Я снова вскочила. Куртка соскользнула с плеч и упала на землю, а порыв ледяного ветра растрепал волосы.

– То есть все, что я сказал до этого: про твое рождение, светлую магию, вечную жизнь и все такое, тебя не смущало и не пугало, но как только выяснилось, что я – бог стихий…

– И грозы, – зачем-то добавила я.

– Это безусловно. Тебя только эта информация так испугала?

– Да! Это безумие какое-то! Какие боги?! Это сказки!

– Сказка только что купила тебе ужин.

– Докажите!

– Что доказать?

– Что вы – бог стихий! Что вы бессмертный, что вам тысячи лет!

– Как я тебе это докажу? Я не умер. И сейчас не умер.

– Не знаю… есть же книги, есть изображения Кроста, есть…

– Оп – снова не умер.

– Вы не можете богом.

– Смотри, все еще живой.

– Да хватит надо мной издеваться!

Кейман рассмеялся, хотя и несколько сочувственно.

– Коралина, я не издеваюсь и ничего не придумываю. Крост и Таара – не сказки, это вполне себе живые маги. Бог грозы и богиня смерти. Они реальны, обладают колоссальной силой. Теперь к ним присоединишься ты. Давай пройдемся, а то ты совсем замерзнешь. Вот уж не думал, что здесь снова гремят грозы.

Идти оказалось легче. По крайней мере, можно было скрыть дрожь. За последние месяцы я, кажется, познала все виды страха, какие только существуют. Страх стать изгоем, страх перед кем-то сильным и жестоким, страх смерти, страх за другого. И вот, теперь, пробую на вкус страх перед будущим. Мерзкий. Совсем не такой, какой был раньше. А по логике мне бы радоваться, я наконец-то знаю правду о своем происхождении. Вот только я всегда думала, что за мной стоит трагическая история любви или родители просто не знают о моем существовании.

– И что теперь будет?

– Ты поедешь в школу и будешь учиться. Четыре года – обязательная программа. В Школе Бури нет факультета для светлых. На общеобразовательные предметы будешь ходить вместе с темными, у них очень хорошая база. А остальное по индивидуальной программе. Я пытаюсь найти тебе хоть каких-то сильных светлых магов, чтобы поделились опытом, но их, кажется, не существует. Однако принципы владения такой силой одни. Разве что можно не бояться внезапных разрушительных всплесков. А практику мы тебе найдем.

– А потом? Что я буду делать после школы?

– Не знаю. Что захочешь. Построишь карьеру, заведешь семью, друзей. Возможно, найдешь способ восстановить баланс светлой магии в Штормхолде. А возможно, придумаешь что-то еще. Я не знаю, Коралина, я могу лишь научить тебя, как обращаться с силой, которая дала тебе жизнь. Все остальное ты сама.

– Вы ждете слишком многого от девушки, которая даже имя украла.

– Возможно. Посмотрим.

– Если все так радужно и боги хранят мир, поддерживают баланс и все такое, почему вы ушли? Почему вернулись лишь когда услышали о Даркхолде?

Кейман долго молчал, с интересом рассматривая набережную и дома, что стояли почти вплотную к воде.

– У меня есть семья. Я люблю свою жену.

– И причем здесь это?

– В Штормхолде есть человек, даже мысли о котором – уже измена. Вот причем.

– То есть вечная жизнь не гарантирует счастья?

– Наоборот. Она смиряет с несчастьями.

– Звучит так, что хочется прямо здесь и утопиться.

– Кто сказал, что у тебя не будет по-другому?

Он помнил ее. Смутно, пятнами и вспышками, но она – единственное, что он помнил.

У нее единственной были теплые руки, поэтому Даркхолд сразу понимал, чья сегодня смена. Наверное, в этом и есть талант светлых. Все остальные, обрабатывая ожоги, причиняли боль, она – нет. Все остальные ледяными руками с силой втирали в крылья заживляющие мази, а у нее мази плавились на пальцах, приятно растекаясь маслом по коже. Несколько раз он пытался проснуться, чтобы увидеть ее, но тьма и туман, вытащившие его из пламени, не желали отступать.

В один прекрасный день Даркхолд просто открыл глаза.

