Да, я ожидала подлянки. Но то, что увидела, заставило сделать шаг назад к двери. Но я сдержалась и закусила губу.

Глава 2. Не так страшная черная магия, как ее последки

Нет, черная магия не убила Раниера. Но слепленный из нее шар ударил его в грудь и пробил кожу. Если бы заряд прошел насквозь – как снес часть плеча у дяди Кенрика в Гарме, рану могли бы тут же очистить и заживить – тем более что и я, и Кенрик знали, что нужно делать. Но удар пришелся в грудь напротив сердца. Сила его была такова, что Раниер потерял сознание и грохнулся на пол, не в силах сопротивляться атаке черной мерзости, а проклятый состав излился под кожу. Защита магистра не пропустила смертельную магию внутрь тела и принялась ее выталкивать. И вытолкнула – через рот, нос и левый глаз, поскольку Раниер упал на левый бок. После чего рот оказался разорванным изнутри – нижнюю губу оторвало наполовину, а верхнюю вывернуло наизнанку, и она покрылась черными наростами, похожими на гроздья застывшей черной смолы. Но поскольку черная магия изливалась не только через рот, но и через нос, ноздри носа снесло тоже – остались две дыры в черных наростах обезображенной кожи. И, наконец, левый глаз. Сам глаз чудом уцелел, но нижнее веко оттянуло и вывернуло наизнанку, и тоже покрыло черными пузырями. На шее – там, где под кожей черная дрянь текла, ища выход, кожа потемнела и сделалась похожей на грязную сморщенную тряпку.

Семь лет назад после удара я видела кровь вокруг головы Раниера и черные извивы последков – но не разглядела лица – дядя Кенрик мгновенно прикрыл голову магистра плащом.

– Ты все же нашла меня… Упрямая. – Он сокрушенно покачал головой.

Раниер не мог говорить с помощью губ и голосовых связок – за него говорил его магический дар – отчего голос его казался искусственным, как у кукол Механического Мастера.

– Ты обещал на мне жениться, – напомнила я, – если соглашусь ждать тебя семь лет. И я ждала. Но ты не вернулся. Пришлось тащиться сюда, в Дивные земли, через гавани приморских городов на корабле. За каюту отдала два золотых. Как говорят во Флорелле: содрали двенадцать шкур.

– Давно ты догадалась, что я жив?

– Да где-то спустя год. Бабушка что-то уж очень многозначительно молчала и не желала отвечать на мои вопросы. Ну и еще кое-что… Я надеялась все же, что ты придешь сам. Не хотелось навязываться – я гордая. Но с другой стороны, раз я гордая, то не позволю, чтобы меня бросили из-за какой-то ерунды.

– Это не ерунда.

– У вас, что, в Ордене нет магика-медикуса? Или никто прежде не плевал в магистров сгустками черной магии?

– Эти раны не заживить – черная магия срослась с моим телом, наросты не проникают внутрь, но постепенно пузырятся все новые гроздья. Их пробовали срезать, но они вырастают вновь…

– Да, с медициной у вас серьезные проблемы, – остановила я его оправдания.

– Я наделся, что ты забудешь обо мне через год-другой. Это было бы лучше всего. Для нас обоих.

– Ты все же дурак.

Он глянул на меня с изумлением. Вернее, один глаз смотрел с изумлением, а второй не выражал ничего, сдавленный наплывшим верхним веком. Разве что оттянутое нижнее веко придавало лицу собачий печальный вид.

– Так ты намерен сдержать слово? – спросила я.

– А ты готова поцеловать меня – такого…

Я посмотрела на торчащие из вывернутой губы наросты. Я видела раны и поужаснее. Но редко.

– Нет, целовать не буду. И не подумаю. Ты этого пока не заслужил. И ты не ответил на мой вопрос.

– Слово я сдержу. Но тебе это не нужно. Поверь мне. Лучше уехать как можно скорее. Уехать и забыть. Как будто меня вообще нет. Как будто я умер тогда в Ниенском замке.

– Запомни только, что сейчас сказал. Ты подтвердил данное слово в стенах Обители Ордена.

