Как же обрести подлинность в экзистенциалистском смысле, который вкладывает в это понятие де Бовуар? Стремитесь быть творчески мыслящим бунтарем, борющимся за идею. Эта идея – свобода. Чтобы прийти к подлинности, необходимо освободиться не только от внешнего гнета, но и от тех цепей, в которые заковываем себя сами. Мы загоняем себя в плен страха, тревоги и стремлений вписаться в общество. Надеваем маски, угодные окружающим, но зачастую прячем какие-то части своего «я» и от себя самих – те части, которые чем-то смущают. Подлинность наделяет нас свободой снять маски, которыми мы прикрываемся, защищая себя. Она дает возможность строить то будущее, которое выберем.

Бунтуя, ставя на кон само свое существование, рискуя поступить так, как считаем правильным, мы творим себя – превращаемся в творческих бунтарей. Отважиться на такое – волнующий шаг. Но для этого придется потрудиться. Начать думать дважды. Действовать, не следуя бездумно чужим ожиданиям. Совершать поступки, осознавая, что наша жизнь тесно сплетена с остальными. Действовать, беря на себя ответственность за то, кем мы станем.

* * *

Я узнала о Симоне де Бовуар при самых неожиданных обстоятельствах. Я сидела на четырехчасовой вечерней лекции по программе MBA, вникая в тонкости корпоративного управления. Когда внимание аудитории стало ослабевать, а кто-то и вовсе начал клевать носом, преподавательница невольно ускорила темп. А потом, заговорив громче, спросила совсем о другом.

«Насколько вы на самом деле свободны на работе?» – услышала я и вскинула голову. Что за странный вопрос? Какое отношение имеет свобода к технике ведения совещаний? Преподавательница тем временем с жаром рассказывала о Симоне де Бовуар, Жан-Поле Сартре и о том, как они отстаивали идеи свободы, подлинности и ответственности человека за свой выбор. Она говорила о том, как организации любят создавать иллюзию свободы, однако на работе выбор у большинства людей только один – смириться с имеющимися условиями или уйти. Считается, что мы должны мыслить нестандартно – уметь выходить за рамки, – однако в действительности это почти никогда не приветствуется. Вот теперь я включилась полностью и ловила каждое слово.

Экзистенциалисты призывали нас создавать свои личные моральные ценности, продолжала она, но на работе мы вынуждены либо исповедовать корпоративные ценности, либо рискуем не вписаться в команду. Нас муштруют, ориентируясь на корпоративную культуру, и берут в штат, исходя из того, будем ли мы ей соответствовать. Независимо от результатов нашей трудовой деятельности эта практика противоречит экзистенциалистской идее о том, что человек есть постоянное изменение и становление, зачастую неожиданное и непредсказуемое. Теперь я чувствовала легкое головокружение. Я не успела поесть перед занятиями, но дело было не в этом. Эта лекция и правда была головокружительной.

О французских экзистенциалистах Симоне де Бовуар и Жан-Поле Сартре я к тому моменту что-то знала, но очень отрывочно и поверхностно. Помнила, что де Бовуар подняла волну феминизма своей книгой 1949 года «Второй пол» – радикальным манифестом, бросавшим вызов угнетению женщин. И о том, что не меньше, чем идеями, она прославилась личной жизнью – принадлежностью к интеллектуальной элите, проводившей время в парижских джазовых клубах и кафе, и длительными скандальными отношениями с философом и донжуаном Сартром.

Жизнь и философия де Бовуар отличались от моей удручающе тривиальной жизни как небо от земли. В профессии я состоялась, но выгорела дотла и была в тупике. К двадцати семи я выстроила карьеру международного арбитражного трейдера и управляла собственным портфелем ценных бумаг и валют. Я провела на Уолл-стрит шесть лет, но потом моя рабочая виза H-1B закончилась, и я вернулась в Австралию, организовала себе домашний офис и продолжила торговать на американском и европейском рынках ценных бумаг из Сиднея.

