Дед был изображен в короне и доспехах. Латные перчатки держали рукоять двуручного меча. Глаза его были закрыты, пряди волос и бороды спускались на мраморные доспехи. Отец коснулся надгробия, на мгновение застыл, будто к чему-то прислушивался, и прошел дальше.

– Магикам не стоит здесь часто бывать – ушедшие могут позвать его к себе.

– Думаешь, на той стороне что-то есть?

– Не для всех. Мне порой кажется, что та сторона настолько ужасна, что о ней невозможно рассказать человеческим языком. Нет таких слов. Только художникам на своих полотнах иногда удается запечатлеть эреб за гранью миров.

– Или обалдеть как чудесна. Хитрецы боятся ее показать, чтобы люди не удирали туда до отпущенного им Судьбой срока.

– Или пустота и покой.

Никогда прежде он так со мной не разговаривал.

Он остановился перед следующим надгробием – совсем молодой человек, мраморные доспехи сделаны так искусно, что видна каждая пластина, каждое кольцо кольчуги в проемах лат, пальцы сплетены на рукояти меча. На волосах венец нашего дома – но не королевский, а тонкий, ажурный, с одним камнем.

– Здесь похоронен твой дядя Лиам, первый муж Лары и отец Дианы.

Кенрик положил металлическую ладонь на мраморные пальцы брата.

– Я должен рассказать тебе, как он погиб. Нам приготовили сложную ловушку в империи Игера, и мы в нее попали, как глупые кролики. Император предложил выдать своего единственного сына Гиера за дочь короля Ниена принцессу Тану, мою сестру. Предложение столь соблазнительное, что и король, и магистр Крон отмахнулись от обоснованных подозрений и всех сомнений. Они твердили, что от этого брака наконец-то воцарится долгожданный мир с империей, расцветет торговля, богатства потекут рекой в Ниен, и Счастливая Судьба каждого осенит своим крылом. Тана была очарована женихом. Он был обаятелен и легко покорял женские сердца. Отец дал согласие. Мы, трое Ниенских принцев, были пригашены в Златоград на свадьбу. Эдуард, Первый наследник, наделенный правом представлять короля, скрепил подписями каждую страницу договора.

Он замолчал и с минуту всматривался в мраморное лицо Лиама. Было только слышно, как тикают механические часы, висевшие у меня под одеждой на цепочке. Потом отец как будто очнулся и продолжил:

– Но предательство шло по пятам. Император приказал перебить всех ниенцев, прибывших на свадьбу – всех, кроме Таны, ее фрейлин и служанок. Но благодаря Счастливой Судьбе многим удалось бежать. Я шел впереди и разрывал магические преграды на нашем пути.

– Шел? А ваши лошади? Вы чего, оставили их в подарок Гиеру? Или явились в Златоград пешком?

– Было слишком много гостей, в дворцовых конюшнях для них не нашлось места, мы поместили коней и мулов под присмотром слуг в городе. Мы быстро добрались до них. Эдуард, Лиам и наша свита, из тех, кто уцелел, помчались вон города. И тут я только понял, что кто-то вскочил на моего скакуна. А в конюшне больше не осталось ни одной животины.

– Странная история, не находишь? Сам посуди: кто-то погиб во дворце во время нападения. Лошадей должно было оказаться больше, чем людей. Так ведь?

Отец покачал головой.

– У тебя острый ум. Я сам никогда не задавался этим вопросом. Мне казалось это незначительным…

– При разоблачении убийцы незначительных деталей не бывает.

– Возможно, они разбежались, когда беглецы в панике выводили своих неоседланных скакунов. Не знаю. Крон выведывал у всех, кто уцелел, что и как там случилось, но я не заглядывал в его отчеты. В тот миг я знал одно: меня бросили. Все. Все, кроме Лиама. Заметив, что меня нет рядом, он повернул коня и помчался назад. На мою и свою беду, он не сумел мне помочь – его убили, прежде чем он до меня добрался. А меня захватили в плен и лишили Дара. Через несколько дней я очнулся на земле за воротами Златограда, а тело Лиама было привязано к какой-то кляче. Я двинулся в Ниен. Я шел несколько дней – магик, лишенный Дара, везущий своему отцу и своей матери тело их любимого сына.

