Убитый горем Семён вернулся домой, в Бузулукский уезд. Он стал наследником солидного состояния. Всё имущество, деньги, имение и крестьяне перешли ему. Он получил всё, о чём раньше только грезил, но радости и удовлетворения богатство не принесло. Как дамоклов меч висело над Семёном судебное дело, приостановленное, но не закрытое.

Чуть не каждый день камердинер докладывал:

– Семён Иваныч, вас внизу дожидаются.

– Кто ещё?

– Сказал, что из суда.

Семён одевался, спускался в гостиную и видел очередного мздоимца из судейских.

– Прошу прощения, Семён Иванович, дельце небольшое к вам, – потирал руки гость.

Семён запирался с ним в комнате, выслушивал, что кого-то надо опять подмазать, давал деньги за молчание или отписывал землю, до которой все были очень падки. Его земельные владения таяли, становились всё меньше и меньше, как высыхающая под ярким солнцем лужа.

Помещики собрали вскладчину денег и на месте ветхой деревянной церкви построили часовню в память о своём невинно убиенном соседе Петре Яковлевиче. Неподалёку от часовни и сейчас находится могила, а над ней – надгробный камень с едва заметной полустёртой надписью: имя, чин и дата смерти – 10 мая 1824 года.

Источник: «Оренбургская неделя» № 25, 2013 г.

В полдень

Варька захватила руками стебли, поднатужилась, выдернула их с корнем и сложила в стожок. Это называлось – теребить лён.

Было жарко, ныла спина и горели руки, но Варька ни за что не призналась бы матери, что устала. А той хоть бы что: работает наравне с другими бабами, изредка разогнётся, потрёт поясницу и опять дёргает длинные стебли. Длинные – это хорошо. Полотно будет высший сорт, на продажу.

– Акуля, иди отдохни, чего надрываешься? – крикнули ей. – Прямо в поле родить хочешь?

– Меня мамка в поле родила, – отозвалась мать, но бабы насильно отвели её в тенёк, под стожки.

– Есть кому работать, вон какая у тебя невеста вымахала!

Варька порозовела. Она большая, помощница мамкина.

Ближе к полудню бабы собрались домой отдыхать и обедать.

– А зачем так рано? – спросила Варька.

– Так завсегда делали… – подумав, ответила мать, – будешь работать в полдень в поле или огороде – Полудница придёт.

– А кто это?

Мать устала и разговаривать не хотела.

– Потом расскажу, дочка.

Они дошли до дома. Мать наложила окрошки себе и Варе, долила в тарелки квасу, похлебала и прилегла на кровать.

– Закрой ставни, дочка, – попросила она, – жарко-то как…

Ставни? Это Варя с дорогой душой. Выскочила во двор, захлопнула ставни, на крючок закрыла. Сумрачно и прохладно стало в доме. Мать задремала, а Варьке стало скучно. Хоть бы подружка Катька прибежала, всё повеселее бы стало.

И как по заказу, а может и впрямь по заказу, затопало в сенях, дверь приоткрылась и в просвете показалась лохматая Катькина голова с растрёпанной косицей. Варька приложила палец к губам: тише, мол, мать спит.

– Пойдём с нами за яблоками, – прошептала Катька.

– Куда?

– К бабке Дусе, у неё яблочки страсть какие сладкие.

– К Ду-усе? А она нас хворостиной не отстегает по голой заднюхе? – с опаской спросила Варька, вспомнив рослую и крикливую бабку Дусю.

Катька тихо фыркнула:

– Она старая и ходит плохо. Пусть догонит сперва.

Варя посмотрела на мать – та спала, сложив руки на большом животе – и вышла за порог, бесшумно ступая.

За воротами стояли Захарка и Мишка Лопух, прозванный так большие торчащие уши.

– Ну что, идём? – деловито спросил Захарка, и ребята пошли к дому бабки Дуси, в чьём саду росли самые вкусные яблоки.

Стало ещё жарче. Варька, поддевая босыми ногами камешки, спросила вдруг:

– А кто такая Полудница?

– Это баба, – ответил всезнающий Захарка, – высокая, в длинной рубахе, такой белой, аж глаза слепит. В руках у ней коса острая. Увидит в поле человека какого-нибудь, когда солнце высоко, размахнётся… вжик – и головы нету.

– Как? – ужаснулась Катька.

