– Вы меня пугаете, сеньора Леонор. – Почита прикладывает руки к животу. – Вы говорите о них с такой любовью, что видно: хоть вы и отошли от них, но в глубине души остались «сестрой». Как бы вам не вздумалось распять кадетика.

– Не вы ли тот Синчи, что ведет программу на «Радио Амазония»? – Панталеон Пантоха кашляет, Панталеон Пантоха задыхается, вытирает слезящиеся глаза. – В шесть часов вечера?

– Я, собственной персоной, знаменитая программа «Говорит Синчи». – Синчи настраивает голос, Синчи сжимает в руке невидимый микрофон, декламирует: – Гроза продажных чиновников, бич подкупленных судей, сокрушитель несправедливости, глас, несущий в эфир народные чаяния.

– Да, мне доводилось слушать ваши передачи, довольно популярные, не так ли? – Панталеон Пантоха встает, Панталеон Пантоха ищет, где бы глотнуть чистого воздуха, еле дышит. – Ваш визит – честь для меня. Чем могу служить?

– Я человек своего времени, без предрассудков, прогрессивный, пришел подать вам руку. – Синчи встает, Синчи подходит к нему вплотную, окутывает облаком дыма, протягивает вялые пальцы. – К тому же вы мне симпатичны, сеньор Пантоха, я знаю: мы станем друзьями. Я верю в дружбу с первого взгляда, нюх никогда не подводил меня. Хочу быть вам полезен.

– Крайне признателен. – Панталеон Пантоха дает пожать себе руку, Панталеон Пантоха позволяет похлопать себя по плечу, смиренно идет назад к столу, кашляет. – Но право же, я не нуждаюсь в вашей помощи. Во всяком случае, в данный момент.

– Это вам так кажется, мой чистый, мой невинный друг. – Синчи широким жестом обводит помещение, Синчи возмущается наполовину в шутку, наполовину всерьез. – Видно, живя в своем эротическом уединении, вдали от мирского шума, вы не очень-то в курсе дела. Не знаете, что говорят на улицах, какие опасности вас подстерегают.

– У меня мало времени, сеньор. – Панталеон Пантоха смотрит на часы, Панталеон Пантоха проявляет нетерпение. – Или говорите прямо, что вам надо, или уходите.

– Если ты сейчас же не попросишь прощения, ноги моей больше не будет в этом доме. – Сеньора Леонор плачет, сеньора Леонор запирается в своей комнате, отказывается есть, угрожает. – Распять своего будущего внучка! Может, ты и нервничаешь в твоем положении, но грубостей я терпеть не намерена!

– На меня страшно давят. – Синчи гасит сигару в пепельнице, Синчи расплющивает сигару, сокрушается. – Домашние хозяйки, отцы семейств, школы, культурные учреждения, религиозные организации всех расцветок и мастей, вплоть до колдунов и знахарок. Я всего лишь человек, и моя стойкость не беспредельна.

– Что за чепуха, о чем вы? – улыбается Панталеон Пантоха, глядя на последнее, тающее облачко дыма. – Ничего не понимаю, выражайтесь яснее и переходите наконец к сути.

– Городу желательно, чтобы я предал позору Пантиляндию, а вас бы отправил к черту на рога, – улыбаясь, подводит итог Синчи. – Разве вы не знали, что Икитос – город, прогнивший изнутри, но с пуритански чистым фасадом? Рота добрых услуг – скандал для города, только прогрессивный и современный человек вроде меня может понять это правильно. А весь город в ужасе и, говоря откровенно, хочет, чтобы я с этим покончил.

– Покончить со мной? – Панталеон Пантоха становится очень серьезным. – Со мной лично? Или с Ротой добрых услуг?

– Во всей Амазонии нет крепости, которую программа «Говорит Синчи» не могла бы обратить в руины. – Синчи дает щелчок в пустоту, Синчи фыркает, напускает на себя важность. – Не буду скромничать: стоит мне взять вас на прицел – и через неделю Рота добрых услуг прикажет долго жить, а вы сами со свистом вылетите из Икитоса. Такова печальная действительность, мой друг.

– Ах, значит, вы пришли с угрозами, – выпрямляется Панталеон Пантоха.

– Ничего подобного, наоборот. – Синчи наносит удары невидимым врагам, Синчи, словно тенор, прижимает руку к сердцу, пересчитывает несуществующие купюры. – До сих пор я противился давлению из бойцовского азарта, к тому же я принципиальный. Но ведь и мне жить надо, а воздухом сыт не будешь, поэтому впредь я буду бороться за небольшую мзду. Вы не находите это справедливым?

