– Ну, полагаю, прайфек был гораздо больше обеспокоен пьесой, чем я, – заметил Роберт. – Более того, он счел необходимым тщательно допросить фралета Акензала. Весьма тщательно – вместе со многими другими участниками представления.

– Это было глупо, – тихо произнесла Элис, потирая лоб.

– Вы что-то сказали, леди Берри?

– Да, ваше высочество. Я сказала, что прайфек поступил глупо, подвергнув композитора пыткам, а вы – разрешив ему это сделать. Вы ведь знаете, что вам потребуется поддержка лендвердов, когда придется защищать город. Леовигилд Акензал – их любимец, в особенности после его замечательного представления.

– Хм-м, – все так же задумчиво отозвался Роберт, – леди Берри, вы высказали очень разумную мысль. Какая политическая проницательность в женщине, которую я считал простой шлюхой.

– Можно быть очень простым, но все же понимать больше, чем доступно вашему пониманию, – парировала Элис.

– Да, пожалуй, это верно, – признал Роберт. – В любом случае, если потребуется, мы всегда сможем вернуть доверие лендвердов. К тому же, если меня будет поддерживать Ханза и святая церковь, не думаю, что мне придется считаться с их мнением. Мне нужно лишь, чтобы они сохраняли спокойствие еще около месяца, не так ли?

– Церковь? – спросила Мюриель.

– Именно. Прайфек написал фратексу Призмо в з’Ирбину, и тот любезно согласился прислать войска, необходимые для поддержания мира и проведения ресакаратума, пока трон не окажется в безопасности.

– Сначала Ханза, теперь церковь… Ты готов отдать страну любому врагу, если он позволит тебе просидеть на троне еще немного. Ты воистину жалок.

– Я и не подозревал, что ты считаешь церковь нашим врагом, – вкрадчиво проговорил Роберт. – Прайфек Хесперо может усмотреть в этом грех. Весьма возможно, он сочтет необходимым допросить тебя.

Внезапно зазвенело разбившееся стекло.

– Леди Берри, – заметил Роберт, – вы уронили свой бокал.

Элис обратила невидящий взгляд в его сторону.

– Да проклянут тебя святые, – прохрипела она. Она попыталась встать, но ноги ее уже не держали. Ужас пронзил Мюриель, словно удар клинка. Она протянула руки к Элис.

– Что ты с ней сделал, Роберт? Роберт погладил бородку.

– Я сделал ее твоей служанкой, поскольку рассчитывал досадить этим тебе. Однако вы, по всей видимости, сдружились. Кроме того, у меня создалось впечатление, что милейшей Элис удалось выведать кое-какие сведения у одного из стражников – не исключено, что она поступала так и в иных случаях. Я понял, что не только неправильно оценил леди Берри, но и недооценил ее. Я лишь гадаю, на что она еще способна. Не сомневаюсь, что ты рассказала ей о тайных ходах, которыми пронизан замок, если она сама о них прежде не знала. Может быть, она рассчитывала сбежать вместе с тобой. – Он позволил себе улыбку. – В таком случае она заберет свой замысел в Тенистый Эслен.

Мюриель опустилась на колени рядом с Элис и взяла ее за руку. Кожа девушки приобрела синеватый оттенок, руки конвульсивно подергивались. Пальцы словно заледенели.

– Элис! – задохнулась Мюриель.

– Виселичное сусло, – прошептала Элис едва слышно, так что Мюриель пришлось наклониться к ней. – Я знала… – Она вздрогнула, черная пена выступила на ее губах.

Она пробормотала что-то неразборчивое, Мюриель ощутила слабое тепло на коже, и волоски на ее руке встали дыбом.

– Берегите себя, – прошептала Элис. – Сойнми. Сойнми, фьендин.

Ее дыхание стало прерывистым, она хватала воздух так, будто икала, пока наконец не затихла с последним, почти беззвучным вскриком.

Мюриель подняла взгляд на Роберта, ненависть ее была так велика, что она не находила слов.

