– Вы знаете, уважаемые господа, – Артур аккуратно сложил бумаги стопкой в папке и прикрыл её, – я много лет сотрудничал с правительством, в основном по вопросам консультационного или образовательного характера, но ещё никогда мне не предлагали подписать соглашение, из-за которого я могу стать преступником, если случайно где-то что-то скажу или предположу. Поймите, как учёный, я часто пишу научные статьи, а основа любой науки в том, что мы раскрываем секреты. Если я буду знать что-то, о чём не смогу написать, то я автоматически должен буду свернуть любую публичную деятельность в направлении, в котором спокойно мог работать до того момента, как подписал эти бумажки. И раз уж я вам понадобился, вполне может так быть, что я уже достиг какого-то прогресса в интересующем вас предмете. Так что же, мне ради какой-то неизвестной истории, отказываться от возможности быть учёным? А что я скажу студентам? Чему мне их учить, как смотреть им в глаза, если я буду вынужден всю жизнь обходить стороной нечто столь важное?

Ричард Хейз серьёзно посмотрел на него, а затем медленно и тихо произнёс:

– Доктор Уайт, позвольте мне вам кое-что сообщить. Уверяю, вы ещё никогда не участвовали ни в чём подобном. Равно как и остальные здесь присутствующие. Ситуация, вынудившая вызвать вас в столь сжатые сроки, мягко говоря, уникальна. Однако, к сожалению, бюрократии избежать не удаётся ни нам, ни вам. Хочу вас заверить, что эти формальности отделяют вас от самых интересных событий в вашей жизни. Узнав то, во что мы собираемся вас посвятить, вы согласились бы на риск и ограничения, не думая ни секунды, но из-за определённых протоколов мы просто не имеем права сделать это без вашей подписи. Вам стоит знать: требовалось очень быстро найти специалиста вашего уровня, и, слава богу, что вы – уникальный и практически единственный в своем роде астрофизик и астробиолог. Нам повезло, ведь если бы таких профессионалов, как вы, было много, мы рисковали бы погрязнуть в долгих разбирательствах с критериями отбора, проверкой надёжности и прочими вечными спутниками прогресса. Так что это огромное счастье для нас, что вы специализируетесь по двум дисциплинам одновременно. Есть и другие учёные, но нам необходим кто-то, обладающий уникальным видением. Поэтому именно вы сидите сейчас здесь. Вам тоже повезло, ведь я уверен, что вы – настоящий фанатик, человек, который женат на науке, который никогда не останавливается и который никогда не позволил бы себе пройти мимо подобной задачи, – Хейз сделал небольшую паузу, наблюдая за лицом Артура, и оценивая произведённое впечатление. – Мне разрешено добавить к ранее сказанному ещё только одно слово, после которого вы должны либо подписать бумаги, либо мы извинимся за потраченное вами время, проводим вас обратно до аэропорта и посадим на рейс до Тусона^[7].

Артур замялся. Речь представителя НАСА была впечатляющей, хотя в той части, где тот назвал его уникальным и лучшим специалистом, сам профессор не был бы так категоричен. Доктор Уайт мог с ходу назвать им десяток фамилий людей, в основном из США, но также из Великобритании, Японии, Италии и Австралии, которые не хуже, чем он, разбирались в астробиологии и астрофизике. Особенно в последней. Видимо, у них действительно оставалось мало времени на поиски, а Аризонский университет, где он работал – один из крупнейших в стране с уклоном в астрофизику и с собственной программой по астробиологии. Возможно, поэтому спецслужбы и выбрали именно его. Ну, или он единственный, кто согласился полететь. Так что может быть, что его уникальность заключается в наивности. Но всё же, раз уж приехал…

– Какое же это слово? – спросил он нерешительно.

– Марс, – ответил Хейз.