– Так, значит, вы пришли шантажировать? – Панталеон Пантоха встает, Панталеон Пантоха спадает с лица, опрокидывает мусорную корзину, бросается к лестнице.

– Я пришел помочь вам. Спросите кого угодно – у моих передач ураганная мощь. – Синчи напрягает мускулы, Синчи выпрямляется, прохаживается взад-вперед, размахивает руками. – Они сокрушают судей, помощников префектов, супружеские узы; все, что попадает под их обстрел, рассыпается в прах. За несколько жалких солей я готов с дорогой душой защищать Роту добрых услуг и ее мозговой центр. Принять великий бой за вас, сеньор Пантоха.

– Пусть старая ведьма просит у меня прощения за то, что не понимает шуток. – Почита бьет об пол чашки, Почита бросается на постель, царапает Панту, рыдает. – Вы меня доведете, вы добьетесь – я потеряю ребенка. Идиот несчастный, разве я всерьез сказала? Я пошутила – Синфоросо! Паломино! – Панталеон Пантоха хлопает в ладоши, Панталеон Пантоха кричит: – Фельдшер!

– Что с вами, не стоит нервничать, успокойтесь. – Синчи затихает, смягчает тон, встревоженно оглядывается. – Можете не отвечать сразу. Посоветуйтесь, наведите обо мне справки, а через недельку встретимся, поговорим.

– Уберите этого проходимца, сбросьте его в реку, – приказывает Панталеон Пантоха взбегающим по лестнице людям. – И больше не пускать его в интендантский центр.

– Послушайте, вы – самоубийца, вы же не знаете, я в Икитосе – первый человек. – Синчи размахивает руками, Синчи сопротивляется, защищается, падает, удаляется, пропадает, намокает. – Пустите, что это значит, послушайте, вы пожалеете, сеньор Пантоха, я пришел помочь вам. Я вам друуууг!

– Это страшный проходимец, но его программу слушают даже камни. – Лейтенант Бакакорсо с любопытством разглядывает журнал, забытый на столике в «Баре Луче». – Как бы это полоскание в Итайе не причинило вам хлопот, мой капитан.

– Лучше хлопоты, чем гнусный шантаж. – Заголовок, вопрошающий: «Знаете ли вы, кто такой и чем занимается Йакуруна?» – привлекает внимание капитана Пантохи. – Я послал рапорт Тигру Кольасосу и уверен: он меня поймет. Гораздо больше меня волнует другое, Бакакорсо.

– Десять тысяч услуг, мой капитан? – «Не то принц, не то водяной, закручивающий водовороты и омуты на реках», – удается прочитать лейтенанту Бакакорсо. – С жарой цифра поднялась до пятнадцати тысяч?

– Разговоры! – «Верхом на кайманах или на гигантских речных удавах», – написано под картинкой, над которой склонилась голова капитана Пантохи. – Неужели так много говорят у нас, в Икитосе, о нашей роте, обо мне лично?

– Сегодня мне опять приснилось то же самое, Панта. – Почита трет висок. – Нас с тобой распяли на одном кресте, тебя с одной стороны, меня – с другой, И сеньора Леонор вонзила копье мне в живот, а тебе – в птенчика. Какой-то сумасшедший сон, правда, любовь моя?

– Конечно, вы теперь самый знаменитый человек в городе. – «На ногах он носит черепашьи панцири», – утверждает фраза, наполовину закрытая локтем лейтенанта Бакакорсо. – Вас больше всех ненавидят женщины, вам больше всех завидуют мужчины. Все разговоры в городе ведутся вокруг Пантиляндии, прошу прощения. Но поскольку вы ни с кем не общаетесь и живете исключительно интересами дела, вас это не трогает.

– Меня не трогает, а семью задевает. – «Ночью он спит под покровом из крыльев бабочек», – дочитывает наконец капитан Пантоха. – Жена у меня очень чувствительная, к тому же она в положении; если что раскроется, на нее подействует ужасно. Я уж не говорю о матери.

– Кстати, о сплетнях. – Лейтенант Бакакорсо швыряет журнал на пол, лейтенант Бакакорсо поворачивается, вспоминает: – Должен рассказать вам одну занятную вещь. На днях Скавино принимал депутацию знатных граждан города Наута во главе с алькальдом. Они пришли с петицией, ха-ха.

