В этом деле Россия как будто ведет себя как женщина: проверяет нового ухажера, хочет знать, сколько он готов страдать ради нее.

– Заявление заполнил, дорогой?

– Да! В двух экземплярах!

– ИНН и копия ИНН?

– Есть и есть!

– О, какой ты хороший… А сертификат о несудимости с апостилем и заверенным переводом ты принес мне? Ты же знаешь, я такое люблю.

– Принес-принес!

– О, ты мне нр-р-равишься… Но… Я вижу, у вас место рождения написано тут Олдхем, а там Олдхэм.

– Это плохо?

– Мда… Плоховато… Кажется, я сегодня… занята. Ну, приходи как-нибудь потом. Оревуар!

Это случилось, кстати, один раз. Они сказали, что не могут принять документы с опечаткой. Не буду тут рассказывать про ЗАГС и предводительницу там, к которой пришлось 4 раза ездить. Это, наверное, единственный раз, когда мне тут было обидно с бюрократией.

А так, если выполнишь все квесты правильно, то награду получишь! Право на проживание и пирожок с полки. Если неаккуратно заполнил бланки, значит, no pirozhok for you. И правильно. То, что легко дается, мало ценится.

На мое удивление, в тот день все прошло хорошо. У русской бюрократии есть, так сказать, угрюмая репутация, НО! У меня много хорошего опыта с ней. Россия дала мне РВП 2 раза! (Первый я не успел превратить в ВНЖ, тупой потому что.)

Право жить и работать в чужой стране – это дорогущий дар. Любое государство может легко отказаться от твоего присутствия, и ничего тут не поделаешь. Поэтому оно стоит всего этого труда и благодарности за то, что вставили синее чернило в паспорт.

И на самом деле я столкнулся со многими приятными сотрудниками УФМС (правдивости ради, столкнулся еще и с пугающими!). Они реально помогли мне, когда можно было просто отказать и не объяснять подробно, что делать.

– Вы забыли одну форму, ничего страшного, вниз бегите, там распечатайте и потом вернитесь ко мне без очереди!

У некоторых есть чувство юмора. Правда, юмор черный. Но смешной. Без боли нету шутки. В каждой шутке есть доля боли.

Но даже самые приятные сотрудники УФМС не могли меня спасти от последствий моей собственной глупости. Однажды остался только один вариант – поехать в ближайшую страну, чтобы сделать новую визу…

Граница

Однажды в 2004 году…

Я вышел и взглянул окрест меня – душа моя собственными страданиями уязвлена стала.

Обратил взоры мои во внутренность мою – но не узрел, что бедствия Крэйга происходят от Крэйга, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы.

Например, на визовые законы Российской Федерации…

Из автобуса вышел молодой человек в слишком тонкой, починенной куртке. От него пахло отчаянием и грустью разгильдяя, которому наконец-то пришел счет за веселье.

Явно ошеломлен, он неуверенным шагом шагнул в сторону пограничной заставы, в самом конце длинной очереди. Впрочем, как всегда.

Он дошел до кабины, в которой хмуро ждал офицер с тремя шевронами.

«Что вас заставило бросить нашу родину?» – обвиняли глаза пограничника.

«I’m sorry… You have no idea how sorry…» – ответили его глаза.

Вербализовать мысли не пришлось никому, все уже было понятно. Заговорил только штамп.

Штампок-штампок.

Через три шага с растрескавшемся сердцем он покинул Россию.

Oн – это я.

– Несчастный! – возопил я. – Где ты?! Куда девалося все, что тебя прельщало? Где то, что жизнь твою делало тебе приятною? Где интернет-кафе Quo Vadis, «Теремок», Il Patio Pizza? Где новые друзья, Чижик-Пыжик и «Дом Книги»? Неужели веселости, тобою вкушенные, были сном и мечтой?

Он вышел из пограничного пункта и снова зашел в автобус, который окончательно увез его взарубеж. Собаки-ищейки обнюхали все и всех, но, не отыща хорошей нюховины, ушли спокойно. Все пассажиры тоже разошлись, оставив молодого иностранца одного на площади в незнакомом городе в незнакомой стране.