Часть 1. Мыльный пузырь

Глава 1. Дмитрий Волков

Красная планета заслонила собой всё пространство в иллюминаторе, а отблеск её свечения окрасил кают-компанию «Одиссея» в бледно-розовые тона. Сквозь толстое стекло было видно, как внизу величественно проплывал гигантский вулкан, покрытый серым льдом – замёрзшим углекислым газом. От его вершины вниз стелились редкие облака, состоящие, видимо вовсе не из водяного пара. Казалось, будто это пена, лениво ползущая к основанию. К слову, основание было по площади примерно равно Великобритании, а в отлично видной из космоса кальдере^[8] поместилась бы вся невероятно разросшаяся за последние годы Москва. Такое увидеть можно лишь отсюда. И больше, в последующие три года, им такого не видать. Ведь уже завтра они окажутся внизу, в долине Маринер^[9], и расстояние скроет от них этого колосса. Да и в принципе ничто не заменит возможность обозревать мир из космоса. Картина завораживала, напоминала кадры из фантастических фильмов, и Диме было интересно, как она отозвалась в Её душе. Может у неё всплывёт ассоциация со священной горой Фудзи? Или для неё гора останется просто серо-красной сопкой, торчащей над рыжей пылью, покрывающей мёртвую планету? Каждый по-своему ощущал момент, когда после годового полёта, они заняли положение на стабильной орбите Марса и приготовились к спуску.

– Ми́чико, посмотри, внизу отлично виден Олимп и облака вокруг него! – Дима ткнул рукой в стекло, и оттолкнулся от стены, чтобы уступить ей место. Толчок получился сильнее, чем прогнозировался, и пилот, случайно придав себе избыточный момент импульса^[10] в невесомости, начал медленно вращаться в воздухе, нелепо перебирая руками, в надежде схватиться за что-нибудь. Хорошо хоть, что Мичико, не обратила внимание на его акробатический этюд, прильнув к сравнительно небольшому окошку.

– Дима, вот ты даёшь! Мы уже год в космосе, отчего ты такой неуклюжий? – засмеялся Кристоф. Его английский был одним из самых сложных для Димы, и то, как он произносил его имя, с ударением на последний слог, всё время напоминало о трёх мушкетерах Александра Дюма. Следовало признать, Кристоф Ламбер и сам выглядел как Арамис, только с современной короткой причёской – красивый мужчина, хорошо сложенный, с ростом под сто восемьдесят сантиметров, с белоснежной улыбкой и глазами кофейного цвета. Его образ не портила, а скорее дополняла родинка на левой щеке. Типичный француз-шатен, который не мог не нравиться людям. И он нравился всем, и Диме, в целом, тоже. Когда Кристоф улыбался, возникало желание улыбнуться в ответ, даже если он в этот момент подкалывал тебя. И нужно сказать, что Ламбер стал слишком часто это делать, даже по таким незначительным поводам, особенно в присутствии Мичико. Хотя сам никак не проявлял к ней какого-либо интереса или влечения. Складывалось впечатление, что он просто невзлюбил русского космонавта, причём к концу полёта антипатия возросла. А за что – поди ты разберись. Так как нужно отвечать в подобном случае?

– Крис, ну что я могу сказать в своё оправдание? – улыбнулся Дима, схватившись за поручень, и уставился на привлекательные азиатские формы японской девушки, смотрящей в иллюминатор. – Такой вот я акробат. После приземления обещаю так больше не делать.

Неделю корабль летел в режиме переменного ускорения и маневрирования, то развернувшись задом вперёд и сбрасывая скорость, то вновь крутясь и набирая её. Они с Кингом, как пилоты, почти всё время торчали в кабине. Конечно же, пилотами их можно было назвать только формально: всю работу по управлению двигателями делал автомат. У пилота космического корабля нет штурвала и нет никакой возможности изменить курс, ведь любое неловкое ускорение на миллисекунду привело бы их к катастрофе. Импульсы от требуемых в данный момент маневровых двигателей могли быть осуществлены только программой. Только вот этих программ было много. Каждая выдавала расчёт траектории с какой-то погрешностью, и роль пилота заключалась в переключении программ. На МКС такую функцию выполнял Центр Управления Полёта, а здесь связь с Землёй осуществлялась с непозволительной задержкой. Кроме того, не было никаких спутников и триангуляций координат, так что вся надежда только на пилота.

