Аделин Грейс: Наперстянка

Adalyn Grace

Foxglove

© 2023 by Adalyn Grace, Inc.

© Минченкова В., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Одну мою подругу спросили во время интервью: «Что заставляет вас вставать по утрам?»

Она ответила: «Будильник».

Я посвящаю эту книгу ей.

Она мой неизменно первый читатель и лучшая компания в путешествиях.

Всегда открыта новому и невольно заставляет меня смеяться.

Часть первая

Пролог

Рок судьбы потратил целое тысячелетие на то, чтобы выучить песни нитей, и еще больше времени на то, чтобы научиться их плести.

Он сидел на полу подвала в свете угасающей свечи, склонившись над гобеленом на коленях. В ловких пальцах сверкала игла, оттенок нити постоянно менялся по мере того, как Судьба создавал еще одну жизнь.

Первый цвет всегда был одинаковым – гимн белому, символизирующему новую жизнь. Рок быстро добавил к нему успокаивающий гул голубого, подпитывая музыкой, которая отдавалась в его венах. Затем последовали страстные переливы красного и дерзкого желтого, краски вспыхнули на гобелене подобно солнечным лучам, когда Рок судьбы позволил себе погрузиться в жизнь богатой аристократки, которая станет настолько потрясающе красивой, что вдохновит на создание самых удивительных произведений искусства. Картины и скульптуры, музыка и поэзия – ничто в полной мере не могло передать ее красоту. Ее жизнь наполняла череда бурных романов, сотканных из тончайших нитей, столь же хрупких, сколь и изысканных. С каждым новым любовником и очередным поворотом событий, которые он предсказывал, Рок судьбы становился все более неистовым, врываясь в ее жизнь с громкой мелодией, доступной лишь ему.

Любой, кто видел его за работой, решил бы, что Рок был скорее музыкант, чем художник, – игла – смычок, а гобелен – скрипка, когда он наигрывал на холсте музыку самой жизни. Каждым движением иглы он спешил запечатлеть целую жизнь, которая промелькнула перед ним за считаные секунды, превращая песни в краски. Он ткал так поспешно, что даже не задумывался. Не дышал. Был настолько поглощен новой историей, что, когда прозвучал минорный аккорд и нить почернела, обозначив конец гобелена, Рок судьбы забыл, кто он такой, не говоря уже о том, что он творил.

В конце концов он пришел в себя, оглядев пустую комнату с голыми серыми стенами, и вспомнил, что эти яркие краски принадлежат не ему, а тем, чьи истории он предсказывал. Ибо, хотя гобелен Рока судьбы когда-то сиял ярким и чистым золотом, последняя нить на протяжении веков была окрашена новым спокойным цветом безупречного серебра, на который он не мог заставить себя смотреть, поскольку он символизировал все его потери. Все, что отнял Ангел смерти.

Когда Рок судьбы задул свечу, стены вокруг превратились в ряды гобеленов, свисающих с веревок, которые тянулись в бесконечную даль. Заметив свободное место, Рок повесил на него свое последнее творение. Он провел пальцем по завиткам насыщенного малинового цвета – самого любимого из всех цветов, потому что любовь и страсть, такие сильные, всегда пропитывали самые захватывающие истории. Когда Рок убрал руку, гобелен продолжал двигаться вперед, и так продолжалось до тех пор, пока все нити не расплелись и холст не вернулся на веревку, чистый и готовый к созданию новой судьбы.

Золотистые глаза уже смотрели на следующее полотно, когда его внимание привлек звук за спиной. Он был совершенно незнакомым, тихим, как песня арфы, и в то же время завораживающим, как минорный аккорд Смерти. Мелодия заглушала все остальные звуки, и хотя Рок судьбы взял за правило никогда не возвращаться к гобеленам, которые уже повесил – зачем переделывать шедевр? – он не мог противиться зову.

Рок двигался между рядами, пригибаясь и обходя их, проходя мимо. При его приближении веревка замерла, и он понял, что песня звучит не из одного гобелена, а двух.

