– Да, меня попросили установить прослушку и записать твое признание. Они уже окружили здание, – не скрывая сарказма, добавила Эмили.

Тара с облегчением выдохнула. Давно бы следовало привыкнуть к тому, что Эмили просто подшучивает над ней, причем делает это едва ли не каждый день. Вот только понять что-то по этому стервозно-бесстрастному лицу невозможно… Эмили годами отрабатывала это выражение, отвечая таким образом мужчинам, советовавшим ей больше улыбаться.

– Ладно, разыграла! – призналась Тара. Заметив, что Эмили как будто подросла, она посмотрела вниз и увидела высокие, до колен, сапожки из лакированной кожи.

– Они для стриптиза? – спросила Тара, приподняв бровь.

– Ну ты всегда говоришь одеваться для той работы, которую хочешь, а не для той, которая есть… – Эмили выставила ногу.

– Это не совсем то, что я имела в виду, – растерянно сказала Тара. – Ладно… Лучше скажи, как прошло твое свидание с тем парнем!

Каждое утро в понедельник Эмили рассказывала ей о своих последних похождениях, и Таре не терпелось узнать пикантные подробности. Поскольку ее собственная сексуальная жизнь умерла едва ли не одновременно с додо, она иногда ловила себя на том, что возмещает отсутствие острых ощущений, слушая рассказы Эмили, некоторые из которых звучали шокирующе.

– Фу, он был такой милый! Ужасно… Почему никак не попадается парень, который сломал бы мне жизнь? – спросила Эмили.

– Да ладно тебе! Хорошие парни не всегда приходят последними, – сказала Тара.

– По крайней мере, он пришел последним. Клянусь: всякий раз, когда парень называет себя крутым лингвистом, он, как потом выясняется, совершенно не знает, как пользоваться языком, – пожаловалась Эмили.

Тара едва не захлебнулась кофе от такого оборота. Креативности в описании некоторых вещей Эмили было не занимать!

– Вы, миллениалы, не перестаете меня удивлять, – рассмеялась Тара.

– Я не миллениал. Я из поколения Z!

– Извини, я всегда путаю эти два понятия.

– Миллениалы – это те, которые не могут позволить себе ипотеку, потому что тратят все свои деньги на тосты с авокадо. Поколение Z – это те, которые хотят спасти планету и постоянно беспокоятся, что потерпят неудачу, – объяснила Эмили.

– О, – неловко произнесла Тара.

– Вообще-то я подумываю о том, чтобы уволиться с этой работы и полностью посвятить себя преследованию неудачи.

– Эмили, сейчас только утро понедельника, а ты уже говоришь об увольнении. Тебе не нужен тот опыт, который ты получаешь здесь? Разве ты не стремишься к работе, о которой мечтаешь? – слегка обеспокоенно спросила Тара.

– С чего бы мне мечтать о работе? В моем поколении все просто хотят стать интернет-звездой! Кстати, ты слышала сегодня по радио эту сумасшедшую Мэри? Вот уж взорвала онлайн! – сказала Эмили, глядя в телефон.

– О да, было весело!

– Мне даже немного жаль, что я не замужем и не могу завести интрижку на стороне.

– Что ты такое говоришь? – Тара укоризненно покачала головой.

– Боже, ты такая же, как та Мэри! – рассмеялась Эмили, закатывая глаза.

От неожиданности Тара даже растерялась. Нет, сравнение с Мэри оскорбило ее до глубины души. Она вовсе не считала себя ханжой, и ей в голову не пришло бы звонить на ток-шоу и жаловаться, что Ирландия становится слишком современной!

– Эмили! Я – не Мэри. И как только ты могла такое подумать? Не говоря уже о том, чтобы сказать вслух!

– Признайся, некоторое сходство есть!

– Приведи пример.

– Не знаю, как это объяснить… Ты такая праведная, такая безгрешная и в то же время переполнена чувством вины. Наверно, потому что католичка? Мне кажется, ты готова перекреститься каждый раз, когда я говорю о сексе. И наверняка мысленно читаешь молитву, когда видишь мой очередной наряд. – Эмили рассмеялась, взглядом указав на сапоги.

