Прошло уже полгода, а О’Боп до сих пор горюет по другу.

И все твердит: не по справедливости поступили с Мэрфи.

– Ну хорошо, может, им пришлось убить его, – рассуждает О’Боп, – может быть. Но потом? Зачем ходить и всюду показывать его член? Нет, это неправильно. Так не по-честному.

Бармен Билли Шилдс вытирает стойку – возможно, первый раз в жизни, – очень уж он разнервничался, слушая, как парнишка поносит Эдди Мясника. И все трет и трет стойку, будто готовится проделать на ней хирургическую операцию.

О’Боп ловит на себе взгляд бармена, но это не остужает его пыла. Ведь О’Боп с Кэлланом целый день обсуждали этот вопрос, шатаясь вдоль реки Гудзон, то затягиваясь травкой, то угощаясь пивом, так что если они и не в отключке, то сказать, чтоб в полном разуме, тоже нельзя.

А О’Боп все говорит и говорит.

Прозвищем О’Боп наградил его Кении Мэхер. Как-то ребята в парке играли в уличный хоккей, а когда прервались на отдых, к ним вприпрыжку подбежал Стиви О’Лири – так тогда его еще звали, и Кении Мэхер, оглянувшись на него, заявил: «Тебя нужно звать Боп».

Стиви никакого неудовольствия не выразил, совсем не обиделся. Ему ведь сколько тогда было? Пятнадцать? И то, что его заметили, да еще придумали прозвище парни постарше, польстило ему. И поэтому он только улыбнулся и спросил: «Боп? А почему Боп?»

– Потому что ты так ходишь, – объяснил Кении. – Подпрыгиваешь на каждом шагу, типа как мячик – боп, боп.

– Боп, – повторил Кэллан. – Мне нравится.

– Кому какое дело, что тебе нравится? – роняет Кении.

Тут вмешивается Мэрфи:

– Что за имечко такое дерьмовое для ирландца? Гляньте на его волосы. Огненно-рыжие. Встанет на углу, так все машины затормозят. А гляньте на его бледную рожу и веснушки. Ради всех святых, какой он вам Боп? Боп^[49] только негры играют. А он что, черномазый? Да я в жизни белее парня не видал.

Кении призадумывается.

– Значит, нужно на ирландский лад? Хорошо. Как насчет О’Бопа? – произносит он с ударением на первое «О».

И прозвище прилипает.

Так вот О’Боп никак не может уняться насчет Эдди Мясника.

– Я про что, хрен раздери этого парня, – гнет он свое. – Что ж, если он в связке с Мэтти Шихэном, так может творить, что его душе угодно? Да кто такой, на хрен, этот Мэтти Шихэн? Какой-то богатенький старик-пьянчуга! Ирлашка, все еще хнычущий за пивом о Джеке Кеннеди! И я должен уважать такого козла? Пошел-ка он подальше! Пускай оба подальше катятся!

– Охолони, – советует Кэллан.

– На хрен их! То, что вытворили с Майклом Мэрфи, не по-честному.

Он еще ниже горбится над стойкой и, насупясь, отхлебывает пиво.

А минут через десять входит Эдди Фрил.

Эдди Фрил – настоящий громила.

Заметив О’Бопа, он орет:

– Эй, борода с хрена!

О’Боп не поднимает головы и не оборачивается.

– Эй! – опять вопит Эдди. – Я к тебе обращаюсь. Ведь на твоей башке будто борода с хрена. Такая вся кудрявая и рыжая.

О’Боп медленно повернулся:

– Чего тебе?

Говорить он старается вызывающе, но Кэллан чувствует – его приятель боится.

А почему нет? Кэллан и сам боится.

– Слыхал я, – говорит Фрил, – у тебя ко мне какие-то претензии?

– Нет. Никаких претензий, – бормочет О’Боп.

Это, думает Кэллан, правильный ответ. Да только Фрилу этого мало.

– Потому как ежели есть, так вот он я.

– Нет. Нет у меня претензий.

– А я слыхал, – настаивает Фрил, – есть. Слыхал, ты шатаешься по кварталу и треплешь своим помелом, будто у тебя претензии по поводу того, что я сделал.

– Нет.

Не будь такой убийственной жары, на том оно, может, все и закончилось. Или будь у Лиффи кондиционер, может, все обошлось бы. Но кондиционера не было, а работала всего пара вентиляторов под потолком, круживших клубы пыли и дохлых мух на своей карусели.

