На этом мы попрощались, и каждый пошел по собственным делам: декан к себе, а я на пару по хозяйственному и трудовому праву.

Фактически с этого момента руководство над проектом взял Александр Александрович. Я писал основу – как я «вижу» итоговый результат. Плюс – какие термины обязательно нужно прописать и уточнить. Он уже учил меня на наших встречах, как оформить это в «бюрократическую форму». Ну а в понедельник Вышинский в пух и прах разносил наше творение, указывая: к чему можно прикопаться, что не будет работать – из-за человеческого фактора (банальной психологии отношений рабочих и начальников на местах), где нужно добавить контроль в виде передачи функций стороннему ведомству, а что просто можно обойти из-за лазейки в созданном законе.

Параллельно мы обсуждали и основу для законодательной базы по коллективизации. Но там еще «конь не валялся». Работы предстояло много, хотя наметки первоначальные мы и сделали.

Михаил Ефимович после нашего посещения заводов написал новый фельетон. Полноценную статью я его отговорил писать, но от фельетона он не удержался. Надеюсь, ему за это ничего не будет.

Из-за высокой занятости по заданию товарища Сталина я стал гораздо меньше видеться с Людой. Она приходила ко мне, иногда сидела, наблюдая за моей работой, но не в силах чем-то помочь, надолго не задерживалась. Про встречи с Борькой и вообще молчу – мы просто не виделись. Что там происходит у друга, я не знал. Но была надежда, что когда покажу Иосифу Виссарионовичу свою работу, нагрузка снизится, и я все наверстаю.

С такими мыслями я отправился с Савинковым тридцать первого декабря в Кремль, представлять работу нашего «трио».

Тот встретил меня как обычно – сидя за столом. Устало потер глаза при моем появлении и указал на стул перед собой. Пока я садился, товарищ Сталин стал вникать в получившуюся стопку документов.

– Что ж, вижу, помощники вам и правда были нужны, – хмыкнул он, когда закончил чтение. – Кстати, довольны их работой?

– Вы мне таких людей в помощь дали, что лучше не придумаешь, – искренне сказал я, мысленно недоумевая – это сейчас надо мной так смеются, или реально Сталин считает, что Вышинский с Жижиленко могли не справиться? По его лицу фиг поймешь.

– Вот и хорошо. Но я вижу, что работа по законам для народного хозяйства далека от той же стадии, что и для трудового времени рабочих… – и вопросительно так на меня глянул.

– Так, позже начали, товарищ Сталин. Всего не успеть. Да и таких же материалов с мест у меня не было. Ну и самому бы посмотреть, как там – в деревнях-то люди живут, – пожал я плечами.

И тут же прикусил язык, но было поздно.

– Вот и поезжайте в деревни. Посмотрите, – подвел черту Иосиф Виссарионович. – Отсрочку от учебы мы вам оформим.

Глава 5

Январь – март 1929 года

«Зимой в деревню? Да что там делать?! – пронеслось в моей голове. – А как же хоть немного отдыха? Снизить темп, с Людой погулять?» – пришла следующая мысль.

– Товарищ Сталин, – возмущенно начал я, но тут же снизил тон, заметив нехороший блеск в глазах Иосифа Виссарионовича. – А что сейчас в деревне я увижу-то? Там ведь ни сеять не будут, ни еще какие-то заготовки делать. Не зря ведь говорят, что мужик зимой на печке лежит. Имеет ли смысл моя поездка сейчас? Может ее лучше на весну запланировать? Все больше пользы будет, и учебу не пропущу.

Пожевав губами, Сталин нехотя кивнул.

– Хорошо, товарищ Огнев, поедете весной. К тому же вы еще не написали к законам пояснительные брошюры, о которых говорили мне в прошлый раз.

