Возможно, Островский не понимает, что есть моменты, когда нужно выбрать: потратить деньги на сладкое или лекарства для бабули; купить игрушку или ботинки на зиму; накормить ребёнка или позволить себе лишнюю вещь. Некоторым людям вообще не приходится выбирать, но я им не завидую, вероятно, они даже не подозревают, а могут ли пожертвовать чем-то незначительным, лишив себя привычного комфорта ради действительно важного.

– Купи что-нибудь себе. Обязательно, – не унимается, а мне непонятно его желание навязать покупку. Мне кажется, он всегда смотрит сквозь меня, как на пустое место, не заслуживающее его концентрации. – Куртка тонкая, совсем не зимняя, – кивает на старый пуховичок, – обувь убогая, про джинсы могу сказать то же самое.

В любой другой ситуации я бы приняла это как оскорбление, но не сейчас и не от него. Смирилась с положением вещей и невозможностью приобретения нового каждый сезон, донашивая одежду, приобретённую ранее.

– Я подумаю.

– В конверте было достаточно. Или нет?

– Достаточно, – подтверждаю и вспоминаю, как вчера радовалась, пересчитывая деньги. – Но я не могу себе позволить тратить всё и сразу, не думая наперёд. У меня есть проблемы: я должна вам за телефон, Альберту Витальевичу за сад и соседке за похороны бабули.

– Какой соседке? – напрягается, понижая голос.

– Вале. В тот момент, когда умерла бабушка, накопленной мною суммы не хватало, а Рома отказался помочь. Пришлось обратиться к ней.

– А бабушка чья была?

– Мужа.

– То есть родственник его, но досматривала ты и хоронила тоже ты?

– Именно так. Он даже на похороны не пришёл… Единственный родной человек, а он так… – Отчего именно сейчас становится особенно больно от мысли, что мы для Ромы давно перестали быть близкими. – А мне пришлось всё устраивать, договариваться, платить…

– Смотрю я на тебя, Лена, смотрю и всё больше понимаю, что ты диван.

– Кто?! – забываюсь, ошеломлённая сравнением, и непонимающе пялюсь на Островского.

– Если ты будешь постоянно себе отказывать в желаемом ради других, то станешь диваном: удобным и мягким диваном. Ты хочешь быть диваном? Если нет, тогда учись быть немного эгоистом и начни любить себя.

– Как вы?

– Как я не надо. Не лучший пример эгоистичности и худший любви к себе.

– Заметно.

– Каким образом?

– Возникает ощущение, что вы всё разом потеряли, а когда вам это самое всё вернули, эйфории вы не испытали.

– Потери, Лена, бывают не только вещественные. Есть худшие – духовные. Когда теряются чистые помыслы, искренние желания и хорошее поведение, и людям, потерявшим всё это, всегда дерьмово. Такие потери практически невосполнимы, незаменяемы новой порцией хороших людей, которые пришли в твою жизнь, потому что, разочаровавшись, ты всегда и во всём ищешь худшее и, как правило, находишь его.

– И во мне вы это нашли?

– Пока нет. – Въезжаем на подземную парковку, где полумрак скрывает лицо Островского, выделяя глаза. – Но, как я уже сказал, если постараться, отыскать можно в любом.

– А можно просто не искать и жить счастливо.

– Вариант «жить», как видишь, я использую, а вот «жить счастливо» мне уже никогда не грозит.

– Всегда есть шанс всё исправить, если, конечно, вам не всё равно.

Парето глушит машину, и мы остаёмся практически в темноте. Он припарковался в углу, куда с трудом достаёт освещение.

– Сдаётся мне, мнение, которое сложилось у меня о тебе изначально, нуждается в корректировке. Ты не так глупа, – усмехается, но улыбка больше смахивает на оскал, который не сулит мне ничего хорошего.

– Мнение, что все блондинки глупы, ошибочно по своей природе. Тот факт, что я мало говорю, не означает, что я лишена ума. Просто умею вовремя заткнуться.

– Не умеешь. Умела бы, и весь путь в город мы провели молча. А всего-то и стоило ответить согласием на предложение обновить свой гардероб.

Островский открывает дверь и первым выходит из машины. Следую его примеру, чтобы разбудить Тасю, которая сладко сопит в кресле.

