Он ушел. А я лежал, свернувшись калачиком под теплым пледом, ощущая каждой частицей тела отчаяние. Если кто-то узнает о моей беспомощности и моем унижении, я этого не переживу. Крон как-то сказал, что я стану великим магиком. И вот, поглядите: великий магик чуть не утонул в двух шагах от берега.

Явилась толстушка Миола, принесла чашку с бульоном, поставила на столик рядом с кроватью.

– Френ сказал, что ты приболел. Ты простыл? Послать за медикусом?

– Не надо. И забери свой дурацкий бульон.

– Я все же оставлю. Потом выпьешь. Согреешь с помощью своей магии и выпьешь.

Она ушла. Я поглядел на чашку. Чудесный бульон с пряными травами источал замечательный запах. Я сбросил чашку со столика. Она упала на ковер, но не разбилась. Тогда я расколол ее на три части магическим ударом.

После чего снова свернулся калачиком и так лежал, глядя на пляшущий огонь в камине. Я понял, что должен заставить Френа дать магическую клятву молчать обо всем.

* * *

– Дать магическую клятву верности? – переспросил Френ.

Мы были с ним в библиотеке. Мрачная большая и очень холодная комната в это время года, особенно утром после морозной ночи. Я сидел в деревянном кресле. Напротив на стене висела дурацкая картина с зеленым цветком в серебряном кувшине. А вот красные яблоки на картине были зачетные, так и хотелось впиться зубами в блестящие круглые бока.

Френ стоял передо мной. Лицо его выражало недоумение и растерянность.

– Но ваша милость, я – патриций. Патриции не дают магических клятв верности. Это удел черных людей. Патриций может поклясться только своей магией, какая у него есть, в верности патрону. Магик никогда не скрепляет его клятву.

– Почему? Или у патрициев какая-то особенная кровь или что-то такое особенное, что не позволяет наложить внешнюю магическую клятву? Разве это невозможно?

С каждой фразой я все больше злился.

– Возможно… Но… Это унизительно для патриция. Смертельно унизительно. Внешняя магическая клятва парализует волю и сковывает ум.

– Я требую, чтобы ты поклялся, встав под мою руку.

– И не подумаю! – Френ гордо распрямился. – Я не клялся магической клятвой ни королю Эддару, твоему деду, ни королю Эдуарду, твоему дяде, ни твоему отцу…

Пока он говорил, я поднялся и подошел к нему. Я был ему по плечо, потому поднял руки, чтобы положить ему на грудь. Выходило неудобно, ослабляло магию.

– Встань на колени!

Силы, чтобы заставить его выполнить приказ, мне хватило. Френ, издав какой-то странный звук, похожий на всхлип, опустился на одно колено. Я надавил ладонями на его грудь и прошептал:

– Клянись исполнять то, что я тебе прикажу всегда и везде, клянись никому и никогда ничего не говорить про вчерашний день…

Несколько мгновений он молчал, губы его беззвучно шевелились, потом он выдохнул:

– Клянусь…

Для скрепления клятвы магической силой достаточно и одну руку приложить. Две – это перебор. Но я боялся, что клятва не примется, что Френ будет изо всех сил сопротивляться, и потому вложил всю магию, какую сумел собрать, в свои ладони. Синеватый огонь, похожий на крошечную молнию, вспыхнул меж моими пальцами, потом метнулся к губам Френа и запечатал клятву.

Я отдернул руки. Френ несколько мгновений еще стоял, опустившись на одно колено, потом оперся на стоявший рядом стул и с трудом поднялся, медленно затянул шнурки куртки на груди и вышел.

* * *

Три дня я его не видел. Френ не появлялся ни на кухне, ни в столовой, ни на улице. Я невольно оглядывался, ища его взглядом, и даже заготовил дежурную фразу: «Ну как, трудно патрицию принять магическую клятву?» Но Френ не выходил. Я старался позабыть о нем, тем более что погода стояла славная – легкий морозец, пушистый, только что выпавший снег – кататься на санях с горы в такой денек одно удовольствие. Миола готовила мою любимую фасоль в томате, я сотворил миракль кота, который запрыгивал время от времени на стол и пытался украсть колбаску с тарелок. Миола делала вид, что кот настоящий и громко кричала; «Брысь!» и гоняла фантомного ворюгу полотенцем.