О’Боп фактически уже был изничтожен, его яйца, считай, на полу валялись, и ни к чему было его дожимать, но Эдди – тот еще садист, а потому он выкрикнул:

– Брехун ты, сукин ты сын!

У конца барной стойки Микки Хэггерти наконец оторвал глаза от своего «Бушмиллса».

– Эдди, – вмешался он, – парень ведь сказал тебе: претензий у него никаких нет.

– А тебя, Микки, спрашивает кто-нибудь? – рявкает Фрил.

– Ну господи, он ведь еще совсем мальчишка!

– Тогда нечего базарить как взрослый мужик! – орет Фрил. – Нечего тут шляться да болтать, что кое у кого никаких прав управлять кварталом.

– Извини, – хнычет О’Боп.

Голос у него дрожит.

– Ага, теперь ты извиняешься. Недоносок виноватый, сукин сын! Извиняльщик нашелся! Гляньте на него, хнычет, будто сопливая девчонка! И это тот самый мужик, который считает, будто у некоторых людей нет права заправлять делами в квартале.

– Слушай, ну я же извинился.

– Ага, слышу. Но это ты говоришь мне в лицо. А что станешь болтать у меня за спиной? А?

– Ничего.

– Ничего? – Фрил выдергивает из-под рубашки револьвер тридцать восьмого калибра. – На колени!

– Что?

– «Что»? – передразнивает Фрил. – На коленки свои дерьмовые падай, ты, ублюдок!

О’Боп, от природы белокожий, побледнел до синевы. Кэллан видит, он стал похож на мертвеца, а может, мертвец и есть, потому что все идет к тому, что Фрил вот-вот прикончит его на месте.

Дрожа, О’Боп сползает с табурета. Ему приходится опереться об пол руками, чтобы не растянуться, опускаясь на колени. И он плачет – громадные слезищи катятся у него из глаз, оставляя блестящие дорожки на щеках.

У Эдди на физиономии пакостный оскал.

– Хватит тебе, – вмешивается Кэллан.

Фрил набрасывается на него:

– Тебе что, тоже охота попробовать, малыш? Ты давай решай, с кем ты: с нами или с ним.

Кэллан опускает глаза:

– С ним!

Он выхватывает небольшой пистолет из-под рубашки. И стреляет Эдди Мяснику дважды в лоб.

Вид у Эдди удивленный, будто он не может поверить в произошедшее. Он таращит глаза на Кэллана, словно беззвучно вопрошая: «Какого хрена?», а потом, согнувшись, падает. Он лежит на грязном полу, О’Боп выдергивает у него из руки револьвер и, засунув в рот Эдди, жмет и жмет на спуск.

Плача, О’Боп выкрикивает непристойности.

– Ребята, я ничего не видел, – вскидывает руки Билли Шилдс.

Малыш Микки поднимает глаза от «Бушмиллса» и говорит Кэллану:

– Может, вам пора подумать насчет того, чтоб смыться?

– А пушку? – спрашивает Кэллан. – Бросить тут?

– Не надо. Скорми Гудзону.

Микки известно, что на дне реки между Тридцать восьмой и Пятьдесят седьмой улицами потонуло больше оружия, чем, скажем, в Пёрл-Харборе. И копы не станут особо усердствовать и прочесывать реку, чтобы выудить пушку, из которой изрешетили Эдди Мясника. Реакция в участке Манхэттен-Саут будет приблизительно такой: «Что? Кто-то пришил Эдди Фрила? А-а. Кто-нибудь хочет эту последнюю шоколадку?»

Если уж бояться, то не полиции, а Мэтта Шихэна. Микки-то вряд ли помчится к Большому Мэтту докладывать, кто замочил Эдди. Ведь Мэтт мог бы протянуть свою мясистую руку к судье и снять груз обвинений с Микки насчет уведенной говядины, но не стал суетиться, а потому, рассуждает Микки, он ничем не обязан Шихэну, он ему на верность не присягал.

Но вот бармен, Билли Шилдс, из кожи вылезет, чтобы подольститься к Большому Мэтту. Так что эти двое парнишек могут пойти и самостоятельно вздернуть себя на крюках для туш, чтобы избавить Мэтта от лишних хлопот. Разве только они первыми с ним расправятся, но этого им не осилить. Так что парни, считай, покойники. Но торчать тут и дожидаться расправы все-таки не стоит.

– Топайте, топайте, – подталкивает их Микки. – Сваливайте из города!

Кэллан прячет пистолет под рубашку и дергает О’Бопа, который нагнулся над трупом Эдди Мясника, за руку:

– Пойдем!

– Погоди минутку.

