Оливия говорит что-то еще, и мне требуется секунда, чтобы понять, что она спрашивает, где находится моя квартира.

– О, в комплексе «Лейквью Террас», – отвечаю я. Довольно забавное название, учитывая, что рядом с моим домом нет ни озер, ни террас.

Судя по выражению лица Оливии, она понятия не имеет, где это, поэтому я рассказываю о нескольких располагающихся рядом достопримечательностях и ближайших улицах. Ее глаза немного расширяются, и она поднимается на ноги.

– Уиллоу… – запинаясь, произносит она, переплетая пальцы. – Меньше всего мне хотелось бы указывать, как тебе жить, впервые появившись в твоей жизни, но это не самое лучшее место. Я не хочу, чтобы ты возвращалась туда одна. Особенно после того, как на тебя напали.

Часть меня хочет сказать ей, что по этому поводу можно не волноваться. После смерти Ильи не похоже, что кто-то еще станет меня преследовать. Но нужно учитывать братьев Ворониных, и если они узнают, что я вернулась в свою старую квартиру, ничто не помешает им вломиться ко мне, как они, в общем-то, делают всегда.

– Я…

– Пожалуйста, – просит Оливия. – Давай я отвезу тебя к себе, останешься у меня. Только на одну ночь, чтобы ты могла поспать в безопасном месте. – Она слегка смеется, качая головой. – Ну, вообще-то уже утро, но тебе все равно нужно отдохнуть. Я не знаю всех подробностей, но, похоже, ты прошла через тяжелое испытание, моя дорогая.

Она и половины не знает.

От ее заботы у меня кружится голова. Но она права. Это была долгая ночь, и последнее, чего я сейчас хочу, – это оставаться одной.

– Хорошо, – говорю я ей. – Спасибо.

Бабушка улыбается, и в ее улыбке сквозит облегчение, как будто она не была уверена, приму я приглашение или нет. Это так… странно, что кто-то настолько рад моей компании. Но я слишком устала, чтобы разбираться в чувствах, поэтому, когда она выводит меня из палаты, я просто следую за ней.

Мы выходим на улицу, и я с удивлением замечаю, что небо в предрассветных розовых и оранжевых полосах. Сейчас и правда утро.

В голове не укладывается, что вся эта история с Ильей произошла всего несколько часов назад, а мой побег со склада братьев Ворониных вообще будто бы случился в прошлой жизни.

В каком-то смысле мне кажется, словно все это случилось с кем-то другим, а я, выходящая из больницы со своей бабушкой, – это совсем другой человек. Но поскольку мне все еще больно думать о зловещей троице, это определенно неправда.

– Уиллоу.

Этот низкий голос. Я замираю на месте и резко поднимаю голову.

Будто бы мысль о них каким-то магическим образом призвала их сюда. Братья Воронины пересекают больничную парковку, направляясь прямо ко мне и Оливии.

Я моргаю. Кожа горит, а потом становится ледяной.

Это они.

Здесь. Уже нашли меня.

Они втроем идут плечом к плечу, такие же опасно красивые и устрашающие, как всегда. На лице Рэнсома читается облегчение, лицо Виктора словно высечено из мрамора, а челюсть Мэлиса сжата так сильно, что желваки на его щеках вздулись.

Я застываю, сердце бешено колотится о ребра. Думаю, мне следовало ожидать, что, как только я вырвусь из рук Ильи, они смогут меня отыскать. Все, что нужно Вику, – это зацепка, и он способен будет выследить почти любого.

Но все равно это шок – видеть их здесь.

Мышцы напрягаются, дыхание перехватывает, и во мне вдруг просыпается инстинкт «бей или беги». Я понятия не имею, что делать или говорить в их присутствии. Всего несколько часов назад я планировала сбежать из Детройта и никогда не возвращаться. Чтобы больше не видеть их. Но вот они здесь, приближаются ко мне, быстро сокращая расстояние.

Оливия замечает их на мгновение позже меня и слегка отстраняется, выглядя встревоженной.

Не могу ее винить. В глазах постороннего они наверняка выглядят страшно. Они все крупные, в татуировках, и хотя Виктор не такой широкоплечий, как его брат-близнец, он выглядит так, будто при необходимости мог бы переломить человека пополам. Братья кажутся такими же опасными, какими и являются на самом деле. От них волнами исходит сила и уверенность.