Вечерело. Он в десятый раз сунул руку в скрытый карман, проверяя, что там еще есть 300 долларов. Слава богу, они утешительно зашуршали под пальцами. Без них вернуться не получится…

Несчастный парень снова взглянул окрест себя и увидел крепость, стоящую живой метафорой на другой стороне реки. Широкий да высокий и закрывающий кругозор замок. За сплошной стеной, за глубокой рекой. И за солдатами с собаками. Он отвернулся от этой пачки метафор и открыл бумажную карту с Х там, где он может ночевать не на улице.

Быстро все поменялось и неожиданно. 4 часа назад он еще был в России на Балтийском вокзале. Попрощавшись с Сашей, он зашел в автобус, невольно рассыпая повсюду документы, монетки и неистово раздавая всем ненужные извинения.

Еще три дня назад он вообще не думал, что покинет страну. Пока он не пришел на работу, где с криком его спросили: «Почему вы еще тут?!»

Выяснилось, что русская виза аннулируется, когда иностранец делает новое приглашение. Я хотел посетить подругу в Стокгольме, но потом передумал. И не знал, что по-любому придется уехать и снова приехать.

Честно, они могли бы сказать мне это заранее…

Мне дали в долг 300 долларов на визу и жилье и сказали: «Живо в Нарву! Там сделаешь новую визу и приедешь обратно». Я послушно и погрустно пошел поехать.

Теперь я стоял один на площади в Нарве, проверяя в одиннадцатый раз свои 300 долларов. Сложив карту, под темнеющим небом пошел на поиски хостела на точке Х.

К двери консульства Российской Федерации подошел довольно уставший англичанин, молодой холостяк – не помещик, имеющий около сотни душ крестьян, – словом, такой, которого называют преподавателем английского как иностранного.

Въезд мой в Нарву не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным…

Я сделал глубокий вдох, успокоил себя и вошел.

– ЧТО ВАМ?! – приветстворал меня охранник, видимо, считая, что приветствие в консульстве должно быть кратким, как команда, как выстрел.

Впрочем, и ожидаемо. Стандартное русское приветствие «Здравствуйте!» и есть команда. Повелительное наклонение. Делайте! Проходите! Ну-ка, здравствуйте! Не болей передо мной!

Дрожащим устом я постарался уверенно произнести:

– Извините, что беспокою, я бы хотел записаться на подачу на визу, пожалуйста, если это возможно.

Видеть, что охранник не собирается меня извинять, было сложно, аж страшно.

И стыдно. В гостинице, когда я поздоровался с администратором, я горел чувством вины, так как не знал, как сказать «здравствуйте» на эстонском. Мне всегда стыдно быть в другой стране, не выучив их язык. А вот, находясь на территории России, я не мог объясниться на русском.

Охранник не шевелился. Только медленно снизил высоту своих бровей.

– Виза, – сказал я, забыв о существовании винительного падежа. Адреналин лился рекой в сосуды мои. Было страшно, как первый раз в продуктовом магазине в Автово.

– Заполните бланк.

Я заполнил.

– Подпишите.

Я подписал.

– Еще тут, тут и тут подпишите, – сказал охранник.

Я подписал там, там и там.

– Присаживайтесь и подождите.

Я уважительно присел и начал подождать.

«Очередь будет длинной, смогу успокоиться перед собеседованием. Буду готов, будет все ок», – позитививовал я про себя.

– Эштон Крэйг! Проходите!

– Спасибо…

Я пошел к двери в кабинет, где сидел человек, который решит мою судьбу, и тихонько постучал…

Не было ответа.

Через минуту я вернулся к охраннику.

Он выглядел как пес в мультике «Котенок по имени Гав». С усами и хмурым видом.

Глаза охранника расширились как две луны, в которых было написано: «И снова ЧТО ВАМ?!» Но вместо этого он угрожающе спросил:

– Вы куда?!

– Извините, а там… я… что там делать? Я постукнул, но…

– Да просто зайдите, он вас ждет.

