– Напрасно смеетесь, – поморщился Мастерс. – Говорю же вам, там происходила какая-то чертовщина. Констебль, который дежурил возле дома номер восемнадцать всю ночь, не видел ничего странного. Но на следующее утро, часов в шесть, мимо проходил сержант, направляющийся в полицейский участок. И он заметил, что парадная дверь приоткрыта. Он поднялся на крыльцо, пересек вестибюль и обнаружил, что внутренняя дверь тоже не заперта. И это еще не все. Хотя в доме никто не жил, в холле стояла вешалка для шляп и пара стульев, а пол был застлан ковровой дорожкой. Сержант решил осмотреть комнаты. Все они были абсолютно пусты, все, кроме одной – той, что находилась слева от входной двери и, по-видимому, служила гостиной. Ставни на окнах были прикрыты, но и в полутьме сержант разглядел, что комната меблирована. Причем обставлена она была вполне прилично: ковер, шторы и все такое. Висела даже новехонькая люстра. Впрочем, в мебели не было ничего особенного – если не считать большого круглого стола, стоявшего в центре комнаты. Кто-то расставил на нем десять фарфоровых чашек с блюдцами. Никаких других чайных принадлежностей не было – только чашки, к тому же пустые. Эти чашки… Знаете, сэр, они были довольно необычными. Я вернусь к ним чуть позже, потому что, видите ли, это была не единственная странность в комнате. Там находился еще и мертвец. – Мастерс глубоко вздохнул, с шумом втянув через нос воздух. С его покрасневшего лица не сходила скептическая улыбка, хотя он, казалось, был горд добросовестностью своего изложения и произведенным драматическим эффектом. – Мертвец, – повторил он, вытряхивая на стол бумаги из папки. – Где-то здесь была его фотография. Такой невысокий пожилой господин в смокинге и легком пальто. (Цилиндр и перчатки обнаружились на стуле, в противоположном конце комнаты.) Мертвец распластался ничком между столом и дверью, но ближе к столу. В него дважды стреляли из автоматического пистолета тридцать второго калибра, попав один раз в шею, а другой – в затылок. Оба выстрела были сделаны с такого близкого расстояния, что остались следы ожога на шее, и волосы были подпалены. Похоже, убийца почти прижимал дуло пистолета к жертве. Судя по всему, старик подошел к столу, чтобы взглянуть на чайные чашки, убийца приставил к нему пистолет и спустил курок. Согласно медицинскому заключению, смерть наступила ночью, между десятью и одиннадцатью часами.

Улики? Н-да… Не было никаких улик. Отпечатков пальцев в комнате было хоть отбавляй, в том числе и самого убитого, а вот чашки оказались кристально чистыми, на них не обнаружили даже следов от перчаток или ткани, которой их протерли. Не было окурков или остатков выпивки, ни один стул не был отодвинут от стола – ни намека на то, сколько людей находилось ночью в комнате и чем они там занимались. Нашли только одну зацепку. Ночью топили камин, и в пепле были обнаружены обгоревшие остатки большой картонной коробки и оберточной бумаги. Причем к упаковке от чайных чашек эти остатки отношения не имели. Чашки принесли, как я потом объясню, в куда более презентабельной таре – в деревянном ящике. Но этот ящик исчез.

Мастерс наконец разыскал в бумагах фотографию мужчины с длинным вялым лицом, крючковатым носом, коротко подстриженной седой бородой и усами.

– Опознать старика не составило труда, – продолжал он. – А вот дальше, увы, глухая стена, иначе не скажешь. Черт возьми, сэр, старик казался последним человеком, которого кто-нибудь захотел бы убить! Его звали Уильям Моррис Дартли. Он был холост, богат, не имел никаких родственников, кроме незамужней сестры (весьма грозной особы), которая следила за хозяйством. У него не было не только врагов, но и друзей. Правда, в молодые годы он был замешан в парочке историй, связанных с шантажом, но это все давно быльем поросло. Его сестра клялась (и ей-богу, я ей верю), что может расписать по минутам, как он жил последние пятнадцать лет. Мотив? Половина его состояния досталась сестре, другая половина – музею Южного Кенсингтона. Поскольку у сестры было железное алиби – она играла в бридж (впрочем, мы никогда всерьез ее и не подозревали), подозреваемых у нас не осталось. Последними арендаторами этого дома были мистер и миссис Джереми Дервент. Сам Дервент был адвокатом с патологически безупречной репутацией, с Дартли супругов не связывало вообще ничего, так что мы опять оказались в тупике. Единственным увлечением Дартли было коллекционирование предметов искусства, и особенное предпочтение он отдавал керамике и фарфору. Вот теперь давайте вернемся к нашим десяти чайным чашкам.

