– Я ничего не слышу. Возможно, звук внутри вас. Иногда из-за высокого давления кровь притекает к ушам, из-за этого вы слышите шум.

Каждая фраза резала его слух и только усугубляла болевые ощущения.

– Я дам вам время, – произнес он и замолчал.

Постепенно приступ прекратился. Ушные перепонки пульсировали и горели. Во рту Грим ощущал привкус железа, в висках стучало. Но даже такое состояние было лучше, чем несколько минут назад.

Все это время новый сосед терпеливо ждал и с любопытством наблюдал.

– Мне нехорошо. – Грим сел на кровать, все еще закрывая уши ладонями.

– Ваша проблема внутри, возможно, именно из-за этого вы ничего и не помните.

Грим медленно опустил руки, готовясь их вернуть в любой момент. Но приступ отступил без следа.

– Что мне делать? – спросил он.

– Довериться мне, ведь если я вам не помогу, то навечно останусь в клетке. – Он снова поправил манжету и занял привычную позу, сложив руки на саквояже.

– С чего начнем?

– Пока рано, – доктор посмотрел на дверь, – за вами пришли.

Скрипнул железный затвор, и тяжелая дверь открылась.

7

С самого утра в городской ратуше собрался народ. Очередная пропажа ребенка послужила искрой для праведного гнева горожан. Прошлый вечер они встретили с надеждой: виновный пойман, опасность миновала. Впервые для многих сон в эту ночь прошел спокойно. И даже мрачное осеннее утро явило миру свою природную красоту и умиротворение. Люди наслаждались новым днем, пока не увидели лицо убитой горем матери. Ее красные от слез глаза вернули в их души былые страхи. А главное, лишили всякого доверия к совету и городской администрации.

Народ требовал, чтобы мэр вышел и объяснил, почему, несмотря на все старания, похититель на свободе. У всех в руках были деревянные таблички, на которых черным углем написали цифру 6 – количество пропавших детей. Если уж кто-то вдруг забыл. Потому что пропадали, как правило, дети обычных граждан. Ни мэр, ни судья боль утраты не испытали. Так что вряд ли их заботил счет.

Полицейский Хансен с двумя патрульными сдерживал толпу как мог. Обычно его маленький отряд легко справлялся с нарушителями порядка. Иногда приходилось пускать в ход дубинку, но исключительно в воспитательных целях и в адрес особо буйных граждан. Преступления в Гримсвике – явление редкое, а уж разъяренную толпу Лейф встретил впервые.

Люди стягивались к ратуше со всех концов, пока за закрытой дверью совет и администрация города пытались найти выход из сложной ситуации.

Собрались все, кроме Магнуса Хокана. Его не застали ни дома, ни на одной из его лесопилок. Поэтому слово пришлось взять господину Ивару Торсону, уважаемому купцу, что владел торговыми рядами на главной площади Гримсвика. На слушании по делу незнакомца он отмолчался, говорить в присутствии стольких глаз не любил. Зато наверстывал упущенное в узком кругу.

Торсон ходил взад-вперед в кабинете мэра и не мог сдержать эмоций. На широкой шее вздувались вены. На лбу выступали капли пота, которые тот смахивал платком. Торсон сделал паузу, чтобы набрать воздуха.

– О нас уже говорят в других городах! А это, поверьте мне, дурно скажется на торговле. Люди судачат, что в Гримсвик вернулось проклятие!

Судья Берг усмехнулся глупому суеверию. Ивар сделал вид, что не заметил этого.

– Ваше решение основано на глупости и страхе. Вы решили патрулировать город по ночам. Но нужно собирать дружину и идти в лес, туда, за болота, – он махнул рукой в сторону, – в те места, о которых вы боитесь даже подумать. Поверьте! – Он сжал кулак и рассек им воздух: – Дети там, ждут, пока их отцы наберутся смелости.

– Ну, хватит, – возразил мэр Ольсен. Его слова пролетели мимо. Ивар не намеревался останавливаться.

– Пусть Лейф впервые проявит смелость и переступит эту чертову линию! Или его бравости хватает только, чтобы махать дубинкой перед своими?

– Нет никакой линии! – взвизгнула Ингрид.

За что Ивар удостоил ее тяжелым взглядом.

