Затем Стена стала считаться символом свободы. Эксцентричные жители городов и поселков сбивались в группы и каждый год совершали паломничество, некоторые и вовсе переселялись на границу. Жили в палатках, близко-близко, играли в игру под названием «чанда». Бросали кости: те, кому выпадали единицы, на спор приближались к Стене – кто подойдет вплотную? Кто окунет руку? Кто погрузится с головой?.. Выигрывал, конечно, тот, кто уходил насовсем. Его имя вырезали на стволе дерева и считали героем, сбросившим оковы зримого мира. Позже игроков в чанду окрестили «потерянным поколением».

А после войны выражение «уйти за Стену» стало синонимом казни. Приговоренным давался выбор: принять яд или окунуться в серое марево. Поползли слухи, что за клубящимся маревом бушует пламя, в котором будешь гореть – но так и не сгоришь, а вот мучения продолжатся вечность. Что там огромные пыточные машины и невозможно умереть, пока не пройдешь их все. Большинство осужденных выбирали яд, но были и те, кто все-таки надеялся на чудо.

Между тем мальчик отошел от окна и разочарованно протянул:

– Ничего интересного. А я так хотел посмотреть, как казнят преступника.

Теперь на смерть осуждали очень редко, только в исключительных и скандальных случаях. И Стена превратилась в одну из тех вещей, которые снятся в кошмарах и которыми родители пугают непослушных детей.

Постепенно поезд удалился от Стены, я вернулась в купе. Пустота в мыслях сменилась обычными переживаниями. «Кукушонок, кукушонок», – слышалось в грохоте колес. В письме я и словом не обмолвилась о своей особенности, неполноценности. Наверняка Фернвальд не догадывается, что дара у меня нет: ведь он разорвал отношения с семьей, когда я была еще младенцем. А слухи о том, что я «кукушонок», вряд ли доползли до столицы: теперь древняя кровь не добавляла ни статуса, ни важности, а титулы сохранились как дань истории и имели значение только для тех, кто их носил.

Интересно, что скажет Фернвальд, когда я открою ему правду? Подожмет губы, как мама? Ограничится холодным молчанием? Если у дяди окажется хуже, чем дома, тогда…

Наверное, тогда я сбегу. Будет больно и горько отказываться от цели, ради которой я и еду в столицу, ради которой написала дяде. Но ничего. Сбежав, я попробую устроиться – посудомойкой, уборщицей, хоть кем-то – на судно, плавающее по неспокойным западным морям. Там дуют свирепые ветра; может, они смогут унести мои мысли.

Глава 3
Прибытие

Ночь лязгала колесами, будила плачем ребенка и убаюкивала колыбельной его матери. Стены купе оказались тонкими, я слышала каждый звук и шорох, вертелась на жесткой кровати. Проснувшись утром, не почувствовала себя отдохнувшей. Захотелось выйти на свежий воздух, но до столицы остановок больше не планировалось.

В уборной, рядом с зеркалом в мыльных разводах, обнаружилось окно с откидной форточкой. Я приникла к нему, жадно глотая сырой воздух, пахнущий металлом и машинным маслом.

В пригород столицы поезд въехал ближе к полудню. Я с удивлением смотрела на плотно примыкающие друг к другу высокие дома в три, четыре и даже пять этажей, на улицы, заполненные экипажами. Когда поезд остановился, я не сразу поняла, что прибыла на вокзал, таким величественным было это здание.

На платформе толпились люди с чемоданами, сумками, мешками и корзинками. Пестрые, громкие, не похожие на жителей моего тихого города. Незнакомые. Я растерялась: предстояло выйти из вагона, пройти сквозь толпу встречающих, свериться с картой, разобраться в расписании рейсовых карет. Раньше такие мысли меня не пугали: в кармане лежали записка с адресом и подготовленная заранее карта. Я полагала, этого будет достаточно, чтобы не растерять уверенность.

Подхватила сумку и вышла на платформу, тут же умудрилась наступить кому-то на ногу. Краем глаза увидела, как из вагона выходит мальчишка, с которым мы вместе смотрели на Стену. Срывается, бежит, перепрыгивая через чемоданы, не обращая внимания на возмущенные возгласы. Чуть поодаль один из толпы незнакомцев, мужчина, раскидывает руки, готовясь встретить мальчишку объятиями. От этой картины на душе стало чуть легче.