Странно, что в какой-то момент у меня совершенно вылетело из головы, как я боялась их раньше. Конечно, я никогда не забывала, кто они и что из себя представляют, но начала чувствовать себя комфортно рядом с ними.

Теперь все в прошлом.

Отныне все, что я чувствую, – это тошноту и нервозность.

Все трое останавливаются в нескольких шагах от меня. Судя по их пристальным взглядам, я понимаю, что они ни за что не уйдут, не поговорив со мной. И последнее, чего я хочу, так это чтобы Оливию втянули в этот кошмар.

– Уиллоу, – шепчет бабушка, придвигаясь ближе ко мне. Она не сводит глаз с братьев, как будто не доверяет им настолько, чтобы отвести от них взгляд хоть на секунду. – Ты знаешь этих мужчин?

Кажется, она вот-вот вызовет копов, и да, наверное, в этом есть смысл. Она явно богата, судя по ее одежде, а братья выглядят как люди, которые без колебаний сделали бы ей больно, лишь бы отобрать то, что у нее есть.

– Да, – отвечаю я ей, отводя взгляд от троицы. – Мне, эм… просто нужно поговорить с ними наедине, если ты не возражаешь.

– О, конечно.

Оливия слегка кивает мне. В ее глазах все еще читается настороженность, но я все же отхожу от нее и приближаюсь к братьям. Бросаю на них взгляд, и мы отходим на небольшое расстояние к крытому участку больничной лужайки. С каждым шагом мое сердцебиение учащается, и к тому времени, когда мы останавливаемся и поворачиваемся лицом друг к другу, пульс скачет, как бешеный.

Рэнсом окидывает меня взглядом, задерживаясь на шее. Я знаю, что он смотрит на синяки от рук Ильи – пятнистое кольцо красновато-фиолетового цвета, которое в лучах раннего утра выглядят еще более темным.

– Черт, ангел, – бормочет он, морщась. – Что он с тобой сделал?

Он тянется ко мне, но я инстинктивно отстраняюсь, не желая, чтобы он прикасался ко мне.

– Со мной все в порядке.

На лице Рэнсома появляется выражение боли и удивления, но он убирает руку и больше не пытается прикоснуться ко мне.

Виктор смотрит через дорогу туда, где ждет Оливия, печатая что-то на своем телефоне и поглядывая в нашу сторону каждые несколько секунд.

– Кто это? – спрашивает он.

Двое других тоже смотрят на нее, и на их лицах читается настороженность – такая же настороженность была на лице Оливии, когда она впервые увидела их. Они словно хотят защитить меня от нее.

Забавно, особенно, когда дело касается этой троицы.

– Моя бабушка, – отвечаю я прямо. Нет смысла это скрывать. – Ее зовут Оливия Стэнтон. Копы нашли ее после того, как взяли у меня анализ крови в больнице.

Брови Рэнсома взлетают вверх, и он переводит взгляд с Оливии на меня, словно ищет сходство. Наверное, он думает о тех временах, когда я считала, что у меня нет семьи, и вот, теперь у меня есть бабушка.

Если бы ситуация была иной, возможно, я бы поговорила с ним обо всех тех сложных чувствах, которые переполняют сейчас мою грудь.

Но все так, как есть.

И я больше не доверяю ему в том, что касается моих чувств.

Выражение лица Рэнсома немного смягчается, в его сине-зеленых глазах мелькает понимание, но я отворачиваюсь от него, не желая этого видеть.

Так я и попала в их ловушку – позволила этим нежным моментам заставить меня забыть, кто эти мужчины на самом деле. Я не хочу никаких напоминаний о том, как я открылась ему. Как рассказала ему о своей боли и шрамах. Как доверяла ему.

– О чем ты, мать твою, думала? – встревает Мэлис. Его голос тверд, и я ощущаю практически облегчение от того, что можно отвести взгляд от Рэнсома и посмотреть в разъяренное лицо его старшего брата. – Какого хрена ты вообще сбежала? Ты знаешь, как это опасно, особенно посреди ночи. Как, мать твою, мы сможем тебя защитить, если ты не рядом?

