Чужаки Гадючий яр не любили ещё и за то, что причалить, не зная места, было никак не можно. Берега сплошь топкие, болотистые. Станешь не там – провалишься в бочаг. А оставишь судно без присмотру, речные духи утянут на вязкое дно – не сыщешь. Так вышло и на сей раз. Недолго лодчонку удерживали на поверхности камыши, но куда им справиться с непосильной тяжестью! И вот теперь русалки пускали со дна пузыри и веселились, деля добычу – лодку и человека. Да и пусть бы им! Что Ирге неизвестный чужак? Но словно толкнул её кто под колено, и вот уже девка сама – бултых!

Грязная вода, густая, что кисель, полилась в рот и уши, илистое дно заглотило ноги до коленей. Тьма пеленою заволокла глаза: где погибель, где спасение? Второпях девка и воздуха в грудь набрать не успела, и теперь всё нутро жгло огнём. Хлебнёшь мутного киселька – навеки мертвянкой останешься. Станешь топить лодки да зазевавшихся рыбаков, плести косы из ивовых ветвей и туманов, играть на рогозе, как на свирели… Страшно!

«Выручай, бабушка!» – мысленно взмолилась Ирга.

И будто бы ответила из Тени добрая старушка! Протянула руки, в посмертии украшенные белоснежными лентами: хватайся, внученька! Ирга схватила, что схватилось, и всем своим существом потянулась к тусклому солнцу, ворочающемуся за тяжёлыми тучами.

Как выбиралась из топи сама и как волокла за собою спасённого, Ирга по сей день уразуметь не могла. Однако ж страх подстегнул, и сил хватило что на первое, что на второе. Лишь спустя время, очухавшись и извергнув из себя бурую воду, девка разглядела, кого ради чуть не утопла.

Девка! Почти девчушка: маленькая, сжавшаяся в комочек, оборванная. И нет бы поблагодарить! Безучастно глядела на спасительницу, словно ей дела не было, на этом она свете или на том.

– Как… – За хрипом Ирга собственного голоса не узнала. Прокашлялась, утерлась мокрым рукавом и спросила снова: – Как звать тебя?

Девчушка медленно-медленно моргнула, и лишь тем она в тот миг отличалась от мертвянки. А после поворотилась на другой бок.

Ирга села, обхватив колени, и долго глядела на клубы тумана, парящие над спокойной гладью воды. Не выберись они на берег, туман плыл бы дальше, а отдалённый плеск вёсел всё так же тревожил пелену тишины. И лишь на двух глупых девок в этом мире стало бы меньше.

– С большой земли сбежала? – угадала Ирга.

Но девчушка не пошевелилась.

– Обидел кто? Эй?

Едва ладонь легла на плечо бедняжки, та забилась, как в падучей, беззвучно разевая рот, а после, когда силы покинули её, свернулась калачиком плотно, как ёж

. Но глазастой Ирге хватило времени разглядеть порванное платье, ссадины на зарёванном лице и продолговатые синяки на запястьях и ногах. Больше она у девчушки ничего не спрашивала. Впрочем, желающие на это дело и без неё нашлись: заслышав возню, к берегу направили лодки рыбаки.

Ершистую Иргу и саму по себе в Яре не жаловали, а тут ещё и чужачка! Словом, перво-наперво мужики решили, что это само Лихо в человеческом облике к ним пожаловало, и, не то в шутку, не то всерьёз, предложили забить девок вёслами.

– Я тебе это весло знаешь, куда засуну? – негромко спросила Ирга.

С земли она не поднялась, да и видок после купания был так себе, зато взгляд твёрдый, а голос ровный, хоть и тихий. И почему-то занесённое весло Дан, внучок бабки Лаи, опустил.

– В воду её и дело с концом! Нечисть она, как пить дать! – ткнул длинным пальцем в чужачку долговязый Костыль. – Вернём туда, откуда явилась!

Ирга осклабилась:

– А ты дурак дураком, давай тебя теперь мамке между ног обратно засунем!

Остальные трое мужиков оказались подальновиднее. Отправив гонца за старостой, они сгрудились вокруг девчушки и нашли, что не так уж она мала, как показалось наперво Ирге, и что хороша собой.

– Небось свои же и поваляли, – заключил Дан и недобро усмехнулся: – Напросилась, а опосля в рёв. Знаем мы таких. Эй! – Он наклонился и за подбородок повернул чужачку к себе лицом. – Кому тебя возвращать-то?

