Горгулья спорхнула с моего живота. Что-то зашуршало, зашелестело, пахнуло сыром и копченым мясом. В следующую минуту я почувствовала, как маленькие, но необычайно сильные лапки приподнимают мою голову и подсовывают под нее подушечки одну за другой.

Пришлось предпринять усилие и немного приподняться, чтобы Заразе было легче.

– Кусяй. Ты зь моя холесяя, – засюсюкала нечисть, словно я ребенок. И в мои губы ткнулся кусочек буженины.

Я улыбнулась и позволила себя покормить. Почему нет? Горгулье приятно о ком-то заботиться. Она же совсем домашняя и милая. А мне приятно, когда она проявляет эту свою заботу в мой адрес.

Скормив мне все нарезанные ломтики сыра и мяса, она спросила:

– Ну тиво? Холосе тепель? Или иссе?

– Хорошо. Спасибо, дружочек мой. – Я погладила ее по спинке, притянула к себе и чмокнула.

– Да лядно узь, – застеснялась она. – Новости лассказивать?

– Конечно! Как прошло общение с моими родными?

– Ой. Знаись… Они стланные. Некламанты все такие?

– Какие?

– Дотосьные. Я зе им колотко и тетко тиво-то говолю. А они такие настойсивые! И спласывают, и спласывают. Дедуська у тебя стлогий. Такой, плямо – ух! Плямо как мой. Мой дедуська злюка быль. Его все боялисся. Но он потом тють-тють вымел.

– Что вымел?

– У́мель.

– Не поняла. Что-то особенное уме́л?

– Да нет зе. Не уме́л, а у́мель. Ну, мы – ледкий вымелсый вид. Вот он – вымел.

– А! Поняла. Вымер. Продолжай.

– Ну и все. А потом дедуська Хенлик написяль, сьто я настоясяя Монк и это холосо. И сьто ты молодесь. Потомуста устлоила сумаседсее, невелоятное и гландиозное сумасблодство. Воть. И иссе добавиль, сьто здет миня в гости. И сьтобы я заботиляся о тебе. А я и так заботюся, ты зе моя фейка.

– А что мама с папой? И пожалуйста, постарайся говорить четче, а то я не сразу все слова понимаю.

– А, эти ниссе так, – проигнорировала она в очередной раз мою просьбу перестать коверкать речь. – Милые. Спласывали, холосо ли ты кусаесь. И пледлагали закопать длакона, если он тебя обизяет. Но я им сказала, сьто у нас длакон холосый. Мама твоя спласывала, плислать ли тебе длагосенности. Я сказяла, сьто нинада. И сьто нас хвостатый музь тебе узе натял далить свои собстьвенные сокловисся.

– А братья как?

Зараза помолчала, а потом хихикнула. Это было неожиданно и странно. Хихикающую нечисть мне не доводилось видеть раньше.

А горгулья продолжала веселиться, даже морду лапкой прикрыла. Я ждала, с улыбкой наблюдая за ней.

– Холосие. Но смесьные. Хотять миня себе. Совелсенно сельезно пледлагали кутю взяток, сьтобы я к ним пелеехала.

– Та-а-ак! Сманивали, паршивцы?! – возмутилась я.

– Тють-тють. Обисяли нотью на кладбиссе плигласить и показать упыля и нетисть.

– Они спятили? – растерялась я. – Зачем приглашать тебя на кладбище и обещать показать упыря и нечисть?!

– Интелесно зе.

Я моргнула, а потом рассмеялась. Горгулья захихикала еще сильнее, а потом призналась:

– Я зе тозе нетисть. Хотю на длугую посмотлеть. И я упыля никада не виделя. И зомби. Блатики сказали, у вас есть зомби и они слузят. Хотю зомби! Давай заведемь?

– Не надо, Зараза. Они частенько плохо пахнут и совсем неживые. Это грустно, особенно когда поднимают кого-то из прежних слуг, которых хорошо помнишь за долгие годы службы. Это всегда по их желанию и просьбе, но все же… Мы с тобой лучше как-нибудь без них, сами. Или заведем живых помощников.

Чуть позже, когда я отдохнула и пришла в себя, прочитала переписку горгульи с моим семейством. Посмеялась. Потому что писала Зараза в том же духе, что и самое первое послание. Это вызывало вполне закономерную оторопь и множество вопросов.