– Вот! – тут же поддержал я его. – Этим и займусь. Художника еще толкового найду. Сам, – добавил я на всякий случай, а то, увидев размах товарища Сталина, он мне еще какую «знаменитость» подгонит. Вроде и не плохо, но уж очень не комфортно мне было работать с Жижиленко и особенно с Вышинским. Эти люди цену себе знают, и свое мнение в разговоре с ними отстоять очень трудно. Хотя и поработали мы продуктивно. А художники – народ менее дисциплинированный. Как бы там проблем на ровном месте не огрести от «знаменитости».

На этом аудиенция у генсека завершилась, и меня отвезли обратно домой. Время позднее, так что новый год я встречал в этот раз с родителями. Елки теперь были официально под запретом, и встречали мы праздник без традиционного дерева. Мне больше Настю было жалко. У нее-то не будет в детстве такого же праздника, какой я получил в свои шесть лет. Чтобы создать для нее хоть какое-то торжество и приятное воспоминание, я заранее приобрел подарок – большую куклу аж с тремя нарядами, которые можно на нее надевать, да раздобыл через Ашота Геворговича мандаринов. Хоть я с ним и общался редко, но иногда, когда я был у Говориных, все же пересекался.

Настя была в восторге. Пискнула от радости, обняла куклу и даже на мандарины не посмотрела, тут же улетела в большую комнату играть.

– Ну, теперь перед всей площадкой хвалиться будет, – умиленно смотря на дочь, заметила мама.

Я сначала не понял, что за площадка, а потом вспомнил, что так сейчас называют детские сады.

Наконец мы с Людой смогли погулять и покататься на коньках. Я за долгий перерыв все забыл, и ей снова пришлось меня учить уверенно двигаться по льду. Пусть это и было недолго – навык довольно быстро восстановился.

С брошюрами было все гораздо проще, чем с самими законами. Уже знакомый художник, рисовавший мне картинки для книг, без проблем согласился взяться за новое задание. Даже обрадовался, что я его не забыл, и с энтузиазмом слушал меня – что именно должно быть изображено и в каких местах нужно оставить место для подписей.

Уже в первых числах января Президиум издал ряд указов, которые подготовило наше «трио». Об их введении было принято решение еще на Пленуме, когда выступал товарищ Сталин, тряся с трибуны моими черновиками, поэтому ни у кого это удивления не вызвало. Но на этом товарищ Сталин не остановился.

Уже в конце месяца он «начал наступление» на кулачество, призвав ликвидировать кулаков, как класс.

– …Этот год должен стать годом Великого перелома! – вещал Иосиф Виссарионович. – Когда мы окончательно уйдем от кулака-буржуя, и придем к коллективному ведению хозяйства! Да, будет не просто, но это необходимо сделать. Чтобы помочь крестьянам и ответственным руководителям на местах, партия и правительство сейчас работает над созданием законодательной базы. Переход должен и будет регулироваться в соответствии с Советскими законами, идя с ними рука об руку…

Хоть Иосиф Виссарионович и не отказался от идеи создания колхозов и фактически хоронил НЭП, меня радовало, что на этот раз будут изданы хоть какие-то законы, чтобы люди могли чувствовать себя защищенными от произвола особо ретивых начальников на местах. И мне придется очень хорошо подумать, что в них написать. Ответственность – колоссальная. Радовало хотя бы то, что меня проверять будут такие зубры, как Жижиленко и Вышинский. Но в случае проблем с новыми законами, все равно крайним окажусь я. Вот эта мысль и давила и придавала сил, выкладываться на полную. В том числе и в учебе.

В конце января в газете строчкой промелькнула новость о высылке товарища Троцкого из СССР. После нашего разговора отец все же снова начал читать газеты, перестав отстраняться от происходящих событий, и на этот раз никак не прокомментировал высылку Льва Давидовича. Даже вечером не пил. Приходит вроде в норму.

Иосиф Виссарионович продавливал линию на создание колхозов не только с трибуны Пленума, или удачно воспользовавшись моей инициативой. В конце февраля вышел фильм «Генеральная линия: старое и новое».