– Тасенька, просыпайся, – трясу её за плечо, но она не сразу реагирует.

– Приехали? – трёт глаза, осматриваясь. – Мам, уже ночь?

– Нет. Мы на парковке, а тут темно. Пойдём.

Тащу сонную дочку за руку к лифту, а когда выходим на первом этаже, сон испаряется, и детские глазёнки бегают по витринам магазинов.

– Там игрушки! – тычет пальчиком в пёструю витрину, где выставлены наборы с куклами.

– Я вижу. Сначала одежда, затем всё остальное.

В магазине детских вещей проводим много времени, выбирая платья, куртку и новые сапожки. Парето нарезает круги у входа, но к нам не приближается, а затем и вовсе исчезает из поля зрения, оставив нас вдвоём. Поднимаемся на два этажа выше, где множество детских магазинов, и ныряем в один из них, рассматривая ассортимент. У Таси глаза разбегаются, и она несколько раз меняет запрос. Разноцветный пластилин, раскраски, карандаши и фломастеры, а ещё пупс. Понимаю, что она хочет набор с несколькими куклами, который стоит невероятно много, аккуратно отказываю, понимая, что мне ещё необходимо скопить сумму для возврата долга. Покидаем магазин, и только в этот момент осознаю, что огромный торговый центр впечатляет масштабами, и где искать Островского, я не представляю, а его номера у меня нет. Кручусь, осматриваясь и вылавливая из толпы лица, которые не похожи на того, кто мне нужен.

– Всё? – Константин Сергеевич возникает словно из ниоткуда, а я отшатываюсь в сторону от неожиданности.

– Вы ушли, а я не могу позвонить. Нет номера. Как вы нас нашли?

– Это просто. Ты значительно выделяешься на фоне хорошо одетых людей, – бросается словами и, огибая меня, уверенно идёт к лифту.

В его словах нет ни капли лжи, потому как рядом с вылизанным до противного лоска Островским я смотрюсь как старая, потёртая игрушка, пролежавшая на чердаке двадцать лет. Вхожу следом в лифт и собираюсь нажать на кнопку, когда он отталкивает мою ладонь и жмёт на нужную ему цифру. На этом этаже брендовые магазины одежды.

– Зачем мы здесь?

– Час назад ты убеждала меня, что умеешь вовремя заткнуться. Сделай одолжение, примени свою способность.

Островский придирчиво рассматривает вывески, а затем вталкивает меня в один из бутиков.

– Нужна одежда для неё, – указывает на меня пальцем подбежавшему консультанту.

– Что конкретно?

– А что есть?

Девушка срывается с места, быстро снимая с вешалок варианты, и идёт к нам, приглашая в кабинку. Парето стаскивает с меня куртку, забирает сумку и кивает в сторону примерочной. Гора вещей пестрит ценниками со множеством нулей. Такие я себе позволить не могу, даже если потрачу все деньги, что вчера отдал Аронов, но, кажется, как бы я ни старалась, Островскому плевать на мои аргументы.

Примеряю половину, понимая, что остальное мне никогда не пригодится, потому как работа на кухне не требует ношения делового костюма или же вечернего платья. Откладываю брюки, прямые джинсы и пару тёплых кофточек.

– Это, – показываю продавцу и ловлю реакцию Островского, который, развалившись на диване, пьёт кофе, а Тася жуёт шоколадку.

– Там было три вечерних платья.

– И ни одно из них мне никогда не понадобится. Я не приемлю бессмысленной траты денег.

– Иди и примерь. Это не обсуждается, – рычит, не позволяя возразить.

Возвращаюсь в примерочную, натягиваю тёмно-зелёное платье, настолько облегающее, что каждый шаг даётся с трудом.

– Тася, тебе нравится? – спрашивает у дочери, как только я появляюсь перед ними.

– Нет, Костя.

– Другое, – показывает, что они ждут следующий вариант.

Красное мне нравится больше, да и к моим светлым волосам и серым глазам оно идеально подходит, но я совершенно не представляю, куда бы могла отправиться в таком наряде. Издаю смешок, представляя, как утром встречаю Парето на кухне в подобном виде. При моём появлении дочка и Островский обмениваются взглядами и выдают почти синхронное:

– Нет.