– Пожалуй, мы положим ее в склеп Отважных, – задумчиво проговорил Роберт. – Если душа Уильяма найдет туда дорогу, он будет доволен. – Он встал. – Завтра к тебе придет белошвейка, чтобы снять мерки для свадебного платья, – с довольным видом сообщил он. – Мне доставило большое удовольствие навестить тебя, Мюриель. Доброго дня.

И он ушел, оставив Мюриель наедине с Элис, плоть которой уже начала холодеть.

Часть первая. Воды, текущие под миром

На каменистом западном берегу Ройн Иенис Френ Мек-Лир встретился со святым Джеройном Мореходом, и на его корабле они поплыли по западным волнам сквозь туман и ледяной дождь до унылого берега, поросшего темным лесом.

«Это Лес за Краем Света, – сказал святой Джеройн. – Будь осторожен и, когда станешь выходить на сушу, постарайся не ступить в воду. Иначе ты забудешь все, что знаешь».

Из «Френн Рей-эйс: Легенда о святом Френе, рассказанная на Скерне» сакритора Роджера Бишопа

Темная Властительница взяла Альзареса за руку и указала на реку.

– Испей из нее, – сказала она, – и ты станешь словно мертвец, без воспоминаний и грехов.

Затем она махнула рукой в сторону резвого ручейка.

– Испей отсюда, и узнаешь больше, чем любой из смертных.

Альзарес посмотрел на реку, а потом на резвый ручеек.

– Но река наполняет ручей водой, – проговорил он.

– Разумеется, – ответила Темная Властительница.

Из «Са Алъзаресфилл», народного сказания Хериланца

Ne piberos daz’uturo

(нe пей воды).

Из вителлианской надписи на могиле

Глава 1. Потерянные

Мне бы друга милого,
Чтобы грудь как снег бела,
Чтоб уста как кровь багряны,
Кудри вранова крыла.
Мне бы друга милого…

Энни Отважная бормотала слова песенки, которую любила с детства.

У нее дрожали пальцы, и где-то с мгновение ей даже казалось, будто они – не часть ее тела, а диковинные черви, присосавшиеся к ее рукам.

Чтоб уста как кровь багряны…

Энни уже видела кровь, много крови. Но никогда такого поразительного оттенка – ослепительно-красную на фоне белого снега. Энни казалось, что только теперь она впервые познала истинный цвет крови, а все виденное раньше – лишь его бледное подобие.

По краям пятно порозовело, но в самом центре, в том месте, откуда, пульсируя, кровь изливалась на холодную белизну, она казалась прекрасной и совершенной.

Чтобы грудь как снег бела…
Кудри вранова крыла…

Кожа мужчины посерела, а волосы были цвета соломы – ничего общего с воображаемым возлюбленным из песни. На глазах у Энни его пальцы разжались, выпустив кинжал, и он распростился с заботами этого мира. Его глаза удивленно округлились, словно там, за границей земель судьбы, ему открылось то, что не дано увидеть живым. Умирающий в последний раз выдохнул облачко пара – и все.

Где-то – казалось, очень далеко – раздался хриплый крик и лязг стали, затем наступила тишина. Между темными стволами деревьев тихо падал снег, и больше вокруг как будто ничто не шевелилось.

Кто-то фыркнул.

Изумленная, Энни повернулась и обнаружила серую в яблоках лошадь, которая с любопытством поглядывала на нее. Животное казалось знакомым, и девушка тихонько вскрикнула, вспомнив, как оно бросилось к ней. Судя по следам на снегу, лошадь много топталась вокруг, одна отчетливая цепочка сбегала со стороны холмов. Часть пути отпечатки копыт сопровождали розовые капли.

На гриве лошади тоже была кровь.

Энни с трудом встала на ноги – бедро, щиколотка и ребра отчаянно болели. Она огляделась по сторонам, но увидела только мертвеца, лошадь и голые деревья, чьи ветви раскачивались под порывами зимнего ветра.

Наконец Энни взглянула на себя. На ней было красное замшевое платье, отделанное черным горностаем, а под ним – амазонка из плотной ткани. Энни помнила, что эту одежду ей дали в Данмроге.

И сразу же в памяти всплыла битва – и смерть Родерика, первого человека, которого она полюбила, и первого, кто предал ее.