Палата оказалась пуста. Ни лекарки с теплыми руками, ни Коралины, чей голос он однажды слышал будто издалека. Пустая комната, и он, поддерживаемый потоками магии воздуха посреди. С большим трудом, стиснув зубы, Даркхолд сполз на пол.

Даже сквозь литры зелий боль все же пробилась. Противная, ноющая, охватившая всю спину и крылья. Если бы не страх, толкающий вперед, боль бы его подчинила. Но страх – очень мощное чувство. Перед ним меркнет любая боль, даже самая сильная. Ненадолго, лишь чтобы хватило сил уйти, заползти в какую-нибудь темную щель, как можно дальше от источника страха, и тихо там скулить.

Этот вид страха Даркхолд ненавидел. Он клялся, убеждал себя, что никогда больше его не испытает. Что с силой, подобной его, нет места такой позорной эмоции. Но вот в его мир пришел огненный маг – и будто не было тех лет свободы и абсолютного контроля. Он как будто снова мальчишка, неспособный выступить против отца. Снова ноет спина и страшно хочется есть. Но он ни за что в этом не признается.

Но даже у этого мальчишки хватает ума, чтобы понять – надо уходить. Где бы он ни был, надо уходить как можно дальше. Ничего хорошего от людей ждать не приходится, да он и не ждал. И сделал все, чтобы им и в голову не пришло увидеть в нем одного из своих.

Он дернул ручку раз, затем еще и еще, каждый раз прикладывая все больше силы, но дверь не поддалась. Любую другую он бы уже вынес с мясом, но эту словно ставили зная, что ее очень захочет отпереть некто с силой темного бога.

– Она заперта, – раздался негромкий мелодичный голос. – Они не позволят тебе выйти. По крайней мере, пока.

Даркхолд обернулся. Почему-то при взгляде на худощавую, но довольно симпатичную блондинку лет сорока, он сразу понял, что это она. Та лекарка с теплыми руками. Взгляд сам собой опустился к ее запястьям, и Даркхолд понял, что на них нет браслета с крупицами. Лекарка без магии? Сиделка?

– Кто не позволит?

Он не узнал собственный голос и закашлялся.

– Я не знаю. Король, наверное. Не знаю, кто отдает такие приказы.

– Я арестован?

Это не похоже на тюремную камеру, совсем не похоже. Он хорошо помнил ту, в которую попал после убийства отца.

– Не думаю. Но ты останешься здесь, пока не поправишься. А затем с тобой побеседуют о произошедшем.

Она осторожно улыбнулась.

– Тебе здесь не причинят вреда. Хочешь есть?

Даркхолд покачал головой. На самом деле он продал бы душу за кусок хлеба или даже за глоток воды, но признаться в этом почему-то никогда не мог. Разве что Олбрану, но Олбран мертв.

– Одри?

– Твоя девушка?

– Она мне не девушка. Просто Одри.

Сестра? Нет, совсем нет. Подруга? Какое странное слово.

– Она в безопасности. Жива, здорова, ждет окончания расследования. Не думаю, что ей что-то грозит. Но они должны во всем разобраться.

– Одри ничего не сделала. Я ее заставил.

Еще одна улыбка показалась Даркхолду вымученной.

– Ты сам все расскажешь, когда поправишься. Можно я посмотрю крылья?

Он нехотя повернулся. Попытался расправить крылья, но не смог, они просто не слушались, а от малейшего движения все тело взрывалось болью. К счастью, женщина сама осторожно расправила крылья.

Да, он не ошибся. От ее рук действительно исходило приятное успокаивающее тепло. Странно, что у нее нет магии. В ней определенно есть дар. Может, слишком бедная, чтобы купить крупицы?

– Невероятно… – услышал он изумленный вдох.

– Что?

– Мы… мы не были уверены, что ты выживешь. И что крылья восстановятся, но вчера заходила Коралина. За сутки она сделала больше, чем все лекари столицы за несколько недель!

– Коралина здесь?

Он плохо помнил их последнюю встречу, но в память хорошо врезались серебряные цепи, сковавшие тонкие бледные запястья. Даркхорлд помнил, как вложил последние силы, чтобы цепи разорвать: почему-то ему не хотелось, чтобы Коралина погибла совсем беспомощная. Но он не был уверен, что это не сон. Он вообще порой слабо отличал сны от реальности.

