его рассеянный взгляд упал на бисквитный торт; с видом лунатика Бэзил съел три куска.

Ровно в семь он услышал звук, призванный возвестить начало волнующего, романтического вечера.

У крыльца тормознул автомобиль Лимингов, и в следующий миг Рипли Бакнер нажал на кнопку дверного звонка. Бэзил мрачно поднялся из-за стола.

– Я сам открою, – сказал он Хильде. А потом с неявным, обезличенным упреком – матери: – Извини, я сейчас. Только скажу им, что на ярмарку пойти не смогу.

– Разумеется, сможешь, Бэзил. Не глупи. Если какой-то…

Бэзил не дослушал. Распахнув дверь, он увидел на ступеньках Рипли Бакнера. У того за спиной был припаркован лиминговский лимузин: старый, высокий, подрагивающий на фоне полной луны.

Трам-та-ра-рам! В конце улицы загрохотал фирменный пикап магазина «Бартон Ли». Трам-та-рам! На тротуар спрыгнул водитель, установил железный противоугон, заспешил вдоль по улице, свернул не туда, возвратился и наконец приблизился к ним с длинной прямоугольной коробкой в руках.

– Подожди минуту! – неистово вскричал Бэзил. – Это разницы не сделает. Я сейчас. Будь другом, подожди минуту. – Он выскочил на крыльцо. – Эл, мне только что… мне только переодеться. Подождете, а?

В темноте мелькнула искра от сигареты – Эл повернулся к шоферу; автомобиль, уняв дрожь, вздохнул и затих, а небеса вдруг осветились звездами.

И снова ярмарка – совсем иная, нежели днем; так девушка при свете дня отличается от своего сияющего вечернего воплощения. Алебастр и картонки растворились, остались лишь образы дворцов и павильонов. Очерченные гирляндами огней, эти образы сулили кое-что притягательное и таинственное; их свойства передавались и посетителям, которые в одиночку и компаниями прохаживались по маленьким запутанным «бродвеям», рассекая полумрак своими бледными лицами.

Ребята поспешили к месту встречи; девушки поджидали в затемненном «Храме пшеницы». Их силуэты соединились в стайку, и у Бэзила возникло какое-то дурное предчувствие. Когда их знакомили, он с нарастающей тревогой переводил взгляд с одного лица на другое и понял ужасающую истину: младшая сестра на поверку оказалась сущей кикиморой – квадратная, растрепанная, с землистым лицом, наштукатуренным дешевой розовой пудрой, и с бесформенными губами, тщетно пытавшимися кокетничать.

Как из тумана, до него донесся голос девушки Рипли:

– Не знаю, я, наверно, с вами не пойду. У меня как бы свиданка назначена – я тут с одним парнем познакомилась.

Она егозила, вглядываясь в полутемную аллею, а Рипли, в расстройстве и смятении, пытался взять ее под руку.

– Погоди, – урезонивал он. – Я ведь первый тебе свидание назначил, разве нет?

– А вдруг бы ты не пришел, кто тебя знает, – капризно повторяла она.

Элвуд и обе сестры тоже принялись ее уговаривать.

– Может, я бы на колесо обозрения сходила, – нехотя уступила она, – а на «Старую мельницу» не успеть. Мой парень разозлится.

Самоуверенность Рипли не выдержала такого удара; у него отвисла челюсть, а пальцы отчаянно вцепились в девичий локоть. Бэзил, из последних сил соблюдая приличия, переводил укоризненный взгляд со своей девушки на остальную компанию. Только Элвуд был на коне.

– Айда на колесо обозрения, – скомандовал он. – Не стоять же здесь до утра.

У билетного киоска своенравная Олив помешкала, хмурясь и озираясь по сторонам, как будто еще сохраняла надежду на появление соперника Рипли. Но когда подвесные кабины остановились, она позволила себя уговорить, и три парочки, каждая со своими проблемами, неспешно поплыли вверх.

Путь кабины повторял воображаемую линию небесного купола, и Бэзил подумал, как хорошо было бы оказаться здесь в другой компании, а то и в одиночестве: снизу ярмарка подмигивала огоньками разнообразия, а темнота, что вечно подкарауливает у границы света и ставит заслон последним затухающим лучам дня, приобретала бархатистую мягкость. Но Бэзил не мог обижать тех, кто не был ему ровней. Минуту спустя он повернулся к сидевшей рядом девушке и для приличия осведомился:

– Вы откуда – из Сент-Пола или из Миннеаполиса?

– Из Сент-Пола. Учусь в школе номер семь. – Она вдруг придвинулась совсем близко. – А ты, как я погляжу, бойкий, – поощрила она Бэзила.

Положив руку ей на плечо, он почувствовал тепло ее кожи. Их кабина опять оказалась на самом верху, выше было только небо, и опять они заскользили вниз под протяжные стоны далекой каллиопы^[7]. Старательно отводя глаза, Бэзил привлек девушку к себе и, дождавшись очередного подъема в темноту, нагнулся, чтобы поцеловать ее в щечку. Это прикосновение взволновало его, но краем глаза он случайно увидел ее лицо… и порадовался, когда внизу ударил гонг, и колесо, замедлив ход, остановилось Не успели три парочки собраться у выхода, как Олив завопила от восторга:

– Вот же он! Билл Джонс, мы только сегодня познакомились – у меня с ним свиданка.

Походкой циркового пони к ним направлялся парнишка примерно одних с ними лет, который с ловкостью тамбурмажора вертел в руках бамбуковую тросточку. Предусмотрительно выбранное имя не могло обмануть трех приятелей: это был не кто иной, как их сверстник и однокашник симпатяга Хьюберт Блэр.

Он остановился прямо перед ними. Дружески хмыкнул вместо приветствия. Снял шляпу, покрутил ее на пальце, уронил, поймал и лихо надел набекрень.

– Что ж ты, красавица, – обратился он к Олив. – Я тебя пятнадцать минут ждал.

Хьюберт Блэр сделал вид, что собирается ее отдубасить: она захихикала от восторга. Он мастерски выбирал такой тон, который безотказно действует на девушек четырнадцати лет, а также на непритязательных дамочек постарше. Его фантастически тренированное, изящное тело всегда находилось в движении. У него был симпатичной формы нос, обезоруживающий смех и трезвый дар лести. Когда он вытащил из кармана ириску, положил на лоб, подбросил вверх и ловко поймал губами, даже сторонний наблюдатель мог бы с уверенностью сказать, что у Рипли не осталось никаких шансов.