Но судя по всему, всем было весело. Чувствовалось, что даже дедушка начал получать удовольствие от происходящего. Раз уж не пожалел времени на столь долгий обмен вестниками. Да и папа. Обычно они всегда сильно заняты, и не так-то просто добиться от них нормального общения. Им вечно некогда, поэтому предпочитают короткие фразы и максимально сжатые послания.

Братья же мои были в полнейшем восторге, чего и не скрывали. Леандр-то уже знал о моей горгулье и сейчас просто был доволен прямым общением. А Жан-Луи наверняка высказал брату за то, что тот не рассказал о моей питомице раньше, и отрывался сейчас в переписке. И таки да, эти охламоны, пользуясь возможностью, пытались сманить мою реликтовую и уникальную горгулью. Не удивлюсь, если они и дальше продолжат общаться с Заразой, уже минуя меня.

Прочитав все, зарядившись дозой позитива, я все же нашла в себе силы встать, принять ванну, переодеться в халат и тапочки и спуститься в кухню. Надо поесть горячего и выпить чая. И туда же перенесла всю стопку посланий от Эдгара.

Мы с Заразой поели тушеного мяса, которое я подогрела, закусили пирожными с чаем.

– Ну тиво, плиступаем? – нетерпеливо перебирала лапами горгулья. – Тиво писет нась втолой музь?

– Да, приступаем. Что же он нам там пишет?

Писал Эдгар Флавио Ланц много.

«Феечка, спаси! Ты получила послание? Твой муж».

«Феечка, это же я. Муж. Спаси!»

«Ты меня спасать будешь?! Муж».

«Не понимаю. Вестники до тебя дошли. Фея, отзовись. Муж».

«Феечка, ты помнишь, что у тебя есть муж? Спаси меня».

«Пишет твой муж. Помнишь, в храме? Я же с тобой браслетами обменялся. У меня неприятности».

«Фея, да отзовись же ты? Как там тебя зовут?»

«Прости, вспылил. Мне стыдно, но я не помню твое имя. Но мы же поженились, да? Ты не забыла?»

«Феечка, ну же! Я риат Ланц. Помнишь? В храме же жрец провел обряд. Ты согласилась стать женой».

«Фея, чтоб ты не хворала! Отзовись! Как твое имя? Я не могу ругаться с женой, имени которой не помню».

«Прости-прости. Я опять вспылил. Но почему ты не отвечаешь? Я ведь муж, меня надо выручить».

«Феечка, ну пожалуйста! Я неправ, не стоило тебе грубить. Но мне очень нужна помощь жены. А ты ведь жена. Вспомни: Эстарин, столица, храм и я – симпатичный голубоглазый блондин. Вспомнила? Там орки еще были. Ну же! Не могла ведь ты совсем выбросить это из головы, хотя и фея. Риат Ланц».

«Феечка, ну вы же добрые и милые. Не веди себя как злобная обидчивая драконица. Да, я обещал развод через неделю. Подвел. Ну не сердись. Спаси меня еще разочек, а? Что тебе стоит открыть портал, как умеют только феи, и вытащить меня отсюда?»

«Ну ладно, разрешаю себя наказать и даже поколотить. Как же тебя зовут-то, а? Только вытащи меня отсюда. Я не готов жениться снова. От орчанки едва ноги унес, ты выручила. Спаси мужа!»

Я с выражением зачитывала послания вслух и веселилась. Нет, ну каков наглец! Что характерно, он не называл свое имя, но и не жульничал в этот раз, не прикрывался именем брата.

– Ну, что думаешь? – со смешком спросила я Заразу, отложив последнего вестника.

– Вляпалься, хвостатый. Хитлый зук.

– Это точно. Хоть и не жук, но хитрый хвостатый. Спасать не будем?

– Неть. Он лугаеться на фею. А так низзя. И имени не помнит. А самь зенился. Фу таким быть, плохой длаконь.

Я прыснула от смеха. Вот уж точно – дла-конь.

– На самом-то деле я в любом случае не смогу ему ничем помочь. Он рассчитывает, что я открою к нему портал, как это делают феи. Ну ты знаешь, разрыв пространства. А я так не умею. Я ведь не настоящая фея, мне такие чары не подвластны.

– Тиво эта? Мозесь ты все. Плосто не тлениловалась. Ты ведь моя феитька. Завтла, хотись, потленилуемся? Тока нам нузьна к молю уйти, навелная, на плязь. А то ты иссе тока утисся, сьтобы нитиво не слутилось.

– Зараза, милая, не могу. Я человек, хотя и по непонятным причинам обзавелась обликом и аурой феи. А разрывать пространство могут только истинные феи. Настоящие. Понимаешь? И тут не поможет ни пустынный пляж, ни море.