– Она в порядке, жива и почти здорова. Вчера заходила. Удивительная девушка. Она, кажется, тебе снилась. Ты несколько раз произносил ее имя.

Жаль, Даркхолду не снился настоящий отец. Может, темный бог подсказал бы, как жить дальше, когда с таким трудом выстроенный безопасный мир вдруг рухнул. Оставил после себя сожженные крылья, смутные воспоминания, запертую больничную палату и лекарку с теплыми руками, но без крупиц.

Даже сейчас там, где она касалась теплой мазью, боль и напряжение стихали.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Прежде, чем ответить, женщина замялась.

– Брина.

– Ты лекарь?

– Нет. Я здесь помогаю. Так… небольшие общественные работы. Ну, вот, сейчас должно быть полегче.

– Брина…

Даркхолд впервые произнес это так. Перед незнакомым человеком, будучи запертым и беспомощным. Еще пару недель назад он скорее лично отгрыз бы крылья, чем вообразил такое.

– Я хочу есть. Можно?

Как-то раз, в детстве, отсидев положенное трехдневное наказание в башне после очередного разочарования, он точно так же спросил отца.

«– Если это все, что тебя сейчас волнует, то нет. Ты не заслуживаешь еды, впрочем, как и силы, которой обладаешь. Жаль, что магии лишить не так просто, как обеда».

– Конечно. Сейчас принесу. Будешь блинчики? – улыбнулась Брина.

Самым сложным было наладить поставки еды в школу так, чтобы никто не узнал. Даркхолд ненавидел даже одну мысль о том, чтобы кое-как перебиваться с хлеба на воду, довольствуясь тем, что удастся своровать или купить в редкие вылазки в город. А значит, все нужно было сделать официально.

Ему повезло, отец не хранил деньги в банке, для этих целей подходили многочисленные потайные комнаты замка. Но деньги – не самая большая проблема. Никто в деревне не стал бы сотрудничать с демоном-убийцей, а Одри не могла позаботиться даже о себе, не то что организовать регулярные привозы пищи.

И снова везение: когда Дарк был почти в отчаянии и решился совершить вылазку в столицу, где к демонам с уродствами относились чуть более лояльно, вернулся Олбран. После смерти ван дер Грима-старшего управляющий уехал, но так и не смог устроиться: пожилых редко брали на работу. Олбран слышал, что у замка новый владелец и рассчитывал получить работу в виду опыта. Да и ему просто некуда было идти.

После его возвращения в замке всегда была еда. Олбран знал, что молодой хозяин ненавидит, когда нет еды, поэтому кладовки ломились. Потом Олбран погиб.

Сейчас ко всем прочим чувствам примешивалось недоумение. Все это мало походило на заключение. В тюремном лазарете не дежурят лекарки и не приносят еду по просьбе. В тюрьме вообще лучше закрыть рот даже если подыхаешь от голода или боли.

Смятение тревожило. Оно не вписывалось в картину мира, а то, что в нее не вписывалось, редко кончалось чем-то хорошим. Коралина – отличный пример.

– Я добыла блинчики с яблоком и с мясом, – сказала вернувшаяся с подносом Брина. – Пришлось сказать, что это для меня. Если они узнают, что ты проснулся, то сначала затаскают тебя по осмотрам, а только потом покормят. К тому времени каша с ужина превратится в сопли. Ненавижу кашу.

Вот в этом воспитанию отца не было равных: Даркхолд умел есть все. Он знал, каким вкусным может казаться зачерствевший хлеб или заветренное вяленое мясо. После смерти ван дер Грима Олбран находил в готовке отдушину, но Дарк с одинаковым аппетитом уплетал и кулинарные шедевры друга и неумелые попытки Одри сделать яичницу.

Впрочем, сейчас блинчики показались ему самыми вкусными из всех, пробованных в прошлом.

– Осторожнее, пожалуйста! – кажется, с искренним волнением воскликнула Брина, когда он накинулся на еду. – Если ты подавишься или получишь желудочный приступ, меня отсюда выгонят!

Он с удивлением прислушался к себе и понял, что совсем не хочет, чтобы Брину уволили. Стоило немалых усилий начать есть медленнее.