– Почему же? – напрягся Сталин.

– Потому что иначе будет много перегибов на местах. Как сейчас с переходом на новый рабочий день. А в масштабах нашей страны, где большинство людей – крестьяне, это приведет к большой крови. Даже рискну предположить, возможен бунт. Но этого можно и избежать, максимально проработав законы и введя их одновременно с декретом. И законы должны быть однозначные, не допускающие двойного толкования. А то получится как в той поговорке.

– Это какой?

– Закон что дышло – куда повернул, туда и вышло.

– Много думаете, товарищ Огнев, – недовольно сказал Иосиф Виссарионович, заставив меня замолчать.

Похоже, не понравилось ему, что я еще и тут его начал критиковать. Раскурив трубку, Сталин постучал пальцем по столу и после паузы продолжил.

– Интересные у вас взгляды, товарищ Огнев. Удивительно взрослые для семнадцати летнего студента. И разговор у нас вышел интересный. Можете идти, я вас больше не задерживаю.

Мысленно вытерев пот, я попрощался и покинул кабинет. Заглянувший к Сталину секретарь, получил от него какие-то указания, после чего подозвал к себе все еще стоящего здесь Савинкова.

– Идемте со мной, товарищ Огнев, – махнул мне рукой ОГПУшник, после разговора с секретарем.

Вопреки не отпускавшим меня опасениям, он привез меня назад домой. Только зайдя в квартиру, я облегченно выдохнул и буквально сполз спиной по закрытой двери. Неужели пронесло?

– Сережа! – облегченно воскликнула мама, выйдя из кухни. Настя с любопытством выглянула следом. – Что случилось? Где ты был? Почему тобой заинтересовалось ОГПУ? – завалила она меня вопросами.

– Все потом, – отмахнулся я и поплелся в свою комнату.

– Сереж, я отнесла твою записку Михаилу Ефимовичу, – донеслось мне в спину.

«Вот блин! – пронеслось в моей голове. – Лишь бы Кольцов ничего не учудил!»

***

Иосиф Виссарионович неторопливо курил, размышляя над прошедшим разговором. Очень интересный молодой человек оказался, этот Огнев. Чем-то на старых революционеров похож – «со взором горящим», ищущий справедливости и не стесняющийся правду в глаза говорить. Не то что новый набор в партию. Правда мужчина и планировал тот набор с такой целью – набрать лояльных лично ему, чтобы подвинуть старых сопартийцев. Да и люди из нового набора меньше подвержены неподчинению, что хорошо. Правда и сказать поперек боятся, что уже не всегда хорошо. Нужны отдельные люди, подконтрольные, но способные высказать свою точку зрения. Указать на ошибки.

– Этот Огнев мог бы стать таким, – прошептал Сталин себе под нос. – Только нужен поводок. Чтобы не сорвался и своевольничать не стал.

После бегства своего личного секретаря Бажанова в начале года, Иосиф Виссарионович стал гораздо подозрительнее относиться к людям. А тут еще и старый соратник против выступает. Нет, определенно для каждого человека нужен рычаг влияния, чтобы в самый неподходящий момент не предал.

– Чем же тебя привязать? А может, в чем-то замазать? Надо подумать, что будет эффективнее. А уже после можно и о его идеях поговорить.

То, как Огнев интерпретировал статью Бухарина, понравилось Иосифу Виссарионовичу. Буквально на пальцах показал, почему тот не прав. Что и сам Сталин чувствовал, да так доходчиво объяснить не мог. Определенно у парня есть талант, объяснять сложные вещи простым языком. Вон, и этот его альбом про «коммунизм» это подтверждает. Такие люди тоже очень нужны.

– Определенно нельзя выпускать его из поля зрения, – пришел к выводу Сталин.

Глава 2

Октябрь – ноябрь 1928 года

Как бы ни был я измотан, но переживания, что Михаил Ефимович из-за не знания, с кем именно я повстречался, может влипнуть, заставили меня снова одеться.

– Сереж, ты куда? – всполошилась опять мама.

– До друга сбегаю и назад, – крикнул я уже с лестничной площадки.

