Пожелав Якубовым спокойной ночи, вышел от них на лестничную площадку и услышал звуки гитары. Подумал было, что это из квартиры Данченко, но потом сообразил, что слишком хорошо слышно для восьмого этажа. Прислушался, а гитара в Лининой квартире звучит, и голос мужской… Хороший такой голос, брутальный…

Вот же шило в заднице у девки. Не цыган, так бард-хиппи, – усмехнулся я и уже начал спускаться, как чётко прозвучали слова «Каждый болван может править страной, там, где лишь партия наш рулевой!». Это что ещё такое? Это кого нам Лина привела?

А потом еще что-то в том же стиле началось…

«Так здравствуй же вечно, премудрость холопья,

Премудрость мычать, и жевать и внимать,

И помнить о том, что народные копья

Народ никому не позволит ломать.

Над кругом гончарным поют о тачанке

Усердное время, бессмертный гончар.

А танки идут по Вацлавской брусчатке

И наш бронепоезд стоит у Градчан!

А песня крепчает – «взвивайтесь кострами»!

И пепел с золою, куда ни ступи.

Взвиваются ночи кострами в Остраве,

В мордовских лесах и в казахской степи».

Так, где я это слышал… Это же Александр Галич… одна из его песен после событий в Чехословакии… Ясное дело, чистой воды антисоветчина.

Ну, что сказать? – подумал я и пошел по лестнице к себе. А я ведь тоже стихи знаю… Спускался, напевая себе под нос: «Как теперь не веселиться, не грустить от разных бед? В нашем доме поселился замечательный сосед».

Ну Лина дает… Цыган хоть молча напивался… А этот пьет и антисоветские песни поет. Она с ним так может влететь, что всю жизнь потом расхлебывать будет… Работая уже не по специальности, а где-нибудь истопницей. А сейчас она где-то начальница, вроде, даже, как кто-то говорил.

Ясно, что я их в КГБ не сдам. Не в моих правилах стучать. Но я же не один по лестницам в нашем доме хожу. Услышит вот такое кто-то правильный через фанерную дверь, возмутится, да вызовет милицию. А те быстро передадут дело в правильные руки. Барда-хиппи наголо постригут и отправят лес валить, а ее с работы тут же уволят.

Ох, Лина, Лина, тревожная душа! Ну что за природный талант влипать в неприятности! Женщина-катастрофа!

В среду утром спросил у Ирины Леонидовны, видела ли она нового друга нашей Лины? Уж очень мне любопытно было, что там за хиппи-бард антисоветский такой?

– Такой же беспутный, как и она, – скривила она губы. – Волосы длинные, одежда похабная, взгляд дерзкий. Я ему: здравствуйте, а он прошёл мимо, как будто я не с ним поздоровалась.

Покачал только задумчиво головой…

Появился свободный день, решил найти того рационализатора, что письмо на радио мне написал. Хорошо, что предприятие в Москве. Нашёл по милицейскому справочнику, позвонил по указанному там телефону, выяснил номер подразделения, которое рационализатор указал, как своё. Позвонил и спросил, могу ли я его услышать?

Мне дали другой номер, и я его нашёл всего за три звонка. Порадовало, что такой человек реально существует.

У бедного товарища Кукушкина перехватило дыхание, когда я представился и спросил, писал ли он обращение на радио? Он секунд тридцать откашливался, но придя в себя, всё подтвердил, и мы с ним договорились о встрече сегодня на комбинате, пока у меня есть окно по времени.

Он встретил меня у проходной, пропуск уже был заказан не только на меня, но и на машину тоже, он только госномер в него вписал. Первым делом он привёл меня к главному инженеру, у которого и лежало, собственно, его рацпредложение.

Вдохновлённый моим визитом высокий и крепкий Кукушкин навис над главным инженером, бесконечно протиравшим очки носовым платком, сидя за своим рабочим столом.

Рационализатор пытался мне объяснить суть своего предложения, но мне было довольно трудно понять, о чём речь, не зная специфики этого производства от слова совсем. Напряжённая катанка, гидробетон, торкретирование, мельница…

– Ничего не понял, – честно признался я. – Дмитрий Иванович, обратился я к главному инженеру комбината, – вы не против, если мне товарищ Кукушкин на месте всё покажет. Может, мне так понятней будет?