Это тогда было фундаментально немыслимо для меня. Просто зайти в кабинет… В консульстве… Без какой-либо входительной церемонии??

Я пару секунд смотрел на охранника, глазами умоляя взять меня за руку и просто привести к консулу.

Ответили только его глаза: «Вы еще и издеваетесь?!» И я грустно ушел, чтобы зайти в кабинет, не постучав.

Я дошел до двери и сделал глубокий вдох. «Долларов осталось 200, этого хватит на одну попытку, – подумал я. – Надо удачно подавать на визу! Надо дифирамбически попотчевать консула вестями из Санкт-Петербурга, чтобы он впустил меня обратно на свою Родину».

Мое сердце стучало, а я нет.

Я вошел в кабинет. Консул и правда меня ждал, сидел за столом, на котором стоял чайник.

– Присаживайтесь! – сказал он и налил чай.

– Спасибо вам большое, – ответил я и сел.

Дальше он спросил, как я оказался в Нарве, и я объяснил, что сделал новое приглашение, не зная, что это обнуляет существующую визу. Ну, наверное, я сказал:

– Я потерял мою визу потому, что я попросил новую приглашению…

Но он милосердно понял меня.

– А почему вы приехали в Россию?

Слава богу, каждый человек в Питере задавал мне этот вопрос. У меня был отточенный, искренний ответ. Ради красоты я добавил, что читал Пушкина.

– О! Какие работы?

Палевно.

– Ну… Больше всего «Евгений Онегин». Я помню там: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог».

Я сделал паузу, умоляя Бога, чтобы консул не попросил дальше прочитать. В этот момент я достиг новых высот богоцентричности.

– Великолепно! Очень приятно слушать Пушкина с английским акцентом!

Я таинственно выдохнул. Дальше мы разбирали мой визовый запрос, и все шло гладко, кроме момента, когда на вопрос «Страховка есть?» я ответил: «Страх есть, да».

Потом он меня отправил к окошку, которое волшебно превратит 200 долларов в визу. Через 10 минут я уже выходил на улицу, радостно игнорируя строгий взор охранника. Я положил паспорт во внутренний карман и побежал в хостел. Через два часа я услышал самый прелестный звук, который можно услышать на границе.

Штампок-штампок.

– Проходите!

Это приключение было страшным. Количество потенциального стыда перед родителями, профессорами, друзьями было бы невыносимым. Но хуже всего – я бы не мог продолжать учить русский, дружить с русскими, надоедать охранникам и продавцам, исследовать город, который через два года стал моим новым домом. Моя жизнь получилась бы немного другой. Мой русский был бы хуже. Как я справился с этой задачей – не знаю. Бог спас, консул спас, Пушкин спас, Россия дала добрую скидку на разгильдяйство для малотолкового иностранца из Олдема.

Pancakes

Когда я только приехал, почти каждый разговор со мной выглядел так:

– Хочешь блинов?

– Плынов?

– Да, пэнкекс которые.

– Панкэйкс?

– Да, панкэкс.

– Ааа, blini которые? Сегодня ваш день панкексов, что ли?

– В смысле?

– Ну… Ваш блинный день сегодня?

– Какой день?

– Блинный день. Это день до Лента.

– Лента?..

– Да, когда нельзя есть некоторые вещи. Ну, вкусное нельзя.

– А-а-а, ты имеешь в виду пост?

– Пост? Как почта?

– Да не, это пост. Не ешь жир, мясо и так далее.

– Да, вот! Ну, и день панкейков – это типа чтобы все вкусное есть сразу, перед почтой.

– Постом.

– Постм, да.

– То есть у вас в Англии только один день в год с блинами?

– А у вас несколько?

– У нас можно каждый день. Ты что, в «Теремке» не был?

– Что такое «Тиримка»?

– Пошли покажу, блин.

В детстве pancake day был 3-й лучший день после Рождества и моего Дня рождения. Nana нам делала блины и показывала, как flip-нуть их высоко и потом словить. Почему так надо было, она не объяснила, но это выглядело очень круто.