Год, когда я пробыла финансовым вампиром – сидела ночами, не сводя глаз с блумберговского терминала, и тянула деньги из дыр в рыночной структуре, меня надломил. Тогда как раз лопнул пузырь доткомов, компьютерные алгоритмы сузили спреды, что повлекло за собой увеличение риска и падение прибыли. Я надеялась, что MBA станет для меня обратным билетом в мир живых и ступенькой к новой карьере. Я не знала, куда податься. Какое-то время заигрывала с журналистикой, потом отработала несколько лет в небольшой консалтинговой компании, параллельно занимаясь докторской диссертацией.

Все это время я состояла в подавляющих меня в интеллектуальном и профессиональном плане отношениях с человеком, который не понимал моих устремлений. Неизменно со всех сторон я сталкивалась с давлением. Мне подсовывали книги с названиями вроде «Правила. Как выйти замуж за мужчину своей мечты и сохранить любовь навсегда». Чего ждет общество от меня, почти тридцатилетней одиночки, было понятно: найти любовь, выйти замуж, родить детей и жить долго и счастливо до конца дней своих. Но я подозревала, что это ложная формула счастливой жизни.

Экзистенциализм вошел в мою жизнь, когда я не просто в нем нуждалась, а, сама того не подозревая, жаждала его. Когда со всех сторон уже не нашептывали, а истошно трубили про тикающие часики, для меня, задыхавшейся под гнетом общественных ожиданий, экзистенциализм с его речами о свободе, ответственности и тревоге стал глотком свежего воздуха, пробуждением – или по крайней мере побуждением прожить оставшуюся часть жизни не как сомнамбула.

Осознанно существовать во взрослом мире так же обманчиво трудно, как и быть собой. Философия Симоны де Бовуар импонировала мне как подход к тому, как нужно жить и любить и как добиться значимой подлинности в мире, где мы постоянно вынуждены продаваться – ради работы, ради одобрения друзей, ради профиля в соцсетях – и заполнять пустоту бесчисленными селфи и статусной атрибутикой.

Де Бовуар пробудила меня к жизни, потому что сама была амбициозной, живой и жизнерадостной. Она обладала блестящим умом, которым не кичилась, и природным обаянием. Она была предана философии и пошла против воли родителей, желавших, чтобы дочь приобрела какую-нибудь более практичную профессию, например стала библиотекарем. Семья де Бовуар не была состоятельной. У Симоны не было приданого, поэтому работать ей пришлось бы в любом случае, но она и сама хотела работать, поскольку желала полагаться только на себя. У нее был постоянный спутник жизни – Жан-Поль Сартр, – но она любила и других. И ее философия показалась мне более тонкой и полной оттенков, чем у ее современников-мужчин. Так, де Бовуар доказывала, что контекст имеет значение. Для женщины ситуация будет в корне отличаться от того, с чем приходится сталкиваться мужчинам, а значит, и доступные решения тоже будут разными.

Я разочаровалась в жизни. Чужие ожидания загоняли меня в угол, припирали к стенке и перекрывали свет. Я хотела знать, как смотрела на мир Симона де Бовуар и как бы она посмотрела на мир, оказавшись на моем месте. Я не собиралась ее копировать, мне нужно было разобраться в ее подходе и понять, как и мне добиться большей осознанности в решениях и их последствиях. Я хотела творить себя, но мне нужно было опереться на философские рассуждения де Бовуар, чтобы мои действия были подлинными. Я думала, что, изучив ее идеи, избавлюсь от гнета чужих ожиданий, не позволяющего вздохнуть. Так начались мои попытки понять философию подлинности Симоны де Бовуар, которые продолжаются и сегодня, и эта книга посвящена тому, что мне удалось найти к настоящему времени.