По ступенькам вниз я спускался быстро, перепрыгивая их через одну. И выходя на улицу, нос к носу столкнулся с Михаилом Ефимовичем! Миг ступора у нас обоих прервался облегченным выдохом мужчины:

– Не обманули…

– А я к вам… – брякнул я в ответ, не зная, как реагировать.

Тот лишь улыбнулся на мои слова и сказал:

– В дом пригласишь?

– Да, пойдемте.

В квартиру я возвращался уже неспешно. По пути Михаил Ефимович рассказал, как в редакцию прибежала моя мама с Настей за ручку, и испуганно показала ему мою записку. На ее вопросы он обещал ответить позже, а сам тут же ринулся «вызволять меня из рук ОГПУ». Но в здании управления его завернули, сказав, что я уже доставлен обратно домой. Это видимо напарник Савинкова был, потому что назад мы возвращались с ним вдвоем, а никто иной обо мне в ОГПУ сейчас наверно и не знал.

– Видишь, прав я оказался! – говорил товарищ Кольцов. – Есть у кого-то из директоров там родственник. Даже удивительно, что тебя так сразу отпустили. Или ты бумагу какую подписал? – с подозрением посмотрел он на меня.

– Нет, ничего я не подписывал. А дело не в родственниках. Со мной товарищ Сталин захотел поговорить.

Михаил Ефимович чуть не споткнулся, резко остановившись. Круто повернувшись ко мне, он ошарашенно окинул меня взглядом.

– Не шутишь, – пришел он к выводу. – И о чем вы говорили?

– Рассказал, все как есть, – не стал я упоминать про тему коллективизации.

– И что товарищ Сталин?

– Сказал, что интересный я человек и отправил домой.

А ведь действительно, ничего конкретного про мою статью Иосиф Виссарионович так и не сказал. Ни запретил мне работать в этом направлении, ни одобрения я от него не услышал. Что бы это значило?

Кольцов вон тоже озадаченный стоит.

– Что сам думаешь? – прежде чем давать какой-то совет, спросил он меня.

– Буду продолжать работу.

– Уверен? – пытливо посмотрел он на меня. – Интерес ты к себе уже вызвал. Товарищ Сталин, человек жесткий. Если ему не понравится твоя работа, можешь в ссылку отправиться.

О расстреле Михаил Ефимович не говорил. Наверное, даже не допускал такой мысли. Может из-за того, что мне мало лет по его мнению, а может потому, что термин «враг народа» еще не укоренился в обществе. Хотя его уже использовали.

– Уверен.

– Ну смотри. Помощь моя нужна сейчас?

И никаких сомнений, стоит ли продолжать или нет. Раз договорились, что идем до конца, то так и будет!

– Пока нет. С поиском и подбором законов вы мне вряд ли сможете помочь… – тут он согласно покивал. Высшего законченного образования, тем более юридического, Михаил Ефимович не имел. Выезжал за счет умения подобрать емкие и запоминающие выражения, точно описывающие человека или событие. Да и его политические фельетоны давно являются примером для подражания. – А до повторного похода на заводы время еще есть. Тогда и свяжемся.

– Договорились. А сейчас, представишь меня своим родителям уже в более располагающей обстановке?

Мама обрадовалась, увидев меня. И засуетилась, сетуя, что не готовилась к приему гостей и на стол прямо сейчас поставить нечего. Суп она только начала готовить, а утреннюю кашу ей ставить было стыдно. Та и остывшая, да и не блюдо это для гостей. Тем более таких, как известный на всю страну журналист. Когда она бежала к нему с моей запиской, то не думала об этом – за меня больше переживала, а сейчас вот вспомнила, кто такой Кольцов, и жутко стеснялась. Ничего, Михаил Ефимович быстро расположил ее к себе, рассказав несколько забавных и комичных случаев из жизни, после чего поинтересовался уже, как у нее дела, попутно похвалив, что воспитала такого сына.

В общем, к приходу отца они общались уже свободно. Батя заметив незнакомого мужика на своей кухне сначала напрягся, но как услышал имя Михаила Ефимовича, сразу о своей ревности позабыл, начав того расспрашивать про его фельетоны. Он оказался их заядлым читателем и был очень удивлен такому моему знакомству. А я понял, что как-то ни разу дома не говорил, что имею с Кольцовым какие-то совместные дела.