– Почему ты думаешь, что он вернулся за тобой? Может быть, он был не так проворен, как остальные, и его схватили, как тебя, когда он удирал.

– Эдуард рассказал, что Лиам повернул назад. И я слышал его крик, когда бежал вслед за остальными. Он звал меня по имени и был совсем рядом.

– Или тебе послышалось.

– У магиков особый слух.

– Ладно, верю.

Я смотрел на надгробие, и мне казалось, что мрамор светится в отблесках магических огней. Я вдруг подумал, что если бы Лиам не погиб и спас Кенрика, то я бы не появился на свет. И Мэнди тоже. Лиам жил бы с Ларой дружно-недружно, наплодил бы своих детишек. И войны бы не было – Кенрик Магик (уже не мой отец) разметал бы войско Игера еще на подходе к Гадючьему перевалу. Игер откупился бы за убитую свиту, и Колесо Судьбы покатилось бы дальше. Весь вопрос – куда.

– Кто его убил? – спросил я. – Кто нанес смертельный удар?

Я положил свою руку поверх стальных пальцев Кенрика.

– В Ниене об этом никому не известно. Знаю только, его убил сильный магик. Лиам был магиком-эмпатом, обычный человек в схватке не мог его одолеть. Скорее всего, удар нанес сам магистр Брин – он возглавлял тогда Дом Хранителей Златограда, он придумал лживый договор с ничего не значащими подписями, и ему по силам было справиться с Лиамом. Но вот что я тебе скажу: когда меня пытали, когда мне в руки забивали Персты Судьбы, магистр Брин присутствовал при этом, но ничего не сказал про смерть Лиама.

– Он бы похвастался, если бы убил Лиама лично? Ты так считаешь?

– Думаю, что да. Он буквально наслаждался моей болью, будто пожирал ее. Почему бы не усилить эффект? Тем более что он был тогда уверен в своей безнаказанности и моем грядущем бессилии.

Отец говорил со мной как с взрослым, и мне это льстило. Как будто мы с ним – два магика из Дома Хранителей и ведем розыск убийцы, которому много лет назад удалось ускользнуть от возмездия.

– У меня такой вопрос. Магистр Крон был с вами на свадьбе? Почему он вас не защитил? Ведь он – очень сильный магик.

– Да и еще раз да-а, – протянул Кенрик. – Роль Крона в этом деле вызывает вопросы. Он уехал из Златограда во время свадебного пира. Посему не мог нас защитить. Уже в Ниене Крон пытался узнать ответ в Доме Хранителей, но золотая нить Лиама сгорела после его смерти. Так что получается, что перед смертью его тоже лишили Дара. А потом я сжег все нити Судьбы, дабы лживые байки Хранителей больше никого не смущали.

– Но кто-то ведь знает ответ?

– Да, кто-то… Но Брин уже не ответит.

– Говорят, магики умеют возвращать умерших.

– Это правда. Но если с момента смерти прошло совсем немного времени. Примерно столько, сколько требуется, чтобы сосчитать до двухсот. Иногда – до трехсот, но не более. И то, если сразу окружить мертвеца холодом. На часах Механического Мастера это будет три малые доли или три минуты. Если возвратить не получается, можно вселить миракля в тело раненого, он будет поддерживать в теле жизнь, пока раны не заживут, тогда душа может вернуться. Но возвращенный потеряет память. Три малые доли как для магика, так и для медикуса. А тут прошли дни…

«Странно, – подумал я, – эти стальные руки, они всегда теплые, будто живые…»

Я медленно снял свою ладонь с металлических пальцев Кенрика и обошел надгробие. Теперь я видел мраморные волосы Лиама, затылок, мраморную подушечку под волосами. Возле самой подушечки лежали золотые часы. Но они не тикали, как мои, а молчали.

– Механический Мастер сюда приходит? Или его помощник Фай?

– Старик Мастер приходит сюда каждый год в День рождения Лиама. Но эти часы никто не заводит. Они здесь просто лежат.

– Значит, тот, кто убил Лиама, оказался сильнее всех магиков Ниена? Всего Дома Хранителей, и тебя, и Крона?