Приехали мои кузены Эдмунд с Эдгаром, а с ними целый выводок их подружек и друзей, и мы чуть ли не до рассвета танцевали в большой зале. Но странное чувство тревоги грызло меня все время, я то и дело оглядывался, опасаясь, что сейчас в залу войдет Френ, что наложенная мною клятва спадет, и он встанет среди танцующих и скажет громко, перекрикивая звуки флейт и скрипок:

– Знайте же, что Маркус – кукушка, трус. Он так испугался, провалившись в полынью, что позабыл про свой магический Дар и визжал, как девчонка.

* * *

А на утро после наших танцев в Элизеру прибыл отец. Было известно, что он должен приехать, пришло письмо от него дней за шесть или семь до того. Я держал это известие в уме, но в то утро напрочь позабыл. И вспомнил только, когда увидел, как он спрыгивает с коня во дворе. В тот день как раз потеплело, морозы кончились, над озером стоял влажный туман, мелкий зимний дождь съедал остатки снега во дворе. Отец поежился и сразу же прошел в малую гостиную, где с утра в камине разожгли огонь.

– Ну, здравствуй, – он обнял меня и прижал к себе. От его суконной куртки пахло дождем, а мех на оторочке плаща слипся в смешные хвостики от влаги.

Он скинул плащ и повесил на спинку кресла.

– Как твои дела с занятиями по магии? Третий круг получил? Молодец. Знаю, в пору Зимнего веселья не до этого. Угадай, что я тебе привез! – Он опустил руку в карман и достал настоящие механические часы, маленькие, круглые, в золотом корпусе. Такие часы умели изготавливать только сам Механический Мастер и его ученик, часовщик Фай. – Магик может определять время суток с точностью до минуты. Но для этого нужны тренировки. Часы Фая тебе в этом помогут. Да и сама по себе вещица красивая.

У часов была длинная цепочка, и отец повесил часы мне на шею.

– Ну как, магично, да?

Он всегда говорил со мной немного наигранным веселым тоном, как будто боялся мне не понравиться – с того самого дня как очнулся в спальне после долгого беспамятства. Мне тогда было уже шесть, я умел создавать фантомы, и вообще был неплохим магиком. А он должен был взращивать в себе магический Дар заново, с нуля.

Я покосился на его страшные руки – механические протезы, созданные Мастером, похожие на латные рыцарские перчатки. Они по-птичьи щелкали при каждом движении. Меня этот звук почему-то раздражал. Иногда не просто раздражал – бесил. С помощью магии отец соединил живую плоть с сотнями стальных деталей, и мог не только держать чашку, вилку или меч, но даже магичить. Поговаривали, что с магией у него получалось не очень – в Доме Хранителей у Крона шептались, что он и третьего уровня еще не достиг в своем новом обличье, а семь кругов на плаще носит незаслуженно. То есть заслуженно, но заслуги эти прежние – награда за разгром армии Игера и смерть магистра Брина. При мне он никогда всерьез не магичил. А ведь говорили, что прежде он был самым сильным магиком не только в Ниене, но и во всей Ойкумене, и даже Орден мог с ним бороться, только призвав силы многих мастеров на помощь.

– Ничего себе забавка… – Мне хотелось, чтобы скорее пришли Эдмунд с Эдгаром и их подружки, и тогда отцу стало бы не до меня.

– А кстати, где Френ? Он просил привезти ему флейту. Представь, на старости лет наш чудак решил выучиться играть на флейте. Так вот, подарок его ждет. Лучшая флейта из Флореллы. И что забавно: никакой магии.

– Откуда мне знать, где он!

Я в самом деле не знал, где прячется Френ. Утром заглянул к нему в комнату – спальня была пуста и постель заправлена. Не похоже даже, чтобы кто-то там ночевал.

– Френ у меня в комнате, – вмешалась в разговор Миола, пришедшая забрать отцовский плащ. – Он три дня как не встает. И не ест ничего. Попьет немного мятного чая и лежит.

– Он болен?