Провожали Михаила Ефимовича всей семьей вполне довольные друг другом. А вот после его ухода мама не удержалась и рассказала отцу о том, почему вообще товарищ Кольцов посетил нас.

– ОГПУ? – нахмурился батя. – Что это им от тебя понадобилось?

– Про статью мою спрашивали, – попытался я «соскочить» с темы. Но это оказалось непросто.

– Что за статья? Кто именно из ОГПУ тебя допрашивал? Что ты им сказал? – насел на меня отец.

Мои попытки выставить все, как нечто несерьезное, были пресечены в корне. Отец оказался тем еще «следаком», особенно в отношении меня. Сразу просекал, где я юлю, а где что-то недоговариваю. В итоге пришлось сознаться о разговоре со Сталиным.

– Держись от него подальше, – помрачнел батя. – Ничего хорошего рядом с ним тебя не ждет.

– Тут как выйдет. Я уже засветился перед ним. Да и молчать, проходя мимо произвола и несправедливости, я не собираюсь.

Отец поджал упрямо губы и сузил глаза от гнева. Но я был непреклонен.

– Черт с тобой, поступай как знаешь, – махнул он рукой и осунулся.

Из него словно воздух весь выпустили. Плечи поникли, даже будто стал на пару лет старше. Больше мы в этот вечер с ним не разговаривали.

Неделя прошла спокойно. После восстановления в комсомоле, мне снова пришлось ездить по школам с лекциями. Рябинцев специально подошел ко мне и напомнил, что с меня эту ответственность как члена организации никто не снимал.

Люде я о своих злоключениях не рассказывал. Не хотел беспокоить. Про исключение и возвращение в комсомол она знала, а вот про поездку к Сталину – нет. И очень хвалила Бухарина, что он мне помог. А через неделю ко мне вновь пришли из ОГПУ. Но на этот раз никуда увозить не стали, а лишь передали конверт от Иосифа Виссарионовича.

В нем были листы допросов директоров тех предприятий, которых я упомянул в статье. Все очень подробно: причины, что побудили их уменьшить зарплату рабочим и заставить выходить их сверхурочно. Как это проводилось в жизнь. Как встретили это сами рабочие, и к чему в итоге привело.

Ниже была приписка, похоже сделанная самим Сталиным:

«Материалы у вас теперь есть. Жду законы, что урегулируют вопрос».

Вот так. Назвался груздем – полезай в кузов. Пришли они вечером, когда родители были дома, поэтому скрыть их визит не удалось. Отец стал еще мрачнее, но промолчал. И вообще будто стал избегать общения со мной. А моя попытка прояснить его отношение наткнулось на твердое «я уже все сказал». И все.

С материалами я ознакомился быстро. А вот какой закон придумать, который бы учитывал и интересы рабочих, и позволил бы выполнить декрет, с учетом тех проблем, которые озвучили на допросах директора, возник затык. Пусть не один закон, а несколько, но все равно мне катастрофически не хватало знаний, как учесть максимальное количество ситуаций. Пришлось идти на поклон к более компетентным людям. А конкретно – к своему декану. Мне показалось, что когда он подписывал документы на мое отчисление, был очень этому не рад. И я вызываю у него хоть какую-то симпатию, а значит, сразу он меня с моей просьбой не пошлет.

– Огнев, – поморщился Александр Александрович, выслушав меня, – вот неймется тебе! Думаешь, раз товарищ Бухарин за тебя заступился, так теперь тебе море по колено?

– Нужно все доводить до конца, – упрямо заявил я.

– Я не буду тебе помогать, – прямо сказал декан, разрушив все мои надежды. – Но… – надежда робко подняла голову, – дам нужную литературу, с которой ты сам сможешь разработать такие законы. Приходи завтра.

Александр Александрович не подвел. Он не только дал мне литературу, но и подчеркнул, на что нужно обратить внимание, и даже короткие пометки сделал, указав возможные подводные камни.