– Конечно, я и сам вам могу показать, – оживился он.

Мы вышли из его кабинета и направились на производство.

– Вот, смотрите, – показывал Кукушкин, – ленточные транспортёры поднимают с улицы на участок, где отливаются трубы, песок и щебень.

– Это зачем такие здоровенные трубы нужны? – поинтересовался я.

– Это канализационные, – ответил главный инженер.

– А потом песок тачками перевозится на участок торкретирования на мельницу.

– И в чём проблема? – пытался понять я.

– Тут больше пятидесяти метров, – удивлённо посмотрел на меня рационализатор. – Что мешает запустить третий транспортёр в эту часть, а, товарищ Пигорев?

– Может, его отсутствие? – предположил я, взглянув на главного инженера.

– Да нет, есть он, – ответил за него Кукушкин. – Его починить надо и перенести.

– Да? – скептически посмотрел на него Пигорев. – Перенести – это разобрать и заново собрать.

– Ну, это же не на один год работы, – возразил я. – Зато это же механизация…

– Ну, поставим мы его сюда, – начиная нервничать, ответил тот, – а потом какой-нибудь из основных двух сломается. И что мы будем делать?

– Отсюда по-старинке тачками возить, – предложил я.

– Да вы что? – воскликнул главный инженер. – Сюда, на торкретирование, песка в разы меньше уходит, чем на отливку изделий на основном участке. Весь комбинат здесь будет с тачками бегать.

Резон в его словах был. И я посмотрел на Кукушкина, мол, твой ход.

– А то, что сейчас целая бригада песок тачками возит на мельницу – это нормально? – тоже начиная злиться, спросил Пигорева Кукушкин. – То пьяные, то тачки сломаны, то ещё что-то, и в итоге участок торкретирования план сорвал!

– Слушайте, – остановил я этот спор, почувствовав, что у всех уже нагорело. – Что касается лично меня, как экономиста, то я всегда голосую за механизацию. Вы на хозрасчёте?

– Нет, – ответил главный инженер.

– Ну, тем более. Вы можете заказать ещё один транспортёр. Один старый на основном участке демонтируете, сложите на запчасти где-то, если так за них переживаете… Не вижу в этом никаких проблем. Ручной труд – это атавизм, или мы будет перестраивать нашу промышленность на новые современные рельсы, или мы проиграем другим странам индустриальную революцию. А она уже второе столетие идет, между прочим! Уж если мы в Москве будем песок тачками возить, то что говорить об отдалённых регионах?

– Вот идите к нашему директору и ему это всё объясняйте, – махнул на меня рукой Пигорев. – Можно подумать, мне нравится в каменном веке работать…

Глава 5

Москва. Комбинат Железобетонных изделий.

Директор комбината Баклашов Михаил Николаевич, полный, лысеющий мужчина за пятьдесят с добрыми глазами, принял нас с Кукушкиным и Пигоревым с мягкой улыбкой на лице.

Представившись, кратко рассказал ему о причине моего появления. Директор глубоко вздохнул, пригласил нас всех сесть за стол для совещаний и попросил свою помощницу принести нам всем чаю с печеньем.

– Вы, Павел Тарасович, войдите тоже и в моё положение, – начал он. – Предложение Миши Кукушкина, безусловно, имеет смысл и по большому счёту уже назрело. Но! – поднял он вверх указательный палец. – Работа с применением автоматизации имеет совсем другие расценки, чем ручная. Бригада, которая сейчас обеспечивает песком участок торкретирования, начнёт получать в разы меньше.

– Там работы будет в разы меньше, – возразил Кукушкин. – Целая бригада будет не нужна, трёх человек за глаза хватит. И можно назвать их не грузчиками, а подсобными рабочими участка торкретирования, тогда они в деньгах не потеряют.

– А где мы возьмём ещё три ставки рабочих? – спросил главный инженер.

– Под модернизацию участка внести изменения в штатное расписание, думаю, будет не трудно, – ответил я ему сам.

– Ну, хорошо, – согласился директор. – А людей куда? В бригаде восемь человек. Ну, трое останутся на торкретировании, а остальные пять?