Внезапно кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулась и с удивлением посмотрела на мужчину. Приятное лицо. Голубые, как у отца, глаза. В уложенных светлых волосах совершенно не проглядывалась проседь. Отлично сидящее, явно дорогое пальто, узорчатый шейный платок.

– Здравствуйте… – начала я, но замолчала, вдруг догадавшись, что слово «дядя» будет не к месту. По сути, мы незнакомцы, и упоминание о родственных связях может вызвать не самые приятные чувства. Обратиться по имени?.. Он уважаемый человек, а я девчонка, приехавшая из провинции.

Пауза затягивалась, дядя не спешил ее нарушать. Стоял, чуть склонив голову, внимательно разглядывал меня.

– Здравствуйте, ваше сиятельство, – выдала я, смутившись.

– Так официально, – светлая бровь приподнялась. – Ладно. Приветствую, юная герцогиня. Позвольте помочь с багажом.

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам. Холеные, унизанные перстнями пальцы дяди аккуратно перехватили ручку чемодана. Фернвальд сделал знак следовать за ним. Вместе мы протиснулись через толпу, пересекли прохладный вокзал, немного подождали на площади, в центре которой возвышалась статуя паровоза. Я заметила, что проходящие мимо люди прикасаются к колесам и беззвучно, одними губами, что-то шепчут. Наверное, просят богов, чтобы в дороге не встретилось трудностей. Милая традиция.

Между тем к нам подъехала карета, дядя услужливо открыл дверцу, помог мне забраться. Сам уселся на противоположное сиденье.

Тишина нервировала.

– Я могла бы сама добраться, – я почти прошептала, голос сел от волнения. – Большое спасибо, что встретили. Но откуда вы узнали, какой поезд нужен? Я ведь даже родителям билеты не показывала.

– Мой дом находится в пригороде. Боюсь, вы бы очень долго туда добирались. Тем более с чемоданом. А что насчет вопроса… За несколько дней до отправки списки пассажиров передаются на все станции. Так что найти информацию не составляет труда. Если, конечно, владеешь нужными связями, – слова Фернвальда были пропитаны самодовольством.

И снова карету наполнила неуютная тишина. Я бы отвлекалась, глядя в окно, но не решилась раздвинуть шторки, сидела, сцепив руки на коленях. Фернвальд же, окончательно потеряв ко мне интерес, достал свернутую газету из небольшой кожаной сумки, на которую я прежде не обратила внимания. Развернул, углубился в чтение.

Мой взгляд привлекло маленькое изображение трехмачтового корабля на первой полосе, паруса раздувал ветер. Я сощурилась, вглядываясь в текст, но он оказался слишком мелким. Вскоре дядя сложил газету поудобнее, и корабль скрылся меж страниц.

Мне показалось, дорога заняла не меньше сорока минут. Наконец карета остановилась, дядя ловко выбрался, подал мне руку. Я обомлела, увидев поместье: ровный ковер стриженой травы вел к светлому зданию, похожему на многоярусный свадебный торт. Коржи, украшенные барельефами животных и растительными орнаментами, шоколадные вставки – кованые решетки балкончиков, крыша из бежевого марципана. Я невольно сглотнула слюну.

Несмотря на декорации, поместье не выглядело помпезным. Скорее, странным. «Нужно будет подробнее рассмотреть барельефы, как появится время», – подумала я. Дядя между тем легонько похлопал меня по плечу, приглашая внутрь.

– Дом, милый дом, – протянул он довольно, отдавая мой чемодан подошедшей горничной, миловидной девушке в сером платье с кружевным воротничком. – Дорогая, отнеси, пожалуйста, багаж в комнату Энрике. Затем попроси организовать обед в моем кабинете.

Дорогие ткани, чистота и свет. Каждый уголок поместья дышал роскошью. Дом больше походил на музей, чем на жилье: пушистые ковры, в которых тонули ноги, тянулись по галереям. Картины на стенах изображали наземные баталии и морские сражения, девушек в полупрозрачных одеждах, натюрморты и пейзажи. «Это все подарки от друзей», – объяснил Фернвальд, поймав мой смущенный взгляд.