– Вот так! – рассмеялся Захарка. – А ещё Полудница шутить любит: возьмёт отрезанную голову и обратно приставит. Она ничего, держится. Только мужик или баба потом как дурные становятся.

– Этими сказками только маленьких пугать, – выпятила губу Варя. Ну сами подумайте, сколько баб и мужиков без голов бы тогда ходили! А ни одного нету, хоть всё село обойди.

«Интересно, как это без головы жить?» – думала Варька, и мысли её полетели галопом. Она живо представила, как обезглавленный человек ходит и спотыкается. Ну правильно, не видит же ничего. Но зато умываться и причёсываться не надо.

Вот уже и огород бабки Дуси. Парнишки, а следом и девчонки перелезли через довольно хлипкий забор. Собаки они не боялись, та была небрехучей и всех любила. Через грядки с луком и помидорами ребята пробрались к яблоням. У всех в деревне яблоки только начинали спеть, а у бабы Дуси с хороший кулак наливались, краснобокие, сладкие. Не зря муж её покойный откуда-то издалека саженцы привозил.

Вся земля была усыпана паданцами. Мишка с Захаркой собирали яблоки в карманы штанов и за пазуху, девчонки – в подол.

– Ей столько всё равно не съесть, сгниют же, – в оправдание сказал Мишка, надкусывая яблоко. – Ну, хватит, айда домой!

С раздутыми карманами и топорщившимися рубахами, оглядываясь на окна бабы-Дусиного дома, мальчишки поспешили покинуть огород, за ними шли Варя с Катькой, бережно придерживая подолы сарафанов.

– А перелезать как? – растерянно спросила Катька. – Руки-то заняты!

– Вот дуры! За пазуху надо было собирать или в платок, – рассердился Лопух.

– Ах поганцы! Да чтоб вас разорвало, иродов! Да чтоб у вас зенки повылазили!

Варька вздрогнула: на крыльце стояла бабка Дуся. Хотя уже и не стояла, а бежала к ним, размахивая голиком. Девчонки взвизгнули, побросали яблоки и, обдирая руки, полезли через забор, мальчишки тоже не отставали. Старое дерево не выдержало, и все четверо рухнули на землю.

Мишка с Захаркой и Катя прыснули в разные стороны, а Варе не повезло: она неудачно упала и подвернула ногу. Поднялась, побежала хромая.

– Катя! Обожди!

Отведала бы Варька голика или хворостины, если бы бабка Дуся была порезвее. Но она быстро задохнулась и принялась с руганью собирать яблоки в фартук.

– У-у-у, жадюга!

Варька поковыляла к риге, присела в тени. Нога болела и, кажется, слегка опухла.

«Мамка заругает!» – со страхом подумала Варя и, морщась растёрла лодыжку.

В эту минуту Варька разглядела на дороге приближающуюся женщину, слава богу, не бабку Дусю. В знойном мареве колыхалась белая рубаха, развевались волосы цвета спелой ржи. Уж не грезится ли Варьке? Никто в их деревне из баб простоволосыми не ходит, тем более с расплетённой косой.

Женщина остановилась в шаге от Вари, смотрела насмешливыми глазами, голубыми, как васильки.

– Яблоки воровала? – спросила она.

– Нет, – тут же отпёрлась Варька.

– Ну-ка скажи мне, девочка, как лён теребят.

– Как, как… обыкновенно. Выдёргивают – и в стожок.

Варька удивилась, но ответила. Уж очень красива была незнакомка, как барыня. Да точно, это барыня! Бывают такие чудные: напялят сарафан и ходят по деревне, как будто дома им не сидится. Надо вежливо отвечать, вдруг десять копеек даст.

– А что дальше делают?

– Известно что. Очёсывают и молотят. А потом раскладывают на лугу. А как высохнет, так трепят трепалом.

Барыня подробно спрашивала: как трепят, как ткут, умеет ли Варька работать за кроснами. Та ответила, что мамка всему учит.

– Ну хорошо, – с каким-то сожалением сказала барыня и отвернулась.

– А гривенник? – протянула Варька.

Барынька рассмеялась и бросила большое яблоко:

– Свидимся ещё.

Дома Варька не выдержала и рассказала о странной барыне, утаив про яблоки бабки Дуси.

Мать побледнела.

– В белой рубахе и коса распущена? Это же Полудница была! Вот скажу отцу, пусть выпорет тебя чересседельником!

