Вера очень бережно относится к воспоминаниям о муже, к моментам и случайностям, связанным с ним. Она прекрасно помнит, может, даже несколько идеализирует отношения с супругом. Она понимает, что самое ценное, что он мог ей дать, – это любовь, поэтому оценивает свою супружескую жизнь как самый счастливый период в жизни. Она живет в семье, где любима сама и где может дарить свою заботу и любовь детям и супругу.

Трагедия – потеря детей и мужа – не сломила Веру. Такова ее жизнь. Она приняла и нашла в себе силы и желание жить дальше. Мне нравится утверждение, что наша жизнь состоит на 10 % из того, что с нами происходит, и на 90 % – из того, как мы к этому относимся. В своем представлении бабушка Вера живет по-прежнему счастливо. И она испытывает важное осознание чувства нужности: я была нужна!

На мой взгляд, Вера, как другие престарелые люди, отчаянно нуждается в близких и семье – и она ищет эту семью. Она уже очень старенькая. Ей тяжело и все сложнее жить без помощи, она одинока, ей требуются забота и поддержка неравнодушных людей.

Бабушка Антонина

РОДИЛАСЬ 14 МАРТА 1922 ГОДА В ДМИТРОВСКОМ РАЙОНЕ МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТИ^[17].

Хотела бы еще сто лет прожить!

В больницу, где лежит долгожительница, мы едем вместе с волонтером, тоже Ольгой. Я рада, что она взяла меня с собой: Ольга давно знакома с бабушкой, а значит, больше шансов, что разговор действительно будет по душам.

Когда мы встречаемся с Ольгой, я удивляюсь, насколько нарядно она выглядит: голубое платье, туфли, прическа, маникюр. В руках – букет полевых цветов. Я делаю комплимент и интересуюсь, в связи с чем такая красота.

– В этой сельской больнице лежат в основном старички и инвалиды. В их жизни так мало впечатлений, некоторые уже и вовсе не выходят на улицу. Приезд волонтеров для них настоящий праздник, это как окно в мир. Они с такой радостью разглядывают мой наряд, вдыхают аромат духов. Им интересно, что происходит в жизни, в природе, поэтому я стараюсь всегда привозить им цветы.

Бабушки действительно встречают нас с большой радостью. Знакомятся со мной и расспрашивают Ольгу, как у нее дела. Тем временем мы начинаем с Антониной говорить о ее детстве.

– Я в восьми километрах от Рогачево родилась, в деревне Аревское. Дом у нас был деревянный, пятистенок.

Большой, красивый. А сейчас жить-то некому. Приезжайте и живите.

Антонина из тех людей, жизнь которых можно охарактеризовать пословицей «Где родился, там и пригодился». Часто людям кажется, что они находятся не там, где им следовало быть. Они испытывают недовольство или неудовлетворенность, постоянно чего-то ищут, меняют города и страны, но не находят. Однако каждый человек уникален, и его собственное место в мире может быть не за тридевять земель, а гораздо ближе. Например, там, где он находится прямо сейчас…

«Три года подряд только об одном и думали: как бы поесть»

– Детство было трудное, но в то же время раскованное и свободное. Оно выпало на период НЭПа. Крестьяне имели свою землю, крепкие хозяйства: добрую лошадку, пару коров. Строили хорошие дома. Детей в каждой семье заводили много, мы очень дружили – и мальчики, и девочки – и были предоставлены, можно сказать, самим себе. Мы не устраивали ни потасовок, ни драк, собирались и играли в самые разные детские игры, очень похожие на спорт. «Ручеек», «Гори-гори ясно». Потом начались школьные годы.

В первый год, 1930-й, всего было в изобилии, но уже организовывались колхозы. Не все благоприятно приняли эту организацию. Очень много молодых семей уехали в город. Был большой отток рабочей силы. Механизации никакой, тяжелый ручной труд. И сразу три голодных неурожайных года: 31-й, 32-й, 33-й. Хоть я и маленькая была, восемь лет, а понимала, что говорят взрослые. Осенью сеяли, всходы прекрасные, но весной на квадратный метр один колосок. И так три года подряд. Страшный голод.

Растущие организмы хотят есть постоянно. В лес пойдешь, земляники наберешь – витаминчики. Чего мы только не ели, Оля! Пойдем на поле, наберем хвоща, очис тим стебельки и едим. Даже какие-то сорняки, калган копали. А у него на корнях белые горошинки, сладкие. Мы три года не видели не то что кондитерских изделий – даже хлеба. И вот наедались этими белыми горошинами до того, что живот вздувался, и шли домой. Нас спрашивали: «Что, опять гороха наелись?» Уже когда взрослая стала, узнала, что эти горошины являются лекарственным средством – они вызывают у женщин выкидыш. А мы ели их, потому что они сладкие были. Дети есть дети. Сады были у всех: заберемся на вишню, смолу сдираем, и как ириску, жуем. Три года подряд только об одном и думали: как бы поесть. А потом 34-й год наступил, и урожай собрали неимоверный. На трудодни^[18] нам выдали много зерна, и мы с удовольствием ели заварной ржаной хлеб. Досыта!

«Хоть и бедно жили, но весело»

– Лучшим временем в детстве были школьные годы. Хоть и бедно жили, но весело! Мы тогда веселились без какого-то принуждения: свободно, открыто. Никакого хамства не было, ходили ватагой с тремя гармонями! Кадриль танцевали, вальсы, полечку. С вечера до утра. Я мечтала закончить институт и начать работать. С детства, с самого раннего, хотела быть учителем. Отработала с детьми тридцать семь лет. Я приходила к детям и про все забывала. Дети – это моя помощь. Я очень любила детей, и они мне платили тем же.

«В нас воспитывали трудолюбие, скромность и патриотизм»

– Какими были предвоенные годы?