– Вам ли уж не знать, – скривил он лицо в недовольной гримасе. – Жаль, что вы отказались продавать эти земли господину Хокану, он бы мне позволил…

– Достаточно! – Мэр встал и сурово посмотрел на обоих. – Господин Торсон, вы ведомы суеверным страхом и пытаетесь посеять его среди нас…

– Проклятие реально! Издавна ведьма заманивает людей на болота! – Он возбужденно оглядывал всех вылезающими из орбит бешеными глазами. – Теперь она заберет всех!

– Эти сказки для детей! – поддержала мэра госпожа Берг. – А если вы не прекратите истерику, то мы поставим вопрос о вашем нахождении в совете.

– Анна, – Ивар бросил на нее пренебрежительный взгляд, – вы в совете только из-за вашего супруга…

– Прекратите спор! – осадил его судья. – Вы забываетесь, господин Торсон.

Ивар замолчал и громко втянул носом воздух. Его щеки тряслись от напряжения. Челюсти ходили из стороны в сторону. Он готовился выдать мощную тираду, чтобы уничтожить своего оппонента, но не решился. Лица остальных были полны решимости воплотить угрозы судьи в реальность.

– В одном господин Торсон прав, от ночных патрулей нет никакого толку, – сказал мэр и показал жестом купцу, что тот может сесть. Ивар отошел к стене и оперся на нее плечом, все еще сдерживая разрушительное недовольство внутри.

– Леса мы прочесывали, – сказала Анна Берг, не сводя глаз со своего супруга. Тот поймал ее взгляд и слабо кивнул.

– Верно, в этом не будет проку, – добавил Олаф Берг, – лучше назначить вознаграждение за поимку похитителя и подключить к поискам весь город.

– Да-да, и нужно связаться с ближайшими городами, вдруг мы не одни столкнулись с этой бедой, – добавила Ингрид.

Мэр слушал их предложения, одобрительно кивая головой. На Ивара не смотрел, и так было понятно, что тот закипает от излишних эмоций.

– Что по поводу сыщика? Вы нашли кого-нибудь? – спросил господин Ольсен.

– В наших краях с этим проблема. Ждем ответа из столицы, но люди неохотно соглашаются ехать в такую даль. Особенно когда узнают, что это тот самый проклятый Гримсвик.

– Плохо, – выдохнул мэр. – Олаф, усильте патрули, обяжите людей заколотить ставни окон, выходящих на лес. Пусть те, у кого есть чуланы или погреба, укладывают детей на ночь туда и…

– Пройдите за болота! – выпалил Ивар. На лице выступило удивление. Он и сам не ожидал, что не справился со своим темпераментом.

– Никто не пойдет за болота! – сурово ответил ему Карл Ольсен. – Нет такого дурака.

– Один есть, – ухмыльнулся купец, – предложим ему свободу в обмен на помощь.

– Он сразу сбежит, – фыркнул судья.

– Пусть Лейф его проводит.

– Господин Хансен следит за порядком этого города, – рассердилась Анна. – Хотите за болота, идите сами!

– Хорошо, – ответил Ивар и, сложив руки на груди, замолк.

В кабинет вошел запыхавшийся полицейский. Судя по виду, ему пришлось нелегко. Темно-синий мундир лишился двух латунных пуговиц. С фуражки сорвали герб города, а на щеке пылало красное пятно.

– Господин Ольсен, народ требует вас, – сказал он, тяжело дыша.

Мэр скривился. Его ожидало неприятное дело, которое он любил меньше всего – говорить неправду. Но в сложившейся ситуации правда могла оказаться губительней. Несколько неверно подобранных слов могли разрушить остатки человечности, и тогда жители Гримсвика устроили бы безумный самосуд.

– Найдите мне сыщика и запросите из Тронхейма полицейскую помощь. Сами мы явно не справляемся. – Карл обвел всех присутствующих взглядом, медленно втянул носом воздух и резко выдохнул ртом.

Полицейский нетерпеливо крутил в руках дубинку и бросал взгляд на выход.

– Черт с ним, пойдем, – скомандовал мэр Ольсен, поправил волосы, застегнул верхнюю пуговицу камзола и вышел, как сам думал, на верную смерть.

8

– Теперь ты проклят, – сказал с серьезным лицом Харальд.