Первый был, пожалуй, самым уродливым из всех, что он когда-либо соткал. Серыми и багровыми цветами он был похож на синяк. И все же с ним ему пришлось повозиться, с точностью прошивая каждую ниточку, пока он создавал этот жестокий подарок для своего брата: женщину, которую Ангел смерти полюбит, но которой никогда не сможет обладать. Только сейчас, глядя на гобелен, Рок судьбы нахмурился, потому что его творение каким-то образом изменилось. Серые полосы стали черными, сливаясь с красными и золотыми. Желтый. Синий. А потом еще больше черного – не просто одна линия, а тысячи нитей, которые продолжали сплетаться, даже когда он взял испорченное творение в руки.

Второй гобелен был ничуть не лучше. Завитки бледно-розового и ледяные голубые тона были перечеркнуты толстыми черно-белыми линиями, снова и снова, как клавиши пианино. Он наклонился, чтобы вслушаться в песню – тихий и самый мрачный гимн, в котором каждая нота звучала как удар, – и с резким вздохом отдернул руку. Красота мелодии была неоспорима и все же звучала неправильно.

Достав иглу из-за уха, Рок судьбы проткнул ею второй гобелен, чтобы посмотреть, что случится, когда он попытается вплести последнюю черную нить смерти. К его удивлению, полотно вернуло иглу обратно в его ладонь. Он сжал инструмент в кулаке.

Кем бы ни были эти чудовища, он их не создавал. От их вида у него скрутило живот, и он сорвал оба гобелена с петель. Даже когда Рок судьбы забросил холсты на плечо, они продолжали плестись, черные и белые стежки стекали у него по спине, касаясь ступеней лестницы, по которой он поднимался, стараясь не споткнуться. Он поспешил к потрескивающему каменному очагу, который отбрасывал янтарный свет на еще одну пустую комнату с одним-единственным кожаным креслом, повернутым к ревущему пламени.

Рок судьбы швырнул полосатый гобелен в огонь и уселся в кресло, ожидая, что тот сгорит. Однако пламя с шипением погасло, и комнату вновь наполнил слишком знакомый холод. Ему показалось, что мороз пробирает его до костей, сковывая тело и посылая дрожь по спине.

Рок резко встал и выдернул гобелен, нахмурившись, когда очаг разгорелся вновь. Охваченный гневом, он снова схватил смятое полотно и бросил его в камин, который в ответ швырнул в Рока угли. Рок судьбы отшатнулся, прикрывая лицо рукой, а когда осмелился взглянуть на огонь, тот не был ни красным и ни оранжевым. Пламя приобрело цвет, который он уже и не надеялся увидеть.

Рок побледнел и, вцепившись дрожащими пальцами в гобелен, не заботясь о том, что жар обжигает ладони, вытащил его из камина. Он отодвинул кресло и расстелил гобелен перед собой на полу. А потом упал на колени, вглядываясь, разыскивая – и вот они, серебряные нити, сверкающие, как звезды. Идеальные серебряные нити, которые не должны существовать. Затем он моргнул, и видение исчезло.

Его дыхание стало прерывистым. Вероятно, ему почудилось. Бред, вызванный чрезмерной работой и одиночеством. Ведь после стольких лет поисков… мог ли он наконец найти ее?

Нежно, как любовник, Рок судьбы погладил нити, чтобы увидеть, кому именно принадлежал гобелен, – девушке, которую он создал, чтобы отомстить, чтобы искусить Ангела смерти и погубить, когда окажется, что они больше не могут быть вместе. И все же ее судьба каким-то образом продолжала развиваться вне зависимости от него.

Второй гобелен был похож на первый, он принадлежал девушке, которая бросала ему вызов не один, не два, а целых три раза. Ангел смерти часто предупреждал Рока, что он слишком бесцеремонно обращается с судьбами, что не существует такого понятия, как совершенное творение, и что однажды кто-то изменит то будущее, которое Судьба им уготовила, и обыграет Рока в его собственной игре. Но до сих пор он не верил, что такое возможно.

Ему нужно было знать наверняка. Нужно было увидеть девушку с серебряными нитями судьбы, эту Сигну Фэрроу, своими глазами. И вот Рок схватил шляпу и перчатки, готовый ворваться на вечеринку.

