– Я не понимаю, что с ним. Вроде все нормально. А вроде и нет. И… – Женщина замолчала. – Зря я, наверное, пришла.

Я постаралась как можно благожелательнее кивнуть – не в том смысле, что она зря пришла, а имея в виду «Продолжайте, продолжайте!..» Хотя сама не знаю почему, мне было трудно ее слушать. Я почти точно знала – нет у нее никакой серьезной проблемы. Середина дня, делать нечего, явно нигде не работает… Я остановила саму себя – не имею права. Даже если не работает, даже если от нечего делать пришла. Но пришла же! Счастливые ко мне не ходят. А было бы здорово, если бы вдруг пришел кто-то и сказал: «Представляете, я такая счастливая!» Кстати, не все приходят и потом, если всё налаживается. Иногда пишут: «Спасибо, у меня всё теперь хорошо». Иногда – нет. И я тогда не знаю, наладилось ли что-то в жизни у человека, которому я пыталась помочь.

Женщина почувствовала, что я невнимательно ее слушаю, достаточно резко спросила:

– Вы со всеми так? Или только мне сегодня повезло?

– Продолжайте, пожалуйста.

И она тем не менее стала рассказывать дальше. Придет муж с работы, сядет читать что-то в Интернете или просматривать какие-то свои документы, потом они идут гулять – сами или с детьми, уже подросшими. И что тут плохого? Нет, всё хорошо, просто он мыслями далеко. Откуда она знает? Чувствует. Она его чувствует почти как себя…

Вот неужели так на самом деле бывает? Я всегда первым делом пытаюсь отделять в речи моих посетителей правду от игры, рисовки, самообмана. Хотя на самом деле это не всегда получается. Где кончается правда и начинается рисовка? А если поза и игра – это то, что определяет суть этого человека? Он не может не играть, это его способ существования в мире. Отними у него каждодневную игру, и он погибнет – без всех своих привычных удобных масок, нарядов. Все равно что заставить любого из нас выйти вдруг на улицу не только без краски на лице и хоть какой прически, а и без одежды. С кем-то точно случится сердечный приступ.

Женщина так и стояла у окна, я больше не звала ее присесть. Среднего роста, хорошая фигура, милая, не красавица, но вполне симпатичная, возраст ей не мешает.

– Сколько вам лет?

Она отвернулась к окну и промолчала. Ясно, значит, проблема возраста уже существует.

– Вы думаете, что у мужа появились какие-то интересы на стороне?

– Уверена. Он стал другой.

– Давно?

– Наверное, да. Просто я сначала не понимала.

Я никогда не знаю, насколько мои слова повлияют на человека. И никогда не уверена, насколько серьезные советы могу давать. Ведь я знаю о них то, что они рассказывают. А многого о себе люди и сами не могут понять. И рассказывают вовсе не главное.

– Как вы думаете, если он уйдет, ваша жизнь сильно изменится?

Женщина подошла к столу и оперлась на него обеими руками.

– Моя жизнь закончится.

– Почему?

– Почему?! Вы спрашиваете – почему?

– Да.

– Потому что мы – одно целое! Он – мой! Он – мой муж!

– Он другой человек. У него другая жизнь.

– Что вы говорите? Да как вы смеете?

– Не горячитесь.

Почему-то я не могла найти правильных слов. Что-то мне очень мешало. То ли мои собственные мысли, то ли сильный сладкий запах ее духов, наполняющий мой кабинет, то ли ее уж слишком резкий тон. Каким только тоном со мной не разговаривают иногда, но сегодня почему-то мне не хотелось принимать на себя чье-то плохое настроение и тяжелые мысли. Я не имею на это права, это моя работа и мой долг. Но я пытаюсь быть честной самой с собой, не обременяя результатами этих честных бесед никого.

Через полчаса она ушла, пообещав прийти еще раз. Наверное, я все-таки смогла найти какие-то верные слова. Не очень искренние, но кто сказал, что моим посетителям нужна искренность?