И вот, когда пару дней перед тобой на экранах роятся какие-то кривые мигающие индикаторы, показатели эксцентриситета^[11], полуосей и наклонения орбиты, прогнозы, сверка с положением относительно базисных точек, в роли которых выступали Солнце и ряд ярких звёзд, ты выпадаешь из реальности. Постепенно теряешь ощущение того, где верх, где низ и куда ты вообще летишь. Ведь при торможении ты движешься соплами вперёд, а ощущение складывается, что на самом деле корабль взлетает, только почему-то Марс тебя догоняет. Тяга и маневровые движки воротили желудки при частой смене режимов, а кориолисова сила^[12] выбивала вестибулярный аппарат из колеи. Простительно ли после такого выглядеть дураком?

Если бы только Крис понимал, какие этюды они исполняли на скорости в несколько километров в секунду, чтобы, пролетев десятки миллионов километров от дома, точно вписаться в расчётную орбиту. Хотя, к чести математиков и программистов, оставшихся дома, все программы отработали великолепно, и пилотам так и не пришлось принимать трудных решений, но волнение было, и ещё какое. Никогда человек не забирался так далеко от дома. Для сравнения, полёт был подобен запуску кусочка сахара из Москвы с попаданием точно в чашку кофе в Нью-Йорке. Да так, чтобы не расплескать.

– Мальчики, как подумаю, что завтра мы уже будем на поверхности, так сразу становится даже немного страшно… – Мичико застыла на месте, заворожённо глядя вниз в иллюминатор. В принципе, в условиях невесомости верха и низа как таковых не было, хотя конструкция корабля предполагала, что верх ориентирован на нос корабля. Но это актуально при ускорении или же при полёте в бескрайнем космосе, когда нет никаких ориентиров вокруг. Сейчас же, когда снаружи виднелась планета, мозг поневоле делил пространство на низ и верх не по принципу того, где располагаются пол и потолок, а по тому, где находятся Марс и Солнце. Родная звезда колыбели человечества оказалась сейчас с другой стороны корабля, активно подзаряжая его электроэнергией. Визуально, Солнце было раза в полтора меньше размером, чем на Земле, но всё ещё весьма яркое ввиду отсутствия атмосферы, поэтому иллюминатор с солнечной стороны автоматически закрылся плотной затемняющей шторкой.

В комнату отдыха из люка в потолке, вдоль лестницы, головой вниз вплыл Айзек Кинг. Из-за своего роста он постоянно двигался медленно, словно боясь что-то зацепить. Но медлительным Айк не был. Просто, как и все высокие и сильные люди, не считал нужным суетиться и что-то изображать. Грация пантеры перед прыжком – он спокойно шагал на Земле, спокойно плавал в космосе, избегая резких движений, однако в нём чувствовалась мощь, которую лучше не будить. Перевернувшись в воздухе и заняв позицию «ногами вниз», Айк как-то натужно улыбнулся всем присутствующим в кают-компании своими серо-голубыми глазами. Волновался. Конечно же, волновались все, а не он один. Но американца официально назначили капитаном миссии вплоть до приземления. Официально, потому что в течение всего полёта не было никаких задач, которые требовали бы принятия решений, кроме раздачи дежурств. Самой важной его роль будет при посадке, что накладывало на его волнение особый отпечаток личной ответственности.

Однако, после посадки Айк сможет расслабиться, ведь его полномочия иссякнут. В своё время, при согласовании деталей миссии, политики с толстыми животами сломали немало копий в попытке решить, кто будет главным в колонии. Ни американцы, ни русские, ни китайцы не были готовы видеть во главе кого-то, кроме себя. Поэтому идея назначить главным француза, предложенная кем-то в пылу споров, выглядела как устраивающая всех. В итоге завтра, после посадки, именно Кристоф станет главным. Интересно, приведёт ли это к ещё большему ухудшению их отношений?