Третье и, слава богу, последнее – чёрное, с косым вырезом и интересной драпировкой в виде нескольких складок на талии. Сдержанное, но в то же время сексуальное и подчёркивающее мою фигуру.

– Это, – произносит Костя, как только я появляюсь из примерочной. – Запакуйте нам всё.

Открываю рот, но тут же его закрываю, понимая, что бронепоезд по имени Константин Сергеевич остановить мне не под силу. Он всё решил, мои поправки не принимаются. Он не просит меня оплатить покупки, лишь забирает пакеты из рук консультанта и идёт на выход. Заводит в следующий магазин и требует выбрать ботинки и заодно туфли-лодочки на высоком каблуке, уточняя, что они должны сочетаться с купленным платьем. Не сопротивляюсь, выполняя приказы и надевая то, на что Парето указывает пальцем, смирившись с отсутствием права голоса.

Несколько часов, проведённых за примеркой, вымотали меня и дочку, которая засыпает сразу, как только пристёгиваю её в кресле. Выезжаем с парковки, и Островский едет уже знакомым маршрутом за город.

– Довольна покупками?

– Нет. Я не планировала столько покупать, более того, не планировала, что поездка в торговый центр загонит меня в ещё бо́льшие долги.

– Считай то, что я тебе купил, благодарностью за услугу.

– Вряд ли я способна вам помочь хоть в чём-то – мы живём на разных уровнях. Скорее я обращусь к вам за помощью, чем вы меня о ней попросите.

– Правда обратишься? – Наша беседа его забавляет, и мужчина не позволяет поставить точку, продолжая задавать вопросы.

– Никогда! – выплёвываю в сердцах.

– В жизни всё случается, Лена. Даже то, что мы опрометчиво называем словом «никогда».

Замолкаю после слов Островского, равнодушно рассматривая картинку за окном. Тася дремлет, причмокивая губами, и крутится в кресле, дёргая ремень. Ворота открываются, пропуская автомобиль на территорию, а в голове крутится вопрос, который нестерпимо хочется задать Парето.

– Вы утверждаете, что всё случается в жизни, – разрываю тишину словами, а Островский медленно поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. – Означает ли это, что вы противоречили сами себе, когда сказали, что «жить счастливо» вам никогда не грозит?

– В подобного рода вещи верят оптимисты, гадалки и женщины, я же имею цель, и случайности на пути к ней – помеха, от которой избавлюсь не задумываясь. И не важно, что под этим подразумевается – проблема или человек.

– А от ребёнка тоже бы избавились? – неосознанно смотрю на Тасю, которая, открыв глаза, вслушивается в разговор.

– Ты умеешь прикидываться дурой?

– Нет.

– Жаль. – Островский толкает дверь, но задерживается, чтобы бросить через плечо: – Эта способность тебе сейчас очень пригодилась бы.

Забираю пакеты, оставив тот, в котором находится вечернее платье и туфли. Мне всё больше кажется, что покупка этих вещей – насмешка со стороны Островского, неприятная и болезненная, а беседа в машине подтверждает мои выводы. Пока мне непонятен смысл сегодняшней поездки, общения и приобретений, но уверена: если стану помехой на пути Парето, он не задумываясь от меня избавится.

Глава 8

Наступает следующая неделя, которая даётся намного легче с повседневными обязанностями, завтраками для Островского и кофе для хозяина по вечерам.

Аронов ведёт довольно закрытый образ жизни и после насыщенного дня в городе предпочитает оставаться в кабинете один или же в компании Парето. Я ещё ни разу не была на остальных этажах, сосредоточившись на кухне и коттедже. Теперь становится понятно, что Островский – наш сосед, каждое утро он первый, кого я вижу, а каждый вечер последний, кто попадается мне навстречу.

– Петровна, а Константин Сергеевич всегда жил в коттедже?

– Нет, переехал неделю назад. До этого размещался на втором этаже в небольшой спальне, но, видимо, ему захотелось уединения, поэтому перебрался подальше от дома.

Или поближе ко мне? Мысль, которая меня неожиданно посещает, сама по себе абсурдна и невозможна, но переезд Парето совпал с моим заселением в коттедж. Возможно ли, что я причастна к переменам в его образе жизни?

– А своего жилья у него нет?