Девка и без того была полубезумная и либо молчала, либо скулила, не в силах толком объяснить, что стряслось. Но тут её словно ужалил кто – кинулась вперёд да как вцепится зубами Дану в самый нос!

Тот в крик!

– Что творишь?! Я тебе головёнку-то ща как откручу!

И от того Дану было обиднее, что друзья и Ирга, на него глядючи, заливисто смеялись. Хотел сорвать злость на пленнице, замахнулся… Но тут уже рыжая встала перед ним стеною:

– Только тронь! Крысу голодную тебе в портки засуну! Снова.

Дан и без того Иргой был обиженный, но то дело прошлое. Потому взревел медведем:

– Поговори мне ещё, ты!

Пока брехались, судили да рядили, сыскались и староста с женой. Да не одни, а в сопровождении доброго десятка селян. Лодки выныривали из тумана. Первая, вторая, третья – всем охота посмотреть, от чего суматоха!

Явился и Василь. Он стоял на носу старостиного челнока и высматривал сестру. Стоило разглядеть его, как к Ирге мигом вернулись силы. Она замахала, ажно привставая на цыпочки:

– Ва-а-а-ас! Вас! Васи-и-и-илё-о-о-ок!

Напряжённое ожидание слетело с лица парня. Об том, что что-то с сестрой сталось, он услышал, но подробнее гонец не рассказал, а того больше додумал, потому готовился Вас к чему угодно. Да и Ирга, зная её, могла натворить дел, что не расхлебаешь… Однако стоит, живая-здоровая, хоть и чумазая. Стало быть, Лихо обошло их двор стороной.

Пристав к берегу, Василь легко перемахнул борт и заключил сестру в объятия. Ласково убрал рыжие пряди, налипшие на грязный лоб.

– Ну что учудила, сказывай?

Ирга шутливо ударила брата кулаком в плечо.

– А что сразу я?

Слово за слово, выяснили, что к чему. Жена старосты, похожая на толстую величавую крольчиху, даже узнала вышивку на рваном подоле чужачки.

– Из Кардычан она, точно говорю. Кума моя оттуда, такую же понёву носит. Ты как, милка, Кардычановская? – повысив голос спросила она. – Никак беда какая приключилась?

Кто-то припомнил дым, поднимавшийся за лесом на большой земле несколько дней назад. Кто-то взялся осмотреть чужачку и, хоть та не далась, заключил:

– Попортили её, зуб даю.

Кто-то сделал отвращающий знак, чтобы Лихо, принесённое пришелицей на шее, не перепрыгнуло на новый насест.

– Домой бы её отвезти…

– Да ты погляди на неё! Кому она такая дома нужна? Мать с отцом погонят, да и правильно сделают! – спорил люд.

Староста пригладил бороду-лопату и задумчиво переглянулся с женой.

– А и есть ли, куда возвращать… – пробормотал он, накручивая ус на палец.

Девчушка от этих речей едва ли не под землю зарылась. Сжалась в комочек, старалась сидеть тихо, как мышка, надеялась, что ещё маленько постарается – и вовсе пропадёт. А Яровчане только плотнее обступали её со всех сторон.

Ирга ждала, чтобы девчушка сорвалась и, как до того на Дана, напала на кого, кто поближе стоит. Но первым не выдержал Василь. От рождения добрый да глупый, он растолкал односельчан, поднял девицу на руки да понёс к ближайшей лодке. И чужачка, вопреки ожиданиям, не забилась в его объятиях, а затихла и уснула прежде, чем Ирга тоже запрыгнула в судно.

– Серденько! Серденько? Ирга!

Девка вздрогнула и едва не кинулась на Звенигласку, как та на Дана по осени. Она стряхнула ладонь ятрови с плеча и тут только заметила, что наново погнула очелье, которое так долго правила.

– Задумчивая ты, Ирга. Молчаливая…

– Тебе что с того?

Звенигласка вперилась очами в пол. Этими-то очами Василь перво-наперво и начал грезить: огромные и с длиннющими ресницами, что у коровы. У Ирги-то, да и у самого Василя глаза были что щёлочки, да к тому ж изогнутые, как у лисицы. А у Звенигласки круглые и синие, как озерцо лесное. Или как васильковые головки посреди пшеничного поля. По малости Василёк спрашивал, отчего мать нарекла его странно. Ни Изумрудом, ни Лисом, ни Листом… в Гадючьем яре-то с именами просто: высокий – Костыль, младший да неожиданный – Дан, рыжий – Ржан. И вдруг… Василёк! Нынче же Ирга глядела на Звенигласку и думала, что мать узрела нечто, им с братом неведомое.

