– Загит, я беспокоюсь за Павла, – решила начать она издалека, выбрав момент, когда они пили чай после завтрака. – Он такой… неравнодушный, что ли… Всем ему надо помогать. Витьку Линкиного забрали, так он теперь, похоже, взялся Линку утешать… Я опасаюсь, что она предложит ему этого музыканта как-то спасать. И втравит его в неприятности.

– Ну, это же хорошо, что Павел отзывчивый такой. Настоящий мужчина, правильный. Согласись, было бы намного хуже, если бы ему было на всё и всех наплевать, – пожал плечами Загит.

– Слушай, но Витьку же не милиция арестовала, поверь мне, я могу отличить милиционера от сотрудника КГБ. Вряд ли Павел сможет тут что-то сделать. А Лина, думаешь, это не понимает? Как бы она на Пашку не нацелилась… На сочувствии, на сострадании, знаешь, как легко можно мужчину обольстить?

– Да ладно тебе, – рассмеялся Загит. – Пашка у нас не из тех, кого так легко соблазнить. У Лины нет ни единого шанса. Скорее, он её соблазнит в партию вступить и отстающий колхоз уехать из Москвы поднимать… Шутка! – сказал он, увидев округлившиеся от удивления глаза невесты.

***

Москва. Чистопрудный бульвар.

Убедившись, что Ивлев оказался прав и квартира, где нумизмат-любитель Шестинский встречался со своими покупателями, не имеет к нему никакого отношения, Мещеряков назначил встречу своему знакомому антиквару Крахину недалёко от его дома, для экономии времени.

– Игорь Алексеевич, мы с вами уже столько лет знакомы, – начал Мещеряков. – Вы всегда работали предельно аккуратно. Что на вас нашло? С чего вы вдруг решили пуститься во все тяжкие? Это очень вредно для здоровья, вы разве не знаете?

– А что случилось, Андрей Юрьевич? – с искренним недоумением спросил Крахин. – Мы с вами всегда все вопросы решали с учётом взаимных интересов.

– А Шестинский? Кто мне совсем недавно рекомендовал его?

– А что случилось с Шестинским? – настороженно спросил антиквар и остановился.

– Что случилось? – тоже остановился Мещеряков и уставился на Крахина холодным взглядом. – Он продал подделки, которым сорок рублей цена в базарный день, как царские рубли восемнадцатого века. За большие деньги. Работал в съёмной квартире. Хозяин квартиры его только в лицо знает, паспорта его не видел. Сейчас Шестинский залёг на дно. А самое интересное, это знаете что?

– Что? – начиная бледнеть, спросил антиквар.

– Самое интересное, это кому он свои фальшивки втюхал, – хмыкнул Мещеряков. – Если бы хмырям каким, то и ладно. Но он кинул таких людей, которые могут весь ваш антикварный бизнес по всей Москве одним днём прикрыть, а вас закрыть, Игорь Алексеевич, далеко и надолго. Вы их регулярно по телевизору смотрите и по радио слушаете. Я в этом не заинтересован и, если получу Шестинского, можем этот вопрос считать закрытым. А иначе…

– Мне про него Илья Павлович рассказывал, – поспешно затараторил Крахин.

– Илья Павлович… Некредин? – уточнил Мещеряков.

– Да. Он его, вроде как, хорошо знает… По его словам так точно! Я же почему и вам рекомендовал…

– Отлично. Значит, вам с Некрединым не составит труда привести ко мне Шестинского. У вас два дня. Больше я не смогу вас прикрывать. Так Некредину и передайте.

***

Москва. Квартира Брагиных.

Костя с Женей планировали провести день дома и позаниматься. Выходные у них, вообще, всегда уходили на занятия. Они всю неделю работали после учёбы и это было единственное свободное время, когда можно было подтянуть учёбу.

Они только позавтракали, как раздался требовательный звонок в дверь. Костя пошёл открывать.

Вошедший молча отец сразу навёл его на мысли о чём-то очень плохом.

– Привет, пап. Что случилось? – озабоченно спросил он.

Брагин-старший молча скинул ботинки и, увидев выглядывающую с кухни Женю, пошёл на кухню и сел на ближайший табурет. Он явно плохо себя чувствовал и Женя быстро подала ему горячего чаю, благо чайник стоял на плите горячий.