О’Боп, пошарив в карманах Фрила, извлекает комок смятых купюр. Переваливает труп на бок и вытаскивает еще что-то из заднего кармана.

Черный блокнот.

– Вот так, – говорит О’Боп.

И они уходят.

Копы заявляются через десять минут.

Коп из отдела убийств перешагивает через лужу крови, растекшуюся большим красным ореолом вокруг головы Фрила, устремляет взгляд на Микки Хэггерти. Коп только что получил повышение, его перевели из патрульной службы, и потому он прекрасно знает Микки. Он смотрит на Микки и пожимает плечами, будто говоря: «Ну, что тут такое случилось?»

– Поскользнулся в душе, – отзывается Микки.

Из города они так и не уезжают.

Выйдя из паба Лиффи, они, следуя совету Микки, направились к Гудзону и зашвырнули оружие в воду.

Потом, чуть отойдя от реки, пересчитали наличные Эдди.

– Триста восемьдесят семь баксов, – говорит О’Боп.

Они разочарованы.

На эти деньги далеко не укатишь.

Да и не знают они, куда им, собственно, ехать.

Они заходят в угловую лавку и покупают пару квартовых бутылок пива, а потом забираются под береговую опору скоростного шоссе Вестсайд, чтобы все обдумать.

– В Джерси? – роняет О’Боп.

Дальше его географическое воображение не простирается.

– Ты кого-нибудь знаешь в Джерси? – спрашивает Кэллан.

– Нет. А ты?

– Тоже нет.

Вот уж где у них полно приятелей, так это в Адской Кухне, и кончается тем, что, опрокинув еще пару бутылок пива, они, дождавшись темноты, проскальзывают обратно в свой квартал. Забираются на заброшенный склад, где и засыпают. Рано утром они отправляются к сестре Бобби Ремингтона на Пятидесятую улицу. Бобби тоже дома, опять ссорится со своим стариком.

Он подходит к двери, видит Кэллана и О’Бопа и побыстрее затаскивает их в дом.

– Господи, – говорит Бобби, – что вы, ребята, натворили?

– Он хотел застрелить Стиви, – объясняет Кэллан.

– Ничего подобного, – мотает головой Бобби. – Пописал бы только ему в рот. И всех делов-то.

– А, теперь все равно, – пожимает плечами Кэллан.

– Нас ищут? – спрашивает О’Боп.

Бобби не отвечает, он занят: задергивает поплотнее занавески.

– Бобби, а кофе у тебя есть? – спрашивает Кэллан.

– Да, сейчас приготовлю.

Из спальни появляется Бэт Ремингтон. В спортивной рубашке «Рейнджер», едва прикрывающей трусики. Рыжие взлохмаченные волосы падают ей на плечи. Девушка смотрит на Кэллана и произносит:

– Говнюк.

– Привет, Бэт.

– Убирайтесь отсюда!

– Бэт, я только хочу сварить им кофе.

– Эй, Бобби… – Бэт выбивает сигарету из пачки на кухонной стойке, сует в рот и закуривает. – Хватает того, что я позволяю тебе давить свою кушетку. И это-то паршиво. Но этих парней мне тут не требуется. Без обид.

– Бобби, – говорит О’Боп, – нам нужно оружие.

– Нет, ну просто шик, – замечает Бэт. И хлопается на кушетку рядом с Кэлланом. – Какого черта вы сюда завалились?

– Больше-то нам идти некуда.

– Какая честь! – Бэт пила с ним пиво и пару разиков перепихнулась, и что, теперь он решил, что может заявляться сюда, когда влип в передрягу? – Бобби, сделай им тосты или чего там еще.

– Спасибо, – говорит Кэллан.

– Но тут вы не останетесь.

– Бобби, – вступает О’Боп, – но ты можешь раздобыть нам пушки?

– Если они пронюхают, я спекся.

– Ты можешь пойти к Берку, сказать, оружие для тебя, – нажимает О’Боп.

– Чего вы, парни, вообще застряли в квартале? – удивляется Бэт. – Вам давно нужно было слинять в Буффало куда-нибудь.

– В Буффало? – улыбается О’Боп. – А что там, в Буффало?

– Ну, водопад Ниагара, – пожимает плечами Бэт. – Не знаю.

Они пьют кофе и жуют тосты.

– Я сбегаю сейчас к Берку, – говорит Бобби.

– Ага, только этого тебе и не хватало! – негодует Бэт. – Чтоб на тебя обозлился Мэтти Шихэн.

– На хрен Шихэна! – выпаливает Бобби.