Я развернулась на каблуках и направилась к двери, приговаривая:

– Какие же все дураки!

* * *

Через час я вернулась с моим любимым сундучком из черного дерева с бронзовыми уголками и бронзовой ручкой. Подарок Механического Мастера на мой десятый день рождения. Удобные ячейки для флаконов, маленькие серебряные коробочки для таблеток. И отдельная шкатулка для медицинских инструментов.

Когда юный привратник открыл мне снова, на лице его изобразилось искреннее изумление.

– Разве вы не уехали, мистресса?

– Я кое-что забыла в комнате магистра Раниера.

В этот раз Тиб не пытался меня остановить. Когда я вошла в знакомую келью, магистр сидел в деревянном кресле, вытянув ноги, и рассматривал в зеркало свое лицо. Я придвинула второе кресло и уселась напротив него.

– Так и знал, что вернешься. Что-то еще хочешь сказать?

– Да, смотрю, с чего начать.

Он недоуменно поднял брови. Из-за уродства гримаса получилась нелепой.

– С чего начать лепить твое лицо, – уточнила я. – Ты разве не расслышал: я нынче магик третьего уровня. Вообще-то давно делаю то, что и четвертому, и пятому кругу не под силу. Просто бабушка сказала: «Не торопись, а то злые языки скажут, что круги тебе рисуют за королевскую кровь», – и уточнила: – Магик-медикус.

– Все медикусы давно отступились.

– Я же сказала, у вас тут нет искусных вроде меня. И я не просто медикус, я скульптурный магик. Я леплю раненым лица, восстанавливаю кожу на теле после ожогов. Вот был случай, одна глупая особа накануне свадьбы решила угостить родных пирожками. А пирожки жарила в масле. Ну, и плеснула этим маслом не на сковородку, а на плиту. Так я ее три дня возвращала. Трое суток мы с нею взаперти просидели, нам только еду доставляли, да нужные составы. Чтобы жених не узнал про ожоги, а то станет болтать, что видит следы пламени на коже, даже если их там давно нет. С тобой, конечно, сложнее будет, чем с простым ожогом от раскаленного масла. Твое тело, когда вытравливали знаки на щеках и руках, получило способность сопротивляться черной магии. Это спасло тебе жизнь. Но тело откликнулось с такой яростью, что теперь постоянно борется с опасностью, хотя ее давно нет, и пожирает само себя.

Раниер смотрел на меня с удивлением и – как я сама себя льстила – с восхищением.

– И что теперь делать?

Я достала из сундучка стеклянный мерный стаканчик, налила на два деления темно-розовой густой жидкости.

– Пей.

Он взял мой дар. Помедлил.

– И что будет?

– Черные пузыри начнут подсыхать, шелушиться, чесаться, и в итоге они отпадут. Если не поможет до конца, и часть этой дряни уцелеет, придется выпить еще пару глотков.

– Так просто!

– Просто? Этот состав известен только моей бабушке, вдове короля Эддара. И она так и быть поделилась своим секретом со мной. Иначе пришлось бы срезать скальпелем наросты и срезать быстро. А хирургия – не моя сильная сторона.

– Так ты знала… Откуда?

– Неважно. Так я и раскрою тебе все тайны. Пей!

Он все еще медлил. Потом отставил стаканчик, сгреб меня в охапку, прижал к себе так, что я ощутила касание мерзких пузырей на своей коже и невольно брезгливо сморщилась.

– Ди, красавица моя, послушай… Я люблю тебя. Люблю до боли в груди. Так, что сердце пропускает удары… И потому – беги! Заклинаю! Беги! – раздался горячий шепот над моим ухом. – Ради нас обоих – беги!

– Я не отступлюсь.

Наверное, он ощутил мою решимость на чисто магическом уровне. Потому как разжал руки. Помедлил. Потом взял стаканчик и опрокинул содержимое стекляшки залпом и глянул на меня вопросительно.

– Когда черная дрянь отпадет, слеплю тебе новое лицо, – принялась рассуждать я вслух. – И сделаю новую кожу там, где остались ожоги. Работа небыстрая. Наберись терпения… И, кстати, чесаться, усыхая, эти шкурки будут бешено. Но расчесывать раны нельзя – иначе моя работа усложнится.