Она расстроилась, разохалась. Схватилась за поясницу и согнулась пополам.

– Ой, беги скорее к тётке Марфе, скажи – началось!

Варька опрометью кинулась к двери и побежала в переулок к дому повитухи.

– Тётя Марфа! Мамка сказала прийти скорее, говорит – началось!

– Ох! – Марфа бросила тарелку в таз, в котором мыла посуду, и торопливо вытерла руки. – Бегу!

Грузная и неповоротливая, она «бежала» – семенила мелкими шажочками, задыхаясь и охая.

Варьку Марфа выставила из избы.

– Погуляй покуда или к подружке сходи. Нечего тебе здесь.

Варя не пошла к подружке, а забилась в баню, где пахло деревом и берёзовым веником, и просидела там до позднего вечера. А когда вернулась, возле мамки лежал туго завёрнутый в пелёнки ребёночек с маленьким красным личиком. Варька смотрела на него не дыша.

– Братик родился, – довольно сказал отец, – как назовём?

– Митькой!

Мамка, отлежавшись несколько дней, стала выходить в поле, а Варька оставалась с братиком. Укачивала, когда он кричал, меняла пелёнки и носила кормить. Мать бросала работу, усаживалась в теньке и прикладывала Митьку к груди. Тот жадно сосал, а насытившись, тут же засыпал.

***

Варя проснулась от крика. Она подняла голову и огляделась: мамки и отца не было, только Митька шевелился и орал в своей зыбке, махал ручками, сумел как-то выпростать их. Варя вытащила из-под братика мокрую пелёнку, отбросила к печке; достала из шкафа чистую и завернула младенца как смогла. Тот орал, вертел головой, хватал губёшками край пелёнки – хотел есть.

– Сейчас пойдём к мамке, сейчас… – успокаивала Митьку Варя.

На улице братик притих, щурился от яркого солнца и кряхтел.

Мать разогнула усталую спину, присела к стогу и сказала: «Давай сюда». Пока она кормила Митьку, Варька грызла соломинку и мурлыкала песенку – такая была привычка. Голову сильно пекло, она поправила сползшую на плечи косынку.

Мать потуже запеленала Митьку.

– Неси домой, – велела она и подала свёрток, – к подружкам не ходи, слышишь? Сразу домой. Я скоро приду.

Варька кивнула, прижала к себе братика и пошла в деревню. Она и не думала заглядывать к подружкам, но повстречала по дороге ребят. Сблизив головы, они что рассматривали и ахали.

Варя подошла:

– Что там, покажите…

– Вот, смотри!

Оживлённая Катька с румянцем на щеках протянула игрушку – ярко раскрашенного деревянного зайца на деревянной же подставке. Снизу висела на нитке гирька. Если её вращать, заяц начинал бить лапками по барабану.

– Твоя? Откуда? – спросила Варя.

– Тятька привёз с ярмарки.

Как захотелось Варьке попробовать самой раскрутить гирьку! Но братика куда девать? Только сейчас Варя почувствовала, как у неё болят спина и плечи.

– Подержи! – протянула она Митьку Захарке, но тот и не подумал брать.

– Да положи его! – посоветовал Мишка и махнул рукой на ригу. – Вон туда, в тенёк.

Варька так и сделала. Ничего братику не будет, полежит чуток на мягкой травке, пока они поиграют немножечко. Отвлеклась она всего-то на десять минуточек, может, на двадцать, а когда опомнилась и посмотрела в сторону риги, то увидела, как та самая барынька в длинной рубахе подняла Митьку с травы.

Бросилась Варя выручать братика, а барынька глянула, усмехнулась и… исчезла.

Руки-ноги отнялись у Варьки. Страшно стало так, что крикнуть не могла – голос пропал.

Подбежали другие ребята, окружили то место, где младенчик лежал, стали спрашивать друг у друга, видели ли они, как баба была-была, а потом раз – и пропала! Все видели, не померещилось Варьке.

– Вот те крест! Подошла, Митьку взяла на руки, посмотрела так, а потом исчезла, – с жаром сказал Мишка. – Я первый заметил!

– А ты чего молчал, если заметил? Лопух и есть лопух! – напустилась на него Катька.

– Не знаю… – смутился Мишка, – подумал сперва, что это тётя Акуля, волосы у ней такие же.

– Это не баба, а нечистая сила, – сказал Захарка.