– Дети, что вы такое удумали? – устало спросил он. – Я был у твоих родителей, – взглянул он на Женю, – они сказали, вы ребёнка усыновлять собрались?

– Да, – ответил Костя.

– Ну, зачем? С чего вы взяли, что у вас своих детей не будет? Вы что, уже пятнадцать лет женаты? Пятнадцать лет бесплодных попыток за плечами? Или вам по тридцать пять уже? Вот чего вы придумали?

– Пап, да не в попытках дело, – попробовал объяснить Костя, – а в ребёнке…

– Чужих детей не бывает, – добавила Женя.

– Не говорите глупостей! – взорвался генерал. – Вы сами ещё дети! Не понимаете ничего… Вас к усыновлению и не допустит никто, два студента-очника! О чём вы только думаете, вообще?

– О том, что где-то есть сиротка, у которой нет ни отца, ни матери, – насупившись и скрестив руки на груди, ответила Женя. – Почему мы не можем подарить ей семью?

– Да зачем вам это надо? – раздражённо спросил генерал.

– Ни зачем, – упрямо ответила Женя. – А чтобы поступить по-человечески. Как порядочные люди.

– А мы все старые дураки, которые детей не усыновляли, значит, непорядочные? – вскочил Брагин-старший. – Ты хоть понимаешь, что это такое – чужой ребёнок?

– Чужих детей не бывает, – опять повторила Женя, насупившись. – И мы возьмём ребёнка.

– Себе жизнь сломаете, ребёнка сделаете несчастным! – разнервничался генерал. – А наиграетесь, что вы с ним сделаете? Обратно сдадите? Или родителям подбросите?

Видя, что он уже на пределе, Костя с Женей, переглянувшись, промолчали. Генерал тоже, почувствовав, что вот-вот наговорит лишнего, решил уйти, надеясь, что дети сами откажутся от этой идеи, когда поймут, как это сложно оформить усыновление. Может, проблема эта ещё сама собой рассосётся и совершенно не стоит сейчас ругаться, спорить и чёрт знает в чём друг друга обвинять.

Он ушёл, что-то буркнув на прощание, а Женя обессиленно плюхнулась на табуретку и начала плакать.

– Проще было бы не советоваться ни с кем, – заметил Костя. – Поставили бы всех перед фактом, а дальше как хотят.

– Разве так можно? – спросила Женя, подняв на него заплаканные глаза.

– Не знаю. Но всем было бы спокойней. Нам так точно.

***

По дороге в Коростово мне вдруг пришла в голову мысль, что в кандидаты в члены КПСС меня приняли, а Межуеву я об этом не сообщил. Нехорошо… Как же нехорошо получилось… Впрочем, неудивительно, что из головы вылетело, столько всего навалилось. Одна сплошная беготня и нервотрёпка всю прошедшую неделю. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Надо обязательно позвонить Межуеву, отметиться и поблагодарить ещё раз. Всё-таки, дать поручительство в члены КПСС, по нынешним временам – это очень серьёзно.

Меня в деревне не ждали и от этого встреча получилась ещё более эмоциональной. Передал собранные по квартирам передачки, а от себя вручил копчёной колбасы из наших домашних запасов.

Детей дома не было. Оказывается, деды ушли с ними гулять. А остальные домочадцы пахали, чтобы они жили красиво. Ирина Леонидовна малышам крольчатину перекручивала второй раз на мясорубке. Бабушка варёные овощи толкушкой мяла, а Никифоровна для них одежду гладила.

– Сейчас уже скоро придут, – подмигнула она. – Голод не тётка.

И действительно, минут через двадцать они вернулись. Дети ко мне сразу потянулись. Взял их на руки и держал, пока их кормили. Потом бабушка с Ириной Леонидовной пошли их укладывать, а мы с дедами насчёт бани говорили. Они уже договорились в совхозе насчёт сруба и досок. И с людьми переговорили предварительно, кто будет сруб рубить.

– Надо к заливке фундамента готовиться, – заметил Трофим.

– Угу, – задумчиво кивнул я.