* * *

Кем была Симона де Бовуар? Французским философом, писательницей и активисткой. Она родилась в 1908 году, выросла в Париже, изучала философию в Сорбонне – в те времена, когда женщин только начали допускать к получению образования наравне с мужчинами. Она запоем читала Карла Маркса, Розу Люксембург, Эдмунда Гуссерля, Мартина Хайдеггера, Серена Кьеркегора, Готфрида Вильгельма Лейбница и Георга Вильгельма Фридриха Гегеля. Она училась бок о бок с теми, кто впоследствии, как и она, станет величайшими интеллектуалами своей эпохи. В их число входили Жан-Поль Сартр, Морис Мерло-Понти и Симона Вейль.

Де Бовуар была девятой представительницей женского пола и самой молодой среди всех когда-либо сдавших экзамен agrégation – высокоавторитетное, предполагающее суровую конкуренцию квалификационное испытание для потенциальных преподавателей, которое проводилось в Высшей нормальной школе^{4}. Она стала одним из самых известных и читаемых философов в истории. Американская писательница и драматург Лоррейн Хэнсберри предположила, что «возможно, “Второй пол” окажется самым важным произведением [двадцатого] века ‹…› И мир уже больше никогда не будет прежним». Сара Бейквелл называла «Второй пол» «самым преобразующим из всех экзистенциалистских трудов», а когда де Бовуар скончалась, ее соотечественница философ Элизабет Бадентер воскликнула: «Женщины, вы стольким ей обязаны!»^{5} Вышедший в 1954 году роман Симоны де Бовуар «Мандарины» удостоился Гонкуровской премии, самой престижной награды французской литературы.

Однако называться философом Симона де Бовуар не желала^{6}. Она скептически относилась к участию в элитарной, как она считала, традиции, требующей с фанатическим усердием создавать «бред под названием “философская система”», чем и занимались другие философы, не исключая Сартра^{7}. Ее больше интересовали «живые» жизненные подходы и практические экзистенциальные решения^{8}. В том числе поэтому она стала автором романов, автобиографических произведений и даже написала пьесу.

«Второй пол» начинается с вопроса о том, кого считать женщиной^{9}. Ответ оказался настолько сложным, что исторический и философский анализ растянулся у де Бовуар почти на тысячу страниц. Между тем на этот массивный труд у нее ушло чуть больше года. За усердие и трудолюбие Симону прозвали Castor – «бобр». Кроме того, в этом прозвище обыгрывается созвучие фамилии Бовуар английскому названию бобра – beaver^{10}. (Был ли здесь, кроме прочего, сексуальный подтекст, неизвестно^[2]. Де Бовуар своего отношения к этому прозвищу не высказывала, но, судя по всему, оно ее не задевало.)

И вот, корпя, как бобр, над «Вторым полом» в 1940-х, де Бовуар остро ощутила неравенство между полами. Она осознала, как ей повезло получить образование и выстроить преподавательскую карьеру, хотя хорошие учебные заведения стоили семье дорого. Симона усердно училась. Благодаря уму и происхождению (буржуазная белая семья, принадлежащая к среднему классу) у де Бовуар был выбор, которого большинство женщин были лишены. Но своим привилегированным положением она сумела распорядиться правильно. «Нет, я не только не страдала из-за принадлежности к женскому полу, а скорее соединяла начиная с двадцати лет преимущества двух полов», – писала де Бовуар^{11}.

В 1970-х годах она рассказывала в одном интервью о том, как работа над «Вторым полом» изменила ее собственные взгляды:

[Работающая женщина – например, секретарь] не могла просто посидеть в кафе и спокойно почитать книгу – к ней обязательно кто-то начинал приставать. Ее вряд ли пригласили бы на вечеринку ради «ее мыслей». Она не могла оформить кредит или владеть имуществом. Я могла. Что еще важнее, я посматривала свысока на женщин, не находивших финансовых средств и душевных сил демонстрировать независимость от мужчин. Пусть даже не формулируя это для себя, я считала: «если я могу, то и они могут». Но занимаясь изысканиями для «Второго пола», я осознала, что мои привилегии – это результат моего отказа, по крайней мере в некоторых принципиальных отношениях, от собственной женственности^{12}.