Мы с Людой решили сходить на него. Меня привлекло название – как режиссер и правительство видят изменения в стране, а Люда просто радовалась нашему походу.

Ну что сказать о фильме? Пропаганда, как она есть, но смонтировано динамично для этого времени. По сюжету крестьянка Марфа с участковым агрономом собирают бедняков для создания колхоза, но им препятствуют местные кулаки. Да и многие бедняки не понимают, как работать в новом объединении. Сама девушка хочет создать не просто хозяйство, а молочную артель. И на помощь к ней и новообразованному колхозу приходят рабочие-шефы. Они покупают для артели первый трактор, и дело сдвигается с мертвой точки. А в конце фильма по полям уже едут десятки тракторов, за одним из которых сидит сама Марфа.

Как и сказал, смонтирован был фильм достаточно динамично. Картинка постоянно менялась, показывая то напряженные лица артельных, то крупным планом – ручку сепаратора, которую они все быстрее и быстрее раскручивают. Затем в кадр врываются вращающиеся диски и выводные трубы сепаратора, а в финале сцены – бурная струя молока и восторженные лица артельных крестьян. И как итог – строчки с цифрами, чего достиг колхоз.

– Хорошее начинание товарищ Сталин затеял, – воодушевленно заявила мне Люда, когда мы вышли из кинотеатра.

– Да, хорошее, – задумчиво кивнул я.

Вот так и формируется общественное мнение у людей. Особенно у тех, кто непосредственно не участвует в колхозах.

Незадолго до моей поездки в деревни со мной снова связался Михаил Ефимович.

– Ну что, Сергей, – начал Кольцов, буквально светясь от переполнявшей его энергии, – поедем на заводы? Узнаем, как они выполняют наше законодательство?

Вопрос был не праздный, мне и самому было интересно, к чему привело мое вмешательство, и поэтому я сразу согласился. Хоть прошел всего месяц с издания Политбюро указов по семичасовому рабочему дню, но мы в Москве живем, тут новые законы быстрее вводятся в жизнь, чем на периферии. Поэтому был шанс, что хоть какие-то изменения мы увидим. И наши ожидания полностью оправдались!

На тех предприятиях, где мы уже были раньше, нас уже знали в лицо. Из-за чего полностью откровенного разговора не получилось. Тут и директора прибежали быстрее, и сами рабочие следили за тем, что говорят – видимо не прошел бесследно для них наш прошлый визит. Но по введенным новым законам жить стало им и проще и сложнее одновременно. С одной стороны – теперь стало ясно примерно, к кому можно обратиться за помощью и как «надавить» на своего руководителя. А с другой – и от них самих теперь больше требовалось. Особенно от новых работников, еще плохо разбирающихся в тонкостях рабочего процесса.

В этот раз мы с Михаилом Ефимовичем пошли и по иным заводам. Вот там удалось поговорить с работягами свободнее.

– Оно конечно эти указы и вроде хорошо, – чесал бороду электромонтер Ходынкинской радиостанции, – теперь вот я могу, если задержался, подать бумагу в профсоюз, и мне эти часы протабелируют. А с другой, и спроса больше стало. Чуть раньше не уйдешь уже, коли все сделал. И просто так посидеть, перекурить, не получится. Мигом или штраф «за тунеядство» впаяют, либо запишут, сколько времени не работал. И тогда уже в иной день если задержишься, то никто табелировать это не будет. Вычтут то время, что покурить ходил.

Но в целом мнение было такое: спокойнее стало. Появилась уверенность, что самодурством теперь заниматься не будут. И правила «игры» стали «прозрачнее». Ну и то хлеб.

В рамках нашей с Михаилом Ефимовичем «проверки» я предложил заглянуть к Поликарпову и Туполеву. Соскучился по ним, чего уж там. Ну и интересно было, как наша авиация живет. А то выпал я из этого процесса. Лишь то, что отец рассказывает, знаю. А он со мной делится новостями редко. Не потому что не хочет – времени ни у меня, ни у него не хватает.