Эрик, как ни старался, не мог скрыть страха. И эти слова только ухудшили его состояние.

С самого утра на него наседали старшие дети. Им казалось, что хорошая взбучка решит все проблемы Эрика с ночным гостем и его неудачным похищением. К тому же каким-то нелепым образом вина за пропажу детей коснулась и самого Эрика. Словно он был с похитителем заодно. Поэтому юноша укрылся в тайном месте, о котором рассказал только Харальду. Судьба этого мальчика складывалась не лучше. Ему тоже нередко доставалось ввиду низкого роста, широкого носа и косолапости. Общие проблемы породили негласный союз, в котором главным правилом было хранить тайну лестницы и двух досок, держащихся на гвоздях, как на петлях.

В укрытии Харальд набирался смелости и вел себя с Эриком как старший брат.

– Раз ты проклят, то рано или поздно он придет за тобой, – Харальд продолжил развивать свою мысль. И, судя по его ухмылке, она ему нравилась.

Он провел рукой по бритой макушке и добавил:

– Но, думаю, я знаю, как тебе помочь.

Вдалеке хлопнула дверь, и в коридоре послышались глухие шаги.

– Как? – тихо спросил Эрик.

Харальд поднял палец и прислушался. Судя по доносившемуся эху, незнакомец удалялся от них.

– Самим найти пропавших детей, – с азартом предложил Харальд.

Страх холодом прошелся от груди до низа живота, из-за чего захотелось в нужник.

– Нам точно влетит, – стараясь сохранять самообладание, ответил Эрик. Его спину все еще жгли следы от розог госпожи Ларсен.

– Пустяки, – отмахнулся Харальд, – нам может влететь за что угодно. Даже за то, что дышим. Зато так мы сможем стать героями. Вдруг героев кто-то захочет усыновить? – Эти слова заставили Эрика предаться фантазии и вообразить себя в луже крови с перерезанным горлом.

– Мы дети, а с похитителем даже взрослые не могут справиться.

Харальд пристально посмотрел на Эрика:

– Как ты так быстро превратился в девчонку?

– Ты просто не понимаешь…

– Это ты не понимаешь. – Харальд слегка стукнул его в грудь. – Ты единственный, кто его видел и кого не похитили, ты как-то разрушил его чары, а значит – в тебе есть силы.

Наверное, он хотел подбодрить Эрика, но сделал только хуже.

– Ты разберись уже, проклят я или во мне есть силы.

– Эти вещи связаны, – серьезно сказал Харальд и посмотрел в пустоту, словно раздумывал над чем-то важным.

Разговор вышел неприятным и пугающим. Уж лучше чистить сарай или помогать на кухне.

– Иди ты!

Снова послышался звук шагов. На этот раз казалось, что кто-то целенаправленно двигается в их сторону. Парни замолчали. Этой лестницей пользовались редко. Вела она на третий этаж, который служил чердаком с брошенными вещами. Сломанные церковные лавки; облезлые канделябры и подсвечники с пятнами ржавчины; пустые багеты, картины из которых давно продали; и сундуки с пыльными тряпками, которые даже моли были не по вкусу.

Через некоторое время уже можно было разобрать голоса. Один – сухой и трескучий – принадлежал незнакомцу. Второй голос Эрик узнал быстро. Каждое слово вызывало мурашки на спине, именно так на него действовала настоятельница Грета. Говорила она невероятно спокойно и монотонно.

– Отец Матиас совсем плох, – сказал скрипучий, – его дни сочтены.

Говорили они о священнике, что служил в церкви Дома Матери.

– Мальчишки уважают старика, он заменяет им дедушку, – ответила настоятельница.

«Ложь», – подумал Эрик.

Святой отец давно не проводил с ними времени. Он даже не запоминал их имена. Все время путал и коверкал.

– Не важно, будет лучше, если он уйдет на покой и заберет с собой все тайны. Потому что он ничего уже не сможет сделать.

Они подошли совсем близко к лестнице. Свет от масляной лампы проникал в щели между досок, и Эрик задержал дыхание, будто это могло сделать его невидимым.

– Отец Матиас слишком стар, чтобы помнить о прошлом. В его больной голове последние сорок лет смешались в кашу. Иногда он разговаривает сам с собой или называет нас выдуманными именами.