– Магия лжи иногда бывает неодолимой.

Я разозлился.

– Но истина где-то существует! Она не может сгинуть!

От моей ярости внезапно вспыхнули огни в подсвечниках и канделябрах, расставленных на карнизах и поставцах. Склеп ярко осветился. Отблески огней заиграли на мраморных недвижных лицах надгробий, и стало казаться, будто усопшие ядовито усмехаются. Только сейчас я увидел, сколько надгробий, установленных в три ряда, заполняют склеп. Десятки, сотни лежащих мраморных фигур. Женщины, мужчины, дети. Короли, королевы, принцы и принцессы. При жизни они думали, что оставят историю доблестных деяний, а теперь никто не помнит, что они совершили. В летописях о них можно отыскать несколько строк, на ратушной площади в праздник покажут спектакль, где будут дурачиться лицедеи, и на подмостках изображать придуманных героев, носящих их имена.

– Ложь почему-то нравится людям больше истины. Как будто ложь сама по себе содержит некую сладость, а истина неизбежно горька.

– Мед лжи – это выдумки, – возразил отец. – Лжецы говорят людям то, что они хотят услышать, вот в чем дело.

– Меня тоже зовут Лиам, – сказал я. – И это что-нибудь да значит. Хочешь, чтобы я походил на него?

– Нет, это невозможно. Ты – другой. Но одну черту ты бы мог перенять у моего ушедшего брата и твоего дяди: никогда не лелеять свои недостатки.

Отец обвел рукой склеп, и огни в подсвечниках погасли. Остался только лурсский огонек в фонаре.

Пора было уходить.

Уже когда мы вышли во двор, я спросил:

– А ты помнишь время, хотя бы примерно, когда погиб Лиам.

– Могу сказать почти точно. Часы на ратушной башне пробили два раза. Два часа после полуночи – так считают время в Златограде.

Мелькнула одна задумка – пока только задумка. И, конечно, третьего уровня магии мне для этого никак не могло хватить. Однако рассказывать о задуманном я никому не собирался. Это одно из правил Дома Хранителей – молчать о своих планах. А то придумает магик третьего уровня интересную затею, а магик пятого ее воплотит и припишет себе.

Я не дурак, чтобы на такой крючок попасться.

– На празднике оружейников будут соревнования в боевой магии. Может, ты задержишься в Ниене и посмотришь, как я сражаюсь? – предложил я.

– Ну, раз так, конечно, задержусь.

– И покажешь мне пару приемов?

– Это дозволено?.. – Он засмеялся. – Разумеется, покажу. Ведь главное – усвоить приемы, а не подсмотреть.

– А знаешь, когда ты спал, я часто просил Светлую Судьбу, чтобы ты проснулся. Даже когда бабушка говорила, что ты будешь валяться в койке еще несколько месяцев, я все равно приходил в спальню и смотрел на тебя в надежде, что ты откроешь глаза.

Он улыбнулся смущенно и, кажется, виновато, похлопал меня по плечу и ушел.

Я нащупал в кармане часы Лиама, взятые из склепа. Поднявшись к себе, я открыл золотую крышку. Часы, скорее всего, были сломаны, они показывали 2 часа 12 минут.

Время смерти Лиама.

* * *

Итак, поединки магов. Это не совсем то, что показывают мечники на турнирах. Хотя мечи присутствуют. Клинки тупые, из свинца. Кожаные лорики и кожаные шапочки покрыты магической защитой. В деснице – меч, левая рука свободна – можно забирать энергию и разить магическими ударами. Первый и второй круг не дерутся. Только третий, четвертый и пятый меж собой. Арена, как в эпоху Домирья, засыпана песком с примесью шафрана. Временные деревянные скамьи заполнены зрителями. Отец в первом ряду, слегка кивает.

В первом поединке магиков третьего круга против меня выходит Вард, он на два года меня старше и на полголовы выше. Ростом – не по мастерству. Его кожаная шапочка закрывает не только темя и затылок, но и лоб, переносицу и скулы. В прорези глаза глядят зло, по-волчьи. В Доме Хранителей мы с ним даже дружим. Но сейчас он – враг.

Звучит гонг.

– Ad proelium! – выкрикивает судья.