– В 35-м году в колхоз приехал первый колесный трактор. Сиденье открытое, колеса, бак, выхлопная труба! Все население, даже старики с бородами, прибежали его смотреть. Щупали, охали. Поехал пахать. Все меряют глубину захвата и удивляются: вот это конь! Сразу три плуга тащит! Это было большое достижение в те годы.

Потом отменили карточки, и с 1935 года начался неуклонный подъем жизни. Все стало появляться в магазинах, можно было устроиться на хорошо оплачиваемую работу. Постановили так: один член семьи работает в колхозе, другой – на производстве. Заводы росли повсеместно. У нас в Рогачеве работала щеточная фабрика. В колхозе появилась конная молотилка, косилка. Женщины на работе только перевязывали снопы. А с работы идут – песни поют.

Был расцвет культуры, в каждом селе появилась самодеятельность. У нас центр – село Покровское. Каждый выходной там собиралась молодежь со всей округи. Смотрели спектакль, который дает сельская самодеятельность, но часто и из Москвы приезжали артисты.

Помню, набивался полный клуб народу, слушали песни «Все хорошо, прекрасная маркиза». Еще тогда популярен был Чарли Чаплин: «Я бедный Чарли Чаплин, не пил, не ел [ни капли], подайте мне копеечку, я песенку спою»^[19].

Культура была на высоте. Собирались в клубе – ни одного пьяного, ни одного курящего. Одеты небогато, но аккуратно и чисто. Общались культурно. Нас воспитывал комсомол, большую роль играл в жизни молодежи. «Родина сказала – надо, комсомол ответил – есть!» Обязательной была сдача норм БГТО. Какая гордость, когда на груди значок «Готов к труду и обороне»! В нас воспитывали трудолюбие, скромность и патриотизм. Вот этот патриотизм и помог победить немцев.

Молодежь, наше поколение, проявила свою инициативность, героизм, потому что нас так воспитали. 37-й год – изобилие, 38-й – можно заработать и все, что хочешь, купить. Хочешь ткань на платье – любую бери, готовые вещи – пожалуйста. Обувь только кожаная. Ткани – хлопчатобумажные. В Клину открылся комбинат, везде работали ткацкие фабрики. Штапель, слышали? Вот его и выпускали. 39-й год – культура на высоте, жизненный уровень высочайший, колхозы получали огромные урожаи, скотные дворы были капитальные, скот ухоженный. Машин тогда было мало. В 40-м году вообще театры в Москве открывались, музеи подмосковные, дворянские усадьбы переделывали в музеи. Жизнь била ключом.

– А конфликта поколений не было? Как вы общались со своими родителями?

– Жизнь прожить – не поле перейти. Всякое бывало. Но старались конфликты регулировать. Комсомол нас воспитывал, учителя. И первым делом – скромность. Скромность украшает человека! Был такой лозунг. Приучали к труду.

«Женщинам надо поставить золотой памятник. Они кормили армию и тыл»

– Начало войны помните?

– И вот 41-й год. Война. «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» Добровольцами шли на фронт. Очень много ребят уходило. Все наше поколение в основном погибло. Тяжелый гнет четыре года. Начиная с 42-го стали приходить похороночки одна за другой. Но вот, Оля, война сплотила людей. Все жили как одна дружная семья.

Через нашу деревню наступали немецкие войска в сторону Рогачевского шоссе. Ехали сплошным потоком машины под брезентом. Немецкие солдаты все с автоматами, а наши отступали с винтовочками. Горько было. Пережили очень многое. И бомбежку, и оккупацию – одиннадцать дней. Немцы вошли в дом, огляделись: «Все, матка, здесь будет жить немецкий зольдат». Сидел на сундуке как таракан… Но надо сказать, что насилия над населением не было. И среди немцев, даже молодых, были те, кто признавались, что никакая война им не нужна, откровенно говорили: «Загнали нас за шесть тысяч километров сюда, не знаем, вернемся мы домой или нет». Домой они не вернулись. Отступали пешком, побросали всю технику в наших непроезжих оврагах и на лесных дорогах. Их же потом этой техникой, их же оружием и били.

Конечно, тяжело было, но помогла сплоченность, дружба. Лошадей забрали на фронт, а в 42-м году надо было посевную проводить. Норма для женщины – вскопать на поле шесть соток. Копали, засевали и получали рекордный урожай. Кормили армию: «Все для фронта! Все для победы!»^[20] Потом стало полегче, начали урожай со своих участочков собирать, и Бог помог: колхоз получал богатые урожаи пшеницы, ржи и овса. Идешь – рожь стоит стеной. Молотили цепами, ведь лошадей не было, чтобы воспользоваться конной молотилкой. Справлялись. Женщинам надо поставить золотой памятник. Они кормили армию и тыл.

Потом стали приходить отличные сводки: наши наступают, освобождают города. Я работала в школе, нам прислали парты из Москвы: школа имени Радищева взяла шефство над нашей семилеткой. Мы наделали флажков и отмечали на карте линию фронта – от Черного моря до Балтийского. Наступают – хорошо! Вперед, вперед, к границе! Это воодушевляло. Так и пережили войну.

Четыре года одежду и обувку можно было приобрести только на рынке. Ездили в Москву на Тишинский рынок, чтобы сандалии купить или кофточку какую-нибудь. Школьным учителям выдавали пятьсот грамм хлеба в день, и все. В 43-44-м учебном году начали каждый месяц выдавать по бутылке вина. Мы сами его не пили – все шло на какие-то нужды. Например, надо топор поточить или пилу. Мужчин же в доме нет. Бабушка говорила: «Вася приходил, поточил пилу и попросил бутылку вина, одну отдала». А что было делать? Так и жили.