Глава 3

Посетитель, записавшийся сегодня на три, хотел прилечь на кушетку, которой у меня нет. Капризничал, требовал, чтобы ему хотя бы дали стул для ног. Он видел в каком-то американском фильме, что на приеме у психолога все обычно лежат, играет ненавязчивая музыка и наглухо закрыто окно сливающимися со стеной жалюзи. Всё это он мне подробно описал, даже нарисовал, как именно должна стоять кровать «для пациентов». Я не стала переубеждать его, кивала, соглашалась, надеясь, что он уйдет. Но он сам придвинул себе второй стул, соорудил некое подобие неудобного ложа и лег на два стула, положив под голову куртку. Длинные ноги в коричневых замшевых башмаках свисали со стула.

– Удобно? – спросила я, предчувствуя длинный разговор.

– Нет. Так же неудобно, как всё остальное в моей жизни.

Мужчина, который представился «просто Олегом», рассказал, какие перспективы у него были в жизни и как он ими плохо распорядился. Перспективами он называл две бабушкины квартиры, которые он продал, и купил помещение на первом этаже жилого дома. Я знаю, что должна входить в положение моих посетителей, даже если мне совсем не нравится их жизненная позиция, но я разрешаю себе иногда провоцировать их, если вижу, что самое опасное в их жизни – это рельсы, по которым они очень часто едут в никуда.

– Что вы сделали с бабушкиными вещами?

– Что? – Он подумал, что ослышался. – С какими вещами? Я говорю, сначала открыл магазин автозапчастей, а в соседнем доме ребята тоже открыли салон, и…

– С бабушкиными вещами. Ведь в обеих квартирах, наверное, было очень много старых вещей.

– Вывез грузовиками. Три или четыре грузовика.

– Куда?

– Что?

– Куда вывезли?

Он посмотрел на меня так, как будто я спросила, не ест ли он на завтрак личинки жука-короеда.

– Куда вывезли вещи? – повторила я как можно нейтральнее.

– На свалку! Куда еще можно вывезти старьё?

– А себе что оставили?

– А что можно было оставить из этой рухляди?

– Не знаю. Что-то на память хотя бы.

– Я не разрешаю дома держать старьё.

Иногда я думаю, что неверно выбрала профессию. И еще не поздно ее поменять. Например, пойти в судебные приставы. Или в садовники. Требовать алименты у жестоких и равнодушных отцов или растить цветы, которые не умеют говорить, доказывать свою правоту, жаловаться… Может быть, я устала? Накопилось? Нужно уехать куда-нибудь в горы, в дикое место, где летают огромные птицы, растут эдельвейсы, где остались еще люди с какими-то понятными ценностями. Бабушки, которые месят тесто руками и пекут лепешки в огромных каменных печах, прядут нить из овечьей шерсти и вяжут из нее большие теплые носки. Мужчины, которым непонятно сколько лет – то ли пятьдесят с хвостиком, то ли сто. Они пьют некрепкое вино, говорят на языке, который ты никогда не выучишь, и выбирают невест – сыну, правнуку или себе.

Я заставила себя вернуться мыслями к своему посетителю, который недовольно кашлянул.

– А фотографии?

Он непонимающе смотрел на меня.

– Старые фотографии, – объяснила я.

– На фиг все это.

И такой человек приходит к психологу, чтобы тот помог ему разобраться со своими чувствами. Значит – у человека есть чувства. Или только проблемы, которые не дают ему спокойно наслаждаться жизнью. И надо найти способ перестать реагировать на эти проблемы.

– Понимаете? Я хочу поставить барьер. Как в боксе. И не могу. Вы должны дать мне какой-то универсальный ключ.

– А выпивка не помогает?

– Печень сдает.

– Жаль. Потому что это самый лучший способ.

– Вы серьезно?