Таре не понравилось, что у девушки сложилось о ней такое представление. Ее самый большой страх воплотился в жизнь: коллеги действительно видели в ней динозавра.

– Ты не права в отношении меня. Я – человек открытый, веселый, без предрассудков.

– Когда у тебя в последний раз был секс? – спросила Эмили, для которой никаких приличий не существовало.

– Эмили! – Тара почувствовала, что краснеет.

– Ого… Так долго, да?

– Нельзя задавать людям такие вопросы!

– Посмотри на себя! Тебя же парализует от одного лишь упоминания о сексе, – рассмеялась Эмили.

– Ну, может быть, я и впрямь немного отстала по этой части. Но последние несколько месяцев были такими напряженными… В постели нас с мужем разделяют мили, – вздохнула Тара.

– И что же вам мешает?

– Ох, я никогда тебе этого не говорила, но… у меня нет детей.

– У меня тоже. И что? Они ведь только и делают, что хнычут. В чем дело?

– Я имею в виду, что физически не могу родить ребенка, – объяснила Тара.

– О… – смущенно произнесла Эмили. – Подожди. Это должно означать, что у тебя больше секса, а не меньше.

– Поверь мне, такие попытки разряжают батарею сексуального влечения, – вздохнула Тара, опускаясь в кресло. – Чувствую, мне нужен новый старт.

– Значит, страсть просто… прошла? Как долго вы вместе?

– В общей сложности восемнадцать лет. И семь из них в браке.

– Ух ты! Это ж почти столько, сколько я живу!

– Теперь я действительно чувствую себя старухой, – вздохнула Тара. – Может быть, чувства в любом случае должны были угаснуть – рано или поздно. Может быть, это просто зуд седьмого года…

– Герпес?

– Нет, Эмили, это такое явление, когда пары теряют романтическую искру после семи лет брака. По-видимому, именно тогда случается большинство романов на стороне.

– Тебе нужно скачать «Флинг», – предложила Эмили.

– Боже милостивый! Мне? Завести интрижку? Ты, должно быть, шутишь. – Цвет щек Тары сменился с багрового на алый.

– Да ладно тебе! Мужчины похожи на обувь – с одной туфлей ты выглядишь глупо, – сказала Эмили, пытаясь ее подзадорить.

– Это все прекрасно, но что мне делать, если узнает муж?

– Там все анонимно, так что никто не узнает. Можно быть святошей на улице и грешницей в постели.

– Вот уж нет! Я бы умерла от стыда, – сказала Тара.

– О’кей, Мэри, – рассмеялась Эмили, выходя из комнаты.

– Я – не Мэри! – крикнула ей вслед Тара.

Глава 4

Как обычно, Колин пришел на работу в 9:27 утра. Его рабочий день начинался в 9:30, и он прекрасно ориентировался в переулках Дублина, так что всегда прибывал вовремя. Как и Тара, по дороге Колин размышлял о мире и своей роли в нем. Теперь, в тридцать восемь лет, он поймал себя на том, что пытается заново обрести ощущение смысла в бессмысленном хаосе существования.

Сомнений не оставалось.

Он переживал кризис среднего возраста.

Последние шесть месяцев были непрерывным адом. Брак разваливался, и Тара, апатичная и потерявшая ко всему интерес, похоже, не собиралась его спасать. Они не ссорились, как бывало раньше. Колин устал жить в подвешенном состоянии и предпочел бы, чтобы они просто обсудили проблему, которая висела в воздухе, словно грозовое облако.

Раньше ему нравились их ссоры – ссоры влюбленных, которые всегда приводили к отличному сексу. Но эта молчаливая коварная враждебность была пыткой – как смерть от тысячи порезов. По крайней мере, добрая старая стычка разрядила бы обстановку. Но Тара упрямо отказывалась заводить разговор, нависший над их браком темной тучей.