Коса у Звенигласки была русая, как пшеница зрелая. Носила она её обёрнутую вокруг лба, и Ирга всё дивилась, отчего с такой тяжестью голова не отломится. Верно, в родных Кардычанах слыла Звенигласка красавицей, ну да теперь и спросить не у кого – родных у неё не осталось.

Словом, немудрено, что влюбился Василь ещё прежде, чем Звенигласка, поборов пережитый ужас, заговорила. Но это тогда, первые дни после счастливого спасения, девка рта раскрыть боялась. Нынче же поди заставь замолчать! Вот и теперь щебетала, усевшись подле Ирги.

– А как разрешусь, перво-наперво в баньке попарюсь. Горячей-горячей! На острове-то всё больше холод да сырость, я к такому не привычна…

«Ну и проваливала бы с нашего острова!» – могла сказать Ирга. Могла, но промолчала. Потому что, как бы сильно не злилась на Звенигласку, всё ж помнила, как привела её в баньку в первый раз.

Спасённая чужачка спала крепко – криком не разбудишь! Ирга ждала, что девка от каждого шороха будет вскакивать, но ошиблась. Василь сидел подле найдёнки, положив широкую мозолистую ладонь ей на темя, и девка дышала ровно и глубоко. Стоило убрать руку – начинала трепыхаться. У Ирги же словно ледышка под сердцем смёрзлась от эдакого зрелища, и она в тот день переделала все дела, что откладывала с лета: и прорехи в одёже зашила, и стол выскоблила, и в погребе прибралась. Так время до вечера и пролетело.

К закату же истопили печь и осторожно разбудили чужачку. Оно и отмыть гостью не мешало бы, да и самим отмыться, но важнее иное. Когда является на свет новое дитё, его трижды вносят и выносят из раскалённой бани. Совсем хорошо, если сразу в баньке роженица и разрешится, но всякое случается, и иногда обряд свершают через день-два, а то и через целый месяц, когда младенец окрепнет. Если кто из семьи надолго покидает родные края, поди угадай, сам вернулся али сила нечистая облик родича приняла? Тоже, ясно, ведут в баню. А ежели кто сделал навет и божится, что видал, как сосед оборачивается в зверя или как колдует супротив деревни, то в той самой баньке железным прутом могут кости пересчитать. И тому, на кого навет, и тому, кто видел. Так-то оно верней. Найдёнку тоже первым делом следовало отвести в баню, дабы проверить, с добром или с худом явилась.

Девчушка глядела на брата с сестрой волчонком, отказывалась говорить и есть, хотя живот её и урчал на всю избу. Ирга нерешительно подступилась к ней и протянула руку.

– Пошли, что ли. Отмыть тебя надобно.

Найдёнка только шарахнулась.

– Вместе пойдём, не бойся.

Но девица не успокоилась, а лишь затравленно покосилась на Василя. Ирга фыркнула:

– Нет, этого не пустим. Больно он нам там нужен.

– Да я и не просился! – отбрехался Василёк и густо покраснел.

Тогда только найдёнка позволила взять себя на руку. Ладонь у неё была горячая, влажная и мелко подрагивала.

– Нет на свете такой беды, которую горячая банька не вытопила бы, – ободряюще улыбнулась Ирга и потянула гостью за собой.

Когда пришло время раздеваться, чужачка снова заупрямилась. Вцепилась в лохмотья, словно те были ценнее золота, и замотала головой.

– Ну мойся так, – равнодушно хмыкнула Ирга.

Свою одёжу она скинула легко, вышагнула из рубахи, распустила медны косы по плечам, а из волос так и посыпался всякий сор: водоросли, листья, трава, а после… выскочил маленький лягушонок! Метнулся к одной стене, к другой, шарахнулся от раскалённой печи. Ирга едва изловила его, обернув на себя бадейку холодной воды, выпустила за дверь, перевела дух… И тут найдёнка засмеялась. Звонко так, весело! Испуганно закрыла себе рот руками, но тут уже сама Ирга подхватила и покатились!