Мне даже стало как-то обидно за наш родовой замок, слишком просторный для одной маленькой семьи со всеми ее вещами, прислугой и животными. Плохо отапливаемый, с целыми этажами заброшенных комнат и коридоров, пустыми чердаками и подвалами. Я изредка забредала туда – ради интереса или мечтая побыть одной. Но вскоре возвращалась, принося в складках одежды запах пыли и древности.

Небольшая экскурсия завершилась в библиотеке. Я подумала, что в первое время это место станет для меня самым важным. Привлекли меня вовсе не уютные кресла рядом с камином, а информация, которую можно раздобыть на полках и в ящиках.

Когда мы добрались до кабинета, там уже был накрыт стол, аппетитные запахи дразнили. Лишь теперь я поняла, насколько голодна.

– Ну что же, поговорим за обедом? – подмигнул дядя.

Я внутренне напряглась, почувствовав, что разговор будет не из легких. Кукушка, кукушка, сколько мне жить?.. Можно, конечно, отмолчаться, как-то замять тему о моем даре. Или солгать. Но правда все равно откроется, будет еще неприятней. Да и потом, это ведь подло.

– Во-первых, давайте договоримся насчет условностей. Не нужно звать меня официально, я буду рад быть просто «дядей». Или на крайний случай «Фернвальдом». Я же могу называть вас просто «Энрике». – Подождав, пока я кивну, он продолжил: – Скажу честно, я очень удивился, получив ваше письмо. Но и обрадовался: мне как раз нужен был помощник в одном серьезном и очень важном деле. К счастью, нас, Алертов, боги любят и щедро одаривают. Поэтому я с удовольствием выслал вам приглашение.

Повисла неуютная пауза. Фраза «щедро одаривают» разом отбила весь аппетит, заставила с трудом проглотить ком в горле. Я понимала, что он имеет в виду. Фернвальд между тем смотрел очень внимательно.

– Вы знаете, я…

– Что такое, Энрике?

Так, сосредоточиться, и на одном дыхании…

– Я не знаю, получится ли мне вам помочь. Простите, это не из-за… Просто у меня нет дара. Совсем никакого, с рождения. Роды были преждевременные, родители думают, что их настоящий ребенок умер, а меня им подложила повивальная бабка. Испугалась гнева отца и подложила…

Я закусила губу. Во рту была какая-то каша, и гладкое, грамотно выстроенное объяснение, которое я придумала накануне в поезде, расползлось невнятными словами. Но дядя понял. Я с грустью смотрела, как недоумение на его лице сменяется гневом.

– Надо же, какие нравы царят в нашей провинции! Какая потрясающая забота о чести семьи! – Фернвальд вскочил с кресла, едва не опрокинув столик. – Братец, наверное, специально устроил этот розыгрыш, захотел напомнить о себе, послав сюда – в столицу! В мой дом! Бездарную пустышку! О, этот скверный мальчишка давно точил на меня зуб.

Ну все. Хватит. Дома натерпелась! Да и при чем здесь отец? Не знаю, что между ними произошло, но это не повод поливать его грязью. Внутри разливалась злость, кипела и бурлила.

– Теперь вижу, почему папа однажды назвал вас свином, высоко задравшим пятачок. Это сущая правда, герцог Фернвальд Алерт. – Неправда, папа никогда не называл его так. Он вообще почти не рассказывал о дяде. – Теперь я жалею, что написала вам.

Фернвальд резко замолчал, застыл с потемневшим лицом. Я испугалась: вдруг ударит? Он замахнулся… Я зажмурилась. Сердце билось быстро-быстро, и я дрожала, ожидая хлесткой пощечины.

Чужая рука коснулась волос. Сейчас сожмется, дернет… Но вместо этого дядя ласково погладил меня по голове. Удивившись, я распахнула глаза. Лицо Фернвальда было спокойным и дружелюбным.

– Что, тебя дома обижали, Энрике? – спросил он удивительно теплым голосом.

Я разрыдалась.

Следующие пятнадцать минут Фернвальд участливо похлопывал меня по спине, подливал в чашку горячего чая, а я все никак не могла успокоиться.

– Ну, не сердитесь, Энрике. Простите задравшему нос свину эту свинскую выходку.

– Зачем вы… это сделали… – хлюпала я. – Что вы, издевались, да?

– И в мыслях не держал!

– Тогда… я тре… Требую объяснений.

– Хорошо. Но только когда вы успокоитесь.