Энни провела рукой под капюшоном, коснувшись завитков медных волос. Она коротко остригла их в Терро Галле – теперь ей казалось, что это было очень давно, чуть ли не в прошлой жизни. Волосы отросли лишь самую малость. Значит, из памяти Энни стерлись часы или дни, но не девятидневья, месяцы или годы. Однако она по-прежнему не могла определить, который теперь день, и это ее пугало.

Она помнила, как выехала из Данмрога вместе со своей фрейлиной Острой, вольной женщиной Винной и тридцатью восемью мужчинами, в число которых входили ее друг вителлианец Казио и телохранитель сэр Нейл МекВрен. Накануне они сражались с предателями и победили, но почти все из них так или иначе пострадали в этой битве.

Однако у них не было времени на то, чтобы спокойно оправиться от ран. Отец Энни, император Кротении, был мертв, а мать стала пленницей узурпатора. И Энни Отважная повела свою маленькую армию в поход, чтобы освободить мать и потребовать назад отцовский трон. Это она помнила отчетливо.

А вот где ее друзья и почему она не с ними, Энни вспомнить не могла. И кто этот мертвец, лежащий у ее ног? Его горло было перерезано, рана напоминала широко открытый рот. Но как это случилось? И кем он был – врагом или другом?

Наверное, все же врагом, решила Энни. Иначе бы она узнала его в лицо. Она прислонилась к стволу дерева и, закрыв глаза, стала вглядываться в темные воды, затопившие ее память, нырнула в них, словно зимородок…

Она ехала верхом рядом с Казио. Молодой вителлианец практиковался в королевском языке…

– Эсне эст калдо, – сказал Казио, поймав снежинку на ладонь и разглядывая ее с детским изумлением.

– Снег холодный, – поправила его Энни, но тут же, приглядевшись к его гримасе, поняла, что Казио нарочно произнес слова неправильно.

Казио был высоким и стройным, с резкими, привлекательными чертами лица, темными глазами и извечной проказливой усмешкой.

– А что значит на вителлианском «эсне»? – строго спросила она.

– Металл цвета твоих волос, – ответил он, и что-то в том, как он это сказал, заставило Энни задуматься, каковы на вкус его губы.

Мед? Оливковое масло? Он ее когда-то целовал, но она не могла вспомнить… «Надо же, какая чушь в голову лезет…» – с досадой подумала она.

– «Эсне эст калдо» на вителлианском означает «медь горяча», верно? – перевела Энни, пытаясь скрыть раздражение.

Казио ухмыльнулся, и она поняла, что опять что-то упустила.

– Да, верно, – растягивая слова, произнес Казио, – если брать буквально. Но это своего рода игра слов. Если бы я разговаривал со своим другом Акамено и сказал: «Феро эст калдо», это означало бы «железо горячо», но железо может означать еще и меч, а под мечом, видишь ли, порой подразумевают одно очень личное оружие мужчины, и получается комплимент его мужественности. Он понял бы меня так, что я намекаю на его железку. А медь – мягче и красивее и может означать…

– Понятно, – быстро оборвала его Энни. – Давай пока закончим лекцию о вителлианском разговорном. Ты ведь хотел научиться лучше говорить на королевском языке, разве нет?

Казио кивнул.

– Да, но мне всего лишь показалось забавным, что ваше «холодно» в моем языке «горячо».

– Да, а еще забавнее, что ваше слово «свободный» на королевском языке означает «возлюбленный», – язвительно сообщила Энни. – В особенности если учесть, что нельзя одновременно быть первым и оставаться вторым.

Взглянув на его лицо, Энни тут же пожалела о своих словах. Казио заинтересованно приподнял бровь.

– Наконец-то наша беседа приобрела любопытный оттенок, – заявил он. – Но, э-э… «возлюбленный»? Не коммренно. Что означает «возлюбленный» в королевском языке?

– То же, что и вителлианское «карило», – неохотно ответила Энни.

– Нет, – вмешалась Остра, и Энни виновато вздрогнула, поскольку совсем забыла, что та едет рядом с ними.

– Нет? – переспросила она. Остра покачала головой.