Она отказалась от идеи завести ребенка и всякий раз, когда он пытался обсудить это, либо меняла тему, либо выходила из комнаты, либо в сотый раз читала лекцию о том, что речь идет о ее теле, а не его. Говорила, что хочет найти новую мечту. В мечте о детях Колину нравилось то, что это было бы их с Тарой следующим приключением. Чем-то общим. Очередной главой. Тара же рассуждала о своей мечте так, словно Колин не был ее частью. И почему она так воспротивилась предложению Селин позвонить ее другу, специалисту по фертильности? Это могло помочь! Все, чего он хотел, – это стать отцом. Не просто отцом, а отцом любящим, заботливым, чутким. Он хотел носить носки и сандалии. Хотел быть отцом, который скажет твердое «нет» попыткам завести собаку, но в конце концов станет ее лучшим другом. Хотел тащить семью в аэропорт за несколько часов до посадки. У него даже был запас шуток, специально заготовленных для той роли, которую ему суждено было сыграть. Больше всего он хотел бы дать ребенку чувство сопричастности, которое никогда не испытывал в собственной семье.

Когда Колин рос, у него был отец, но не было папы. Уильям О’Хара был богатым, но сдержанным человеком, который считал, что трудности в любви формируют характер. Мать, Патриция, хотя и несколько более мягкая, разделяла это убеждение. Они были из тех родителей, которые держат чувства в узде и говорят такие, например, вещи: «В твои годы мне каждое утро приходилось проходить десять миль до школы – босиком и под проливным дождем». Почему-то Колину плохо верилось в такие истории. Родители как будто хотели видеть, как он борется, преодолевает трудности. С самого раннего возраста он поклялся, что однажды создаст собственную семью и воспитает своих детей в атмосфере, полностью противоположной тому, как воспитывали его самого. Он будет тратить столько из отложенных сбережений, сколько потребуется, чтобы дети ни в чем не нуждались. У них будут потрясающие рождественские подарки, поездки в Диснейленд и, конечно же, безусловная любовь, которой он так и не испытал. Он был готов на все, чтобы его мечта об отцовстве стала явью.

Однако когда он попытался объяснить это Таре, она как будто заложила уши ватой. Похоже, его чувства больше не имели никакого отношения к их браку. Она не желала его слышать. Мужчинам и без того трудно говорить о своих эмоциях, и вот только он собрался с силами, чтобы высказаться, как ему пустили пулю в лоб. При этом Тара даже выдала какое-то замечание насчет того, что мечта об отцовстве – «старомодный, консервативный идеал». Старомодный? Разве это так ужасно – мечтать о ребенке? Консервативный? В глубине души Колин считал себя анархистом. Раньше он был бунтарем, воспитанным на панк-роке. Раньше он был камнем, катящимся по полю, чтобы не обрасти мхом. Одиноким волком, воющим на луну. В знак неповиновения своим родителям он даже носился на мотоцикле «Триумф-Бонвиль».

В тот вечер, когда они встретились в первый раз, он ждал ее на том самом мотоцикле, покуривая сигарету, возле «О’Мэлли». Она заявила, что ни за что на свете не сядет сзади. Но села. Не смогла устоять. И все же в тот день, когда они поженились, мотоцикл пришлось поставить в сарай. «Не желаю быть вдовой», – твердо сказала она. Та же картина вышла и с сигаретами: «Не собираюсь платить табачной компании за то, чтобы она тебя убила». Вот так одинокий волк был приручен, бунтарь – подавлен, а катящийся камень оброс мхом.

Где-то на этом пути он усвоил мантру «Ты можешь быть прав, а можешь быть счастлив». Он не был согласен с Тарой по миллионам мелочей, но знал, что пытаться доказать ее неправоту – дело безнадежное. И даже если он время от времени выигрывал спор, победа всегда оказывалась временной. Тара могла сказать «что ж, пусть так», но позже вернуться к спору с помощью своей любимой фразы: «Я просто думаю: как интересно, что…» В общем, Колин научился молчать ради того, чтобы быть счастливым, и позволял ей считать себя правой. Он убедил себя, что лучший способ выиграть спор – это отказаться от него с самого начала.