– А у тебя нет средства… противостоять?

– Попробую что-то сделать.

Я принялась размешивать в фарфоровой чаше мазь – немного поможет утишить нестерпимый зуд. Мне нравилось его подначивать: сейчас он был полностью у меня в руках.

– Как ты поняла, что я жив?

– Ну… ты же сам сказал, что татуировки тебя защищают, поскольку в состав чернил подмешали толику последков черной магии.

– Этот юный Брин – он был сильным магиком.

– Но не сильнее дяди Кенрика.

– Я слышал, Магик Кенрик снова утратил Дар.

– Это его обычная история. Не только утратил Дар, но и впал странный сон, похожий на летаргию. После того, как сам проткнул себе руки иголками типа Перстов Судьбы. Теми самыми, что он извлек из рук мальчишки по дороге из Гармы. Волчья деревня по дороге в Ниен…

– Да, помню тот случай…

– Крон обещает, что он проснется. Особенно теперь, когда ему ампутировали руки, и Механический Мастер изготовил стальные протезы.

– Его Дар был ему не по плечу, – изрек как приговор Раниер.

– Не, руки ампутировали ниже локтей, а не до плеч, – скаламбурила я. – И я очень аккуратно зашила раны, а потом и швы заживила. Все мы повторяем раз за разом одни и те же ошибки, только не понимаем этого. А когда наконец до нас доходит, где мы лажаем, уже поздно что-то исправлять.

– Лажаем? Что за слово?

– Любимое словцо моего брата Лиама Маркуса. Притащил из Дома Хранителей – популярно среди молодого племени магиков.

– Сколько ему сейчас? Твоему сводному брату.

– Шесть должно быть, да, кажется, шесть уже исполнилось.

– А ты не обманула! – сморщился Раниер. – Ужасно чешется.

– Терпи! – Засмеялась я. – А то придется связать тебе руки.

– Потом… попробуем… – выдавил он, сцепляя пальцы в замок.

– Не так скоро, как ты надеешься…

Глава 3. Исполнение клятв

В Дивных землях солнце всходит внезапно. Еще несколько морганий назад была ночь – и вдруг на тебя рушится поток света: бьет в окно, слепит глаза. Здесь не бывает дымки, тумана, полутонов. Здесь роспись всегда красным, синим и желтым с множеством хитрых узоров, здесь тени обводят тушью. А еще днем царит жара, и весь мир превращается в наковальню. Потому в полдень все спят – люди и звери в оазисах около колодцев, прудов и фонтанов под навесами; горожане Аднета в глубине спален, вырубленных в скалах. Поэтому трапеза обильная всегда ночью. Поэтому совещания важные после заката – на террасах под легким ночным ветерком в свете многочисленных лурсских фонарей. Поэтому по водам Дивной реки, что тащит за собой бесчисленные пласты ила из Страны Пышных Лесов, катаются на лодках тоже в лунные ночи. И гонцы с вестями скачут по ночной прохладе. Миракли-гонцы могли бы приходить днем, но ни один магик не сможет отправить миракля в путь, чтобы он достиг Дивных земель и не распался. Ну, может быть Кенрик-Магик сможет, если проснется и если новые стальные руки будут ему подчинимы.

* * *

Два лурсских фонаря горят в нашей комнате окнами на закат. Уже глубокая ночь. Занавеска из легкого виссона прихвачена по краям – от комаров и прочих летунов. Надувается ветром. От империи Игера-Гиера Дивные земли отделяет Слепое море. На самом деле оно не слепое, а очень соленое, это узкий залив-рукав Великого океана, соединяется с Бурным морем, и далее путь моряков лежит в океан к берегам Флореллы и Земли лурсов. Но кто-то сотни лет тому назад смотрел на закат, когда солнце опускалось в море, вода сделалась похожей на расплавленную сталь, и этот кто-то назвал море Слепым.

Луна где-то на той стороне гостиницы, заглядывает в иные окна, а у нас – только крыши, покрытые ее щедрым серебром. Я лежу на животе, подперев ладонями голову, сморю на спящего Раниера.