Он злой, как черт, и это внезапно напоминает мне о том гневе, который вырвался из него, когда он узнал о том, что Колин пытался со мной сделать. Его слова пронзают мое сердце, поскольку я знаю, что все это неправда.

Это все гребаное притворство.

Я складываю руки на груди, пытаясь унять бешеное биение своего сердца.

– А тебе разве не насрать? – огрызаюсь я в ответ. – Ты никогда особо не рвался защищать. Так что можешь прекратить этот спектакль.

– Чего? – Мэлис дергает головой, будто я дала ему пощечину. На секунду в его глазах вспыхивает замешательство, а затем гнев возвращается с новой силой. – Так ты думаешь, да? После всего, что произошло?

– Я не знаю, что еще думать! – практически кричу я, но потом вспоминаю, где мы находимся, и понижаю голос. – Ты говоришь одно, а потом делаешь другое и ждешь, что я просто смирюсь. Позволю тебе обращаться со мной так, как ты, черт возьми, хочешь, и буду благодарна за любые проявления привязанности…

Я обрываю себя, у меня перехватывает горло. Поджав губы, я качаю головой, пытаясь обуздать свои бурные эмоции. Последнее, чего я хочу, – это плакать перед ними.

Я отказываюсь показывать им, как сильно они меня ранят.

Мэлис и Виктор обмениваются взглядами, а Рэнсом делает шаг вперед.

– Уиллоу, – мягко произносит он. – Что случилось? Почему ты ушла? Я думал, у нас все было хорошо. Думал, ты счастлива.

– Я и была! – выпаливаю я. – Я была счастлива. А потом… – Я с трудом сглатываю, глаза щиплет. Выдыхаю. – Я увидела то гребаное видео.

– Что? – Рэнсом хмурится. – О чем ты говоришь?

– Видео. Которое он слепил. – Я тычу пальцем в сторону Виктора. – Я зашла в его комнату и увидела это. На его гребаном компьютере. Все его шпионские записи из моей квартиры. Кадры с того проклятого поля для гольфа, где Колин меня домогался. А еще… то, что мы делали с вами. – Эта часть ранит больше всего. Каждое слово царапает горло, словно наждачка. – Я видела слова, которые вы написали обо мне. И знаю, что вы на самом деле обо мне думаете, так что не надо заявляться сюда и пытаться притворяться, будто я хоть когда-то была вам небезразлична.

Все трое братьев надолго замолкают, удивленно уставившись на меня. Даже глаза Виктора на секунду расширяются, прежде чем выражение его лица становится более нейтральным.

– Уиллоу, – говорит Рэнсом, подходя еще ближе. – Это совсем не то, что ты подумала. Мы должны были…

– Рэнсом, – резко обрывает его Мэлис.

Он качает головой, и Рэнсом замолкает. Все трое обмениваются взглядами, безмолвно переговариваясь друг с другом, и хотя мне не понять, о чем они совещаются, это ранит и выводит меня из себя еще больше.

Еще одно напоминание о том, что я всегда была для них чужой, никогда по-настоящему не вписывалась в их компанию. У них тут целый безмолвный язык, который я никогда не пойму.

Никто из них больше не произносит ни слова, и я на секунду закрываю глаза, чувствуя, как боль в сердце становится все острее.

– С меня хватит, – говорю я им слегка дрожащим голосом. – Найдите другую игрушку, которую можно использовать, как захочется. Илья мертв, так что у вас больше нет причин следить за мной. Угроза миновала. – Я вздергиваю подбородок, глядя на каждого из них по очереди. – Убейте меня, если хотите, но я не вернусь.

– Уиллоу…

На этот раз именно я отмахиваюсь от Рэнсома, качая головой.

– Я ничего не сказала копам. Не упомянула о вас или о том, что знаю, кто такой Илья или Николай. Ваша тайна по-прежнему в безопасности. Все, чего я хочу, – это чтобы вы оставили меня в покое. Пожалуйста. Просто оставьте меня в покое.

Прежде чем они успевают сказать что-нибудь еще, я разворачиваюсь и иду через лужайку обратно к бабушке. Они не пытаются остановить меня, и по какой-то причине это тоже причиняет боль.