Глава 1

Говорят, что наперстянка наиболее опасна непосредственно перед созреванием семян.

Сигна Фэрроу не могла не думать об этом соблазнительно ядовитом цветке и о поместье своей семьи, которое носило то же название, пока смотрела на труп бывшего герцога Бернесского. Лорда Джулиуса Уэйкфилда.

Всю свою жизнь она слушала истории о том, как родители умерли в этом поместье, отравившись ядом. Будучи ребенком, она нашла на бабушкином чердаке скомканные газетные вырезки с подробным описанием этого происшествия, и в ее воображении тот вечер предстал драматическим и прекрасным. Перед мысленным взором Сигны возникали танцующие пары в маслянистой дымке огней, развевающиеся по бальному залу атласные платья, и девочка думала о том, как, должно быть, были чарующи эти последние мгновения перед приходом смерти. Было утешением знать, что ее мать умерла в бальном платье, занимаясь самым любимым делом на свете.

Сигна запретила себе представлять трагичную смерть и не задумывалась о бьющихся бокалах и душераздирающих криках, подобных тем, что раздались в бальном зале Торн-Гров. Пока ее кузина Блайт не споткнулась, когда кто-то протиснулся мимо нее, Сигна не задумывалась о том, что спешащие мимо мертвого тела к выходу люди могут оттоптать руки и ноги.

Такая смерть не была красивой и безболезненной, в отличие от кончины родителей Сигны в ее фантазиях.

Эта смерть была безжалостной.

Эверетт Уэйкфилд опустился на колени рядом с отцом. Он склонился над телом, не обращая внимания на нарастающий хаос, даже когда его кузина Элиза Уэйкфилд схватила его за плечо. Ее лицо было зеленым, как мох. Бросив долгий взгляд на своего мертвого дядю, она схватилась за живот, чтобы выплеснуть ужин на мраморный пол. Эверетт даже не вздрогнул, когда рвотные массы испачкали его ботинки.

За несколько мгновений до этого герцог Бернесский расплывался в улыбке, готовясь стать партнером Хоторнов в их почетном бизнесе – клубе джентльменов «Грей». Соглашение, ставшее самой громкой городской сплетней за последние недели, о котором Элайджа Хоторн, бывший опекун Сигны, давно мечтал. И все же, стоя позади трупа своего почти партнера с бокалом воды в дрожащих руках, Элайджа Хоторн больше не гордился собой. Он так побледнел, что кожа стала похожа на мрамор, а под глазами проступили синие прожилки.

– Кто это сделал? – Дух лорда Уэйкфилда витал над телом, его полупрозрачные ступни почти не касались земли, когда он повернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с Ангелом смерти и Сигной – единственными, кто мог его видеть.

Сигна задавалась тем же вопросом, хотя из-за беспокойной толпы вокруг не могла ответить лорду Уэйкфилду вслух. Она ждала, не упадет ли еще кто-нибудь, все время думая, было ли так же в ночь гибели ее родителей. Казалось ли все слишком ярким и сверкающим для витающего в воздухе запаха рвоты, а пропитанное потом платье и спутанные волосы матери были такими же тяжелыми, как у нее сейчас.

Сигна была так напугана и погружена в свои мысли, что вздрогнула, когда Ангел смерти прошептал на ухо, положив руку ей на плечо:

– Не нервничай, Пташка. Сегодня ночью больше никто не умрет.

Если он пытался ее успокоить, то ему стоило постараться лучше.

Эверетт держал обмякшую руку отца, когда его дух опустился перед ним на колени.

– Есть ли способ вернуться? – Лорд Уэйкфилд бросил на Сигну суровый и полный надежды взгляд, так что ее плечи поникли. Боже, что бы она только не отдала, чтобы ответить ему утвердительно.

Но пришлось притвориться, что она не слышит призрака, и сосредоточить все внимание на мужчине по другую сторону трупа, наблюдавшем за каждым ее движением. Одно его присутствие вызывало желание убежать, каждый волосок на теле вставал дыбом.