– Что вам, нечем их занять? – удивился я.

– А чем? Так, чтоб люди в деньгах не потеряли.

– Ну, откройте дополнительное производство какое-нибудь, не знаю, тротуарной плитки, к примеру – сказал я первое, что пришло в голову. – Знаете, такие плитки бетонные на дорожки? Сорок на сорок сантиметров, тридцать на тридцать, брусчатка размером с кирпич, но потоньше? Формы можно с разным рисунком сделать, краситель какой-нибудь в раствор добавлять… У вас всё есть для этого. Только формы сделать.

Директор и главный инженер скептически переглянулись между собой.

– И где это дополнительное производство разместить? – недовольно спросил главный инженер.

– Ну, это я уже не знаю, – ответил я. – Завод у вас большой, очень сомневаюсь, что для небольшого производства места не найдете. О, кстати! Ещё цветники бетонные можно делать.

– И куда их потом? У нас в плане их нет, – всё ещё сопротивлялся директор.

– При нашем дефиците, стоит кому-то узнать, что у вас есть в магазине при комбинате в свободной продаже плитка… Да у вас дачники её всю моментально разберут, – уверенно ответил я.

– Ну, не знаю, – осуждающе взглянул на меня и Кукушкина директор. Ему явно не хотелось ничего менять. – Это ещё и магазин придется открывать?

Вот что за люди? Такую бизнес-идею им дал!.. А они недовольны. Открыть розничный магазин при комбинате с товарами народного потребления… Это же золотое дно!

– Иван Николаевич, согласитесь, таскать тачками песок за пятьдесят метров при наличии транспортёра – это бред, – произнёс я. – Отказываться выпускать дополнительную продукцию, имея для этого все возможности, это тоже бред…

Хотел уже пригрозить им фельетоном в газете, если они не возьмут себя в руки, и не начнут шевелиться. Но потом решил поговорить, сперва, со своими и не стал рубить с плеча. Не оставляла меня идея благоустройства территории наших заводов после той поездки в Ялту.

– А давайте, я посоветуюсь со старшими товарищами, – предложил я, – как нам и модернизацию провести, и чтоб люди лишними не оказались.

Такое завершения нашего спонтанного совещания всех устроило. Попрощался на хорошей ноте с директором и главным инженером. Кукушкин пошёл меня провожать и всю дорогу до моей машины делился своими впечатлениями от моего визита.

– Вы не представляете, как я рад, что вы нашли время к нам приехать! – откровенно сказал он. – Баклашов хороший мужик, но он слишком мягкий для должности директора. Если надо какое-то решение принять, которое может не всем понравится, то он, под любым предлогом, вообще не будет ничего делать!

– А главный инженер? – решил я сразу навести справки о руководстве.

– Пигорев? И он такой же, – махнул он небрежно рукой. – Так-то… Он мужик хороший, ничего не могу сказать. Подляны какой-нибудь от него никто никогда не видел…

– Просто жёсткости не хватает, да? – подсказал я. – Или, всё-таки, они могут зубы показать, если что?

– Могут, – задумался Кукушкин. – Тут пару лет назад было… Наш местком добился участия в комсомольской стройке. Наши парни ездили, строили, а как пришло время квартиры получать…

– А, – решил уточнить я. – Это когда люди себе сами строят, чтобы удешевить строительство и ускорить получение жилья?

Слышал про такое, конечно, еще в прежние времена, но ни разу не видел никого, кто бы этим лично занимался. Так что надо собирать информацию… Мало ли где еще пригодится…

– Ну, да, это как самострой, только для комсомольцев, – кивнул Кукушкин. – Там несколько предприятий участвовало и когда наших парней решили на первый этаж всех выселить, Баклашов там такой скандал устроил! Все наши в результате нормальные квартиры получили. С третьего по четвертый, как по жеребьевке начальной выпало.

– Молодец, – задумчиво ответил я. Значит, может, если что, зубы показать… Добряк, но своих защищать будет. Это хорошо. Что нерешительный – плохо…

Попрощались с мастером, и я решил сразу съездить насчёт этого комбината в Пролетарский райком. Не застану Сатчана, пойду к Бортко.