«А вы серьезно?» – хотелось спросить мне, но я не стала. Ведь я добровольно пришла сюда работать, и должна помогать любому. Даже человеку, который выбросил всю прошлую жизнь – тех людей, которые дали ему жизнь, как будто сам отрезал себе ноги и хочет теперь бегать. Но ведь у кого-то получается. Кто-то может идти по трупам, по пепелищу, по разрушенным домам и разбитым судьбам, богатеть, жировать, быть абсолютно счастливым. А кто-то нет. Хочет, но не может. Если бы у него получилось всё так, как он планировал, он бы, наверное, был счастлив. Просто у всех не может получиться. Один выигрывает за счет других. Дикая, дикая природа конкуренции, нечестной, нечеловеческой, если под словом «человек» мы понимаем некое высшее существо. А если нет?

Сколько копий сломали философы, сколько слов сказали, пытаясь разгадать природу человека, вычисляя, сколько в нем божественного, сколько человеческого, а сколько животного. И ничего не разгадали. По разным подсчетам приблизительно пять миллиардов людей верят, что сотворены по образу и подобию высшего существа, то ли с плотью, то ли просто духа, то ли высшего разума, имеющего облик, подобный нашему. Остальные верят во что-то свое или не верят ни во что. И никто не сказал, что уповающие на высший разум и высшую силу – правы, а остальные – нет. Верящие в свою слабость и зависимость от необъяснимой силы пытаются огнем и мечом убедить остальных, что эта сила есть. Потому что ведь правильно то, во что верю лично я, мое – истинное, ваше – нет.

Как сказать сейчас моему посетителю, что он неправ изначально, где-то далеко в прошлом? Как найти эту точку и оттуда начать разматывать клубок? Как заставить его пройти этот путь назад и потом переставить все в голове? И возможно ли это? Особенно если человек далек от мысли о том, что неправ – он. Не судьба, не окружающие его люди, даже не его родители. Он. Попробовать осторожно приблизить его к этой мысли. Или обрушить на него правду. Такую, какой она кажется мне.

Глава 4

Дни на работе иногда тянутся бесконечно, но я не могу сказать, что мне это тяжело. Я читаю новости, просматриваю свои записи о посетителях, хотя никогда точно не знаю, придет человек снова или нет. Порой рабочие часы пролетают, особенно если в один день несколько человек решат прийти ко мне со своими трудно разрешимыми проблемами.

Мне казалось, что я пришла на работу еще вчера, так долго тянулось время. Солнца видно не было, поэтому было ощущение, что время остановилось, и один долгий-долгий темный день никак не кончается.

Когда Юлечка заглянула ко мне с обычным вопросом «Можно мне пораньше сегодня на пятнадцать минут, всё равно никого нет?», я увидела, как за ее спиной открывается дверь и заходит женщина. Поэтому мне пришлось Юлечке ответить «Нельзя» и снова включить компьютер.

«Тридцать два – тридцать три годика» – прикинула я, глядя на молодую женщину. Граница «тридцать» обычно очень хорошо видна, так же как и сорок. Хотя одета, как в седьмом классе. Валяная розовая шляпка, коротенькое сливочно-белое пальтишко, художественно порванные и заштопанные цветными нитками поверху джинсы, огромные светлые ботинки, с черными шнурками и перламутровыми бабочками по бокам. В общем, засиделась в отрочестве. Посмотрим, что будет рассказывать.

– Он так меня ревнует! – начала без предисловий посетительница. – Так ревнует!

Я ждала, что будет дальше. Судя по виду молодой женщины, сегодня в ее расписании появилась новая графа – «поход к психологу». Проблем серьезных нет, но новых развлечений хочется.

– Хорошо, продолжайте.

– И он страдает. Я же вижу! Как ему сказать – «не ревнуй!»?

– Так и скажите. – Надо было отпустить Юлечку, она так хотела пойти в кино.

– Я говорю… а он… Ну как мне между ними быть?

Я незаметно вздохнула. Кажется, я не психолог. Я не люблю людей, рассказывающих мне ерунду.

– Между ними – между кем?

– Аркаша – мой хороший друг, партнер, у нас маленький бизнес, и… ну там… Иногда он остается у меня на выходные. А Гарик – живет всегда. Как он может не ревновать? И как мне быть?