– Канесна. А сделяй так, позялуста, – попросила нечисть и изобразила лапками, будто распахивает две маленькие дверцы в воздухе.

Я усмехнулась и повторила за ней.

– Неть, не так. Смотли! – Она продемонстрировала мне хитро переплетенные пальчики, а потом снова обеими ладошками «распахнула» что-то.

Я под ее руководством сложила пальцы и повторила жест.

– Посьти полутилася. Тють-тють более ле́зко! Там маленькое окосько как будьта, быстло отклой ставеньки, позялуста.

Я с улыбкой исполнила «открывание ставень» и чуть не взвизгнула, когда на месте, где мои ладони распахнули нечто-то невидимое, открылся пространственный карман.

– О! Тюдесна! – Зараза тут же подскочила к нему, заглянула туда одним глазом, потом засунула правую лапку и пошебуршала, пытаясь что-то схватить. – Оть! Полутилася!

Радостно дернув, она отскочила от пространственного разрыва и вытащила ветку, с четырьмя оранжевыми спелыми плодами неизвестного мне фрукта.

– Что это?

Пригнувшись, я тоже заглянула в то место, куда неожиданно для себя открыла проход. Там расстилался зеленый сад. О том, что мне внезапно удалось совершить то, чего я не могу по определению из-за расовых особенностей, я решила подумать чуть позднее.

– Вкусьнятина. Пелика́льни. Будись? – Горгулья уже сорвала один плод и с аппетитом откусила от него. Брызнул сок, а нечисть заурчала от удовольствия.

– Пеликальни? Так это они? Но они же не растут на людских землях.

– Дя. Мы тють-тють оглабили усастых ельфов. Они зядные и не плодають пеликальни. А мы сейтяс скусаем и станемь класивые-класивые! Музь нас увидить и умлет от востольга. Тока плавильный музь, не етот, – кивнула она в сторону записки от Эдгара.

Пеликальни, значит… Я о них только читала. Эльфы действительно не продают эти фрукты никому. Но не из-за того, что жадничают, как предположила Зараза. Растут эти плодовые деревья только на эльфийских территориях. Обладают исключительными омолаживающими и оздоровительными свойствами. И остаются свежими и съедобными менее получаса после того, как их сняли с дерева. Потом начинают невыносимо вонять и расползаются, превращаясь в гниль.

Вот такой странный эффект. Свежесобранные – дивные, волшебные и полезные. Чуть помедлишь – и все.

Так что мы с нечистью не стали медлить. Я сорвала с ветки плод себе, вгрызлась в него и прижмурилась от удовольствия. Невероятный вкус! Пока мы ели, прореха в пространстве затянулась.

– Зюй быстлее, мало влемени осталося, – принюхавшись, поторопила меня Зараза и, выплюнув косточку, быстро принялась поедать второй пеликальни.

Ага, значит, она в курсе. Но решила эльфов обозвать жадинами просто из маленькой вредности. И я поспешила съесть и второй фрукт. Было бы страшно обидно лишиться редчайшего лакомства из-за того, что я медленно жую. В бездну приличия, умоюсь потом.

Мы прикончили неожиданную добычу, и только я собралась спросить, что это такое сейчас произошло, как получила пояснения. Сначала горгулья погладила сытое пузико, а потом сказала:

– Воть. Ты мозесь. Мы зе феитьки. Ты у меня настоясяя, плосто не утилась иссе. И ты все умеесь. А после пеликальни все иссе быстлее освоись. Будись не тойка класивая, здоловенькая, но и умненькая.

– Как такое возможно? – тихо спросила я. – Я ведь родилась человеком.

– Ой, ну подумаесь! Плосто иногда феями не лоздаються. Тиво такова? Идем спать. А этот злыдень пусть подумаеть о своемь поведении! – Она повернулась и, точно как большая кошка, сделала вид, будто закапывает задними лапами вестники от Эдгара. – Ись, удумаль! На феютьку лугаться! О! Сейтяс!

Она выпорхнула в окно кухни, вернулась через минуту с запиской, которую успела написать в спальне.

– Отплавь ему!

Я прочитала, хмыкнула, да и отправила.

Зараза мстительно написала:

«Вспомни имя жены и назови свое. А то мы, феечки, такие трепетные и нежные, что не помним всяких блудных мужей!»

Через минуту прилетел ответный вестник. Я развернулась и расхохоталась в голос.

«Зараза розовая!» – в сердцах выругался отчаявшийся дракон.