– Мы считаем несправедливым, что Рота добрых услуг является исключительной привилегией казарм и военно-морских баз. – Алькальд Пайва Рунуи поправляет очки, алькальд Пайва Рунуи оглядывает своих товарищей, принимает торжественную позу, читает: – Мы требуем, чтобы гражданам солидного возраста, служившим в армии, а ныне живущим в отдаленных точках Амазонии, также было предоставлено право пользоваться услугами роты по ценам со скидкой, установленной для солдат.

– Эта рота существует лишь в вашем воспаленном воображении, друзья мои. – Генерал Скавино прерывает его, генерал Скавино улыбается, смотрит на них благожелательно, по-отечески нежно. – Как вам пришло в голову просить аудиенцию по столь вздорному поводу? Если газеты пронюхают об этой петиции, вам не удержаться на своем посту, сеньор Пайва Рунуи.

– Мы подаем дурной пример штатским, сея искушение среди людей, которые жили в библейской чистоте, – меняется в лице отец Бельтран. – Надеюсь, прочтя эту петицию, лимские стратеги сгорят со стыда.

– Слушай, Тигр, это конец. – Генерал Скавино сокрушает телефон, генерал Скавино вне себя от ярости зачитывает петицию. – Слухи разнеслись – видишь, чего просят ходоки из Науты. Надвигается скандал, о котором я предупреждал тебя.

– Ну, что вам там сосчитали на пальцах. – Лейтенант Бакакорсо подносит ко рту цыпленка, лейтенант Бакакорсо откусывает кусочек. – Как говорит Скавино, вы, интенданты, кончаете математическими психозами.

– Ну и пройдохи, раньше они были недовольны, что пехота топчет их женщин, а теперь недовольны, что пехота не дает им топтать женщин, – поигрывает промокашкой Тигр Кольасос. – Все им не так, лишь бы протестовать. Дай им хорошего пинка и не принимай больше идиотских прошений, Скавино.

– Кошмар! – Капитан Пантоха повязывает салфетку, капитан Пантоха приправляет салат маслом и уксусом, сжимает вилку, ест. – Если охватить и штатских, то потребность возросла бы с десяти тысяч услуг по крайней мере до миллиона ежемесячно.

– Пришлось бы набирать рабочую силу за границей. – Лейтенант Бакакорсо доедает мясо, лейтенант Бакакорсо дочиста обгладывает косточку, отпивает глоток пива, вытирает рот и руки, грезит. – Вся сельва от края до края превратилась бы в сплошной бордель, а вы у себя в кабинетике на берегу Итайи хронометрировали бы этот блуд. Признайтесь, мой капитан, это вам по душе.

– Ты только представь себе, Почита. – Алисия ставит корзинку, Алисия достает пакетик, протягивает Почите. – В булочной Абдона Лагуны, а он тоже «брат», начали выпекать хлебцы в память о мученике из Моронакочи. Называется «хлебец-крошка», вовсю раскупают. Я принесла тебе один.

– Я просил десять, а ты мне тащишь двадцать. – Панталеон Пантоха, стоя у перил, смотрит вниз на гладкие, кудрявые, темные, рыжие, каштановые головы. – Хочешь, чтобы я убил целый день на осмотр претенденток, Чучупе?

– Я не виновата. – Чучупе спускается вниз по лестнице, держась за перила. – Я бросила клич, что есть четыре вакантных места, а женщины как мухи слетелись отовсюду. Даже из Святого Хуана Мюнхенского и из Тамшийако. Что вы хотите, сеньор Пантоха, любая девочка в Икитосе счастлива была бы работать с нами.

– По правде говоря, я не понимаю. – Панталеон Пантоха спускается за нею следом, Панталеон Пантоха разглядывает округлые спины, упругие ягодицы, крепкие икры. – Зарабатывают мало, работы по горло. Что их привлекает? Не добряк же Порфирио?

– Уверенность в завтрашнем дне, сеньор Пантоха. – Чучупе кивает на пестрые платья, на пчелиным роем гудящие группки. – На улице такой уверенности нет. У «прачек» день везет, три – мимо, без отпуска, и по воскресеньям не отдыхают.

– А Сморчок – сущий работорговец. – Чупито свистит, разом заставив всех замолчать, Чупито велит им подойти ближе. – Морит голодом, обращается как со скотиной, а чуть что – пинком под зад. Понятия не имеет ни об уважении, ни о гуманности.