Надо мне узнать, когда Мещеряков освободится, чтобы в Городню ехать. Сразу бы с прорабом и насчёт своей стройки перетёр. Но Мещерякову сейчас не до строительства… Проблемы Захарова, видимо, еще не рассосались, да я его еще и нумизматической темой подгрузил дополнительно. Ладно, в понедельник сам прораба наберу. Встретимся и поговорим с ним.

Потом мы сели обедать, а затем все решили разойтись по комнатам отдохнуть, пока возможность есть. Не стал дольше оставаться, попрощался со всеми, чмокнул уже заснувших пацанов и поехал в Москву. Успокоился зато, и Галию успокою, когда снова позвонит.

***

Москва. Квартира Захарова.

Захаров закрылся в кабинете и потягивал коньяк в тишине. Настроение должно было бы быть приподнятое, всё-таки, по имеющейся информации, кресло своё за собой сохранил, но накатило такое обессиленное состояние, что он сам удивился.

По самому краю в этот раз прошёл, – думал он. – Как же так получилось? Не первый же год уже в системе… Что я сделал не так?

Он вспомнил, в каком он был безнадёжном положении, вспомнил про Ивлева.

Это до какого отчаяния надо было дойти, чтобы к пацану за советом обратиться? – с недоумением оглядывался он назад. – Но самое странное, что сработало, его совет помог. Эти молодые, похоже, в некоторых вещах разбираются не хуже нас, а в чём-то и лучше. Взять тех же Бортко и Сатчана, тоже хваткие. Но до Ивлева им, конечно, далеко. Правильно я тогда принял решение увеличить ему процент. И вообще, по-хорошему, я теперь его должник и надо бы процент ему поднять больше, чем тогда планировал. Ну а что ещё? Пацан резко взялся, у него всё уже есть… Вот чем его ещё отблагодарить?

***

Воронеж.

Покопавшись в косметичке Галии, Валерий заметно воспрял духом. Как нормальный художник, увидев перед собой отличные кисти и краски, он сразу переключился на мысленное создание нового образа.

Ловя на себе его блуждающий взгляд, Галия поняла, что за его душевное спокойствие можно больше не волноваться, он уже в работе.

– Галия, самое главное, – наставляла её Элла Родионовна, – не высовывай руки из-под накидки. Что бы не происходило. Поняла?

– Почему? – удивилась та.

– Потому что мастерам начисляют штрафные баллы за помощь от манекенщиц.

– Да? Спасибо, что сказали, а то бы я ему сейчас начала помогать…

– Вот, не вздумай. И ещё. Рядом стоят помощники. Помни, что это не мастеров помощники, а судей. Даже не разговаривай во время работы.

– Хорошо, – испуганно кивнула Галия.

Когда третий поток в блоке свадебных причёсок рассадили по местам, и Галие прикрепили на платье номер зеркала, она села поудобней, сцепила руки, чтобы не дать судьям и повода в чем-то ее упрекнуть, и мысленно приготовилась молчать всё время. Валерий тем временем расставлял и раскладывал свои парикмахерские вещички на рабочем столе. В том числе и её косметику.

На всё давалось меньше сорока минут. Галия старалась подбодрить мастера и улыбалась, когда он смотрел на неё в зеркало, работая над укладкой. Лицо его было сосредоточенным, движения уверенными и быстрыми. Макияж он ей сделал в стиле «Снежная королева». Без голубого не обошлось, но его было совсем чуть-чуть.

На конкурсе работала телевизионная бригада и когда оператор проходил мимо с большой камерой на плече, волоча за собой длинный провод, Галия выпрямляла спину и старательно улыбалась, но в душе надеялась, что не попадёт в кадр в таком виде, с недоделанной причёской и накрытая накидкой.

Валерий ещё не закончил работу, а уже начал удовлетворённо улыбаться. Так что Галия поняла, что вроде как всё хорошо, и сама немного расслабилась.

А дальше всё было, как в калейдоскопе. Галия с другими девушками делала всё, что им говорили, повторяла за всеми. Процедура затянулась, то её к одной группе манекенщиц приставят, то к другой. Каждый раз их фотографировали, снимало телевидение. Вскоре Галия уже вообще ничего не понимала. Искала глазами хоть кого-то знакомого среди многочисленных зрителей и участников конкурса, которых разделили с манекенщицами.