– Вот не знаю. Не встает и все. И к себе в покои не идет. Пришел, лег на мою кровать, лежит, ничего не говорит и не уходит. Мне пришлось ночевать в гостевой вместе со служанками принцев. Все-таки он мужчина, хотя и старый. Мне сплетни ни к чему.

Отец отложил футляр с флейтой и отправился в комнату Миолы к Френу, я побрел следом.

«Только бы клятва держалась, только бы держалась», – взмолился я мысленно.

В комнате Миолы было сильно натоплено. Френ лежал в одной длинной рубахе поверх одеяла – руки вытянуты вдоль тела, голова запрокинута. Только сейчас я понял, как он стар – худой старик с редкими седыми волосами и неопрятной щетиной на запавших щеках.

– Френ… – Отец подошел к кровати.

И тут я увидел, что рубаха Френа разодрана на груди, это он сам ее распустил чуть ли не до живота. И теперь на покрытой редкими седыми волосами вялой коже отчетливо виднелись два синих круга – следы наложенной магической клятвы. Еще след был на верхней губе в виде синеватого треугольника. Отец тоже это заметил. Вообще магическая клятва, соизмеримая с внутренней энергией человека, не должна оставлять следов. Но я так боялся, что Френ воспротивится моей воле, что вложил всю свою не малую силу в это действо, и вот в итоге на коже проступили магические ожоги.

– Это же … магическая клятва… – отец повернулся ко мне. – Это ты сделал?

Странный вопрос – кто еще мог наложить такую клятву, кроме меня? У Эдгара есть Дар магика, но он пока ни клятвы наложить не может, ни миракля создать, даже самого захудалого. Не то, что у него совсем нет таланта – просто лень совершенствовать.

Я стиснул зубы и издал странный смешок, который должен был означать «да».

– Но зачем?

– Так было нужно.

– Нужно что?

– Чтобы он дал клятву, – я не хотел отвечать, но не мог противиться требованию отца.

– Ты знаешь, что Френ – патриций?

– Знаю, конечно.

– Ты… – отец на миг задохнулся. – Ты его растоптал…

– Не надо было сопротивляться.

Отец не ответил, повернулся к Френу и медленно опустил свои механические руки ему на грудь. Я сразу понял, что он хочет сделать. Он хочет снять наложенную мною клятву. Для этого его Дар должен быть сильнее моего. Я попытался оттолкнуть его, но в следующий миг отлетел к стене – меня будто лошадь лягнула. Сердце пропустил удар, а затем заколотилось часто-часто, и из носа хлынула кровь. Я лежал на полу и не мог пошевелиться. Вернее, физически мог, но ужас буквально сковал меня. В ушах стоял гул, казалось, колокол Судьбы раскачивался и грохотал у меня в черепушке. Внезапно сделалось холодно, я видел, как завлажнели окна и потекли капли по стеклам.

Отец сдернул магическую клятву с Френа и сказал кратко:

– Ты свободен.

Старик приподнялся, оглядел комнату.

– Где это я? – пробормотал он, вертя головой. – Ничего не узнаю.

– Потому что это комната Миолы, а не твоя.

– Нехорошо… Надо же, как нехорошо вышло. Что девонька обо мне подумает…

Френ завернулся в одеяло, как в мантию, и побрел вон из комнаты. Край одеяла волочился по полу.

Отец подошел ко мне и протянул руку:

– Вставай!

Я медлил. Из всех обитателей Ниена я больше всех обожал Механического Мастера – за то, что он сделал отцу такие жуткие стальные руки, которые двигались почти как настоящие, но своим видом наводили на всех ужас. Ужасное всегда вызывало у меня восторг – до мурашек и легкой дрожи. По вечерам во время празднеств я просил отца, чтобы он поднимал меня на руки вверх и подбрасывал. Я знал, что он всегда добавляет рукам толику магии, отчего вокруг нас собирался холодок, а бывало, капли влаги выступали на металле, или каменных статуях в саду Элизеры.

Но сегодня я опасался брать его за руку, сжимать стальные пальцы протеза. Мне казалось, что он раздавит мою ладонь в своем стальном рукопожатии. И все же я повиновался, не потому что пересилил страх, а потому что не было сил противиться.

Он взял меня за руку – усилие было вполне человеческим, не железным, и ранул на себя, заставляя подняться с пола. Руку не отпустил.