Понимаете, сэр, меня не назовешь знатоком искусства. Все эти художественные финтифлюшки не по моей части. Но даже мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что эти чашки – нечто особенное. На каждой из них были нарисованы павлиньи перья, переплетенные друг с другом – оранжевые, желтые, голубые. Они казались мягкими и невесомыми и словно бы колыхались, когда на них останавливаешь взгляд. А еще эти чашки выглядели очень старинными. Какой-то свет исходил от них, честное слово. Я сразу подумал, что они ценные, и не ошибся. Вот что написал нам эксперт из музея Южного Кенсингтона:

Эти чайные чашки – превосходнейший образчик майолики раннего итальянского Возрождения, до сих пор мне не приходилось видеть ничего подобного.

Они произведены в мастерской маэстро Джоржио Андреоли из Губбио, на них есть его подпись и дата – 1525 год. По моему мнению, эти чашки уникальны. Они, разумеется, не использовались для чаепитий, поскольку Европа не была знакома с этим напитком вплоть до середины семнадцатого столетия. Признаться, их предназначение для меня загадка. Могу предположить, что они были созданы для церемониального обряда какого-нибудь тайного общества, коих было достаточно в те времена в Венеции. Они представляют немалую ценность и на аукционе могли бы уйти за две-три тысячи фунтов.

– Ага. – Г. М. заломил бровь. – Это большие деньги. Звучит многообещающе.

– Да, сэр, я тоже так подумал. Первым делом мы стали искать владельца чашек; оказалось, что они принадлежат самому Дартли. Похоже, он приобрел их в тот же день, тридцатого апреля, в художественной галерее «Соар» на Бонд-стрит. Чашки продал ему старик Соар лично; сделка держалась в большом секрете, и обошлись они Дартли в двадцать пять сотен наличными. Мы решили, что нащупали какой-то мотив, пусть и патологический. Предположим, некий малахольный коллекционер решил во что бы то ни стало заполучить эти чашки и использовал для этого дьявольски сложный способ. Да, идея выглядит безумной, но попробуйте придумать лучше.

Убийца продумал все до мелочей. Взять, к примеру, мебель. Мы выяснили, что двумя днями раньше, двадцать восьмого апреля, в офис компании «Мебель для дома», расположенный на улице Холборн, – это один из тех гигантских магазинов, где можно купить все – от громоотводов до занавесок, – было доставлено анонимное письмо, к которому прилагалось двадцать пятифунтовых банкнот. Отправитель выразил желание приобрести самую лучшую мебель для гостиной и прихожей. Далее следовало распоряжение подготовить мебель к отправке. Что ж, мебель упаковали для перевозки. Транспортная компания «Картрайт» тоже получила анонимное письмо с вложенной пятифунтовой банкнотой. В письме содержались следующие указания: отправить мебельный фургон в магазин «Мебель для дома», чтобы забрать там груз и доставить его по адресу: Пендрагон-Гарденс, восемнадцать (ключ от входной двери находился в том же конверте), мебель следовало занести в дом и оставить внутри. Все было сделано в срок, хотя никто заказчика и в глаза не видел. Грузчики просто сгрузили мебель в холле, не дожидаясь хозяев. А заказчик, должно быть, уже сам потом расставил ее по комнатам. Конечно, соседи заметили суету вокруг дома, но не обратили на это особого внимания, решив, что въезжает новый жилец.

Г. М. поморщился, словно ему докучала невидимая муха.

– Постой-ка, – сказал он. – Анонимные письма были написаны от руки или напечатаны на машинке?

– Напечатаны на машинке.

– Ага… На той же машинке, на которой напечатано приглашение на чаепитие?

– Нет, сэр. На другой. К тому же – как бы это сказать – напечатаны они по-разному. В записке про чаепитие, как видите, строчки неровные и неумелые. А два других письма напечатаны очень чисто. Руку опытной машинистки сразу видно.

– Угу… Что там дальше?

Мастерс вздохнул:

– Значит, мм, заключение, мм, к которому мы не могли не прийти, таково: убийца подготовил нечто вроде ловушки. Так? Он нашел пустующий дом, постарался создать впечатление, что живет там: для этого было достаточно меблировать только те комнаты, которые мог видеть его гость. Дартли вошел внутрь, неся под мышкой ящик с десятью чайными чашками, и по какой-то причине был убит. Может, из-за этих чашек.

До этого момента поведение Дартли согласуется с нашей гипотезой. В тот вечер, когда его убили, он покинул свой дом на Сауз-Одли-стрит в половине десятого. Его сестра к тому времени уже уехала играть в бридж на их общем автомобиле, но дворецкий видел Дартли и даже говорил с ним. С собой у Дартли была большая коробка, упакованная в оберточную бумагу, как раз впору для десяти чайных чашек. Однако он не сказал дворецкому, куда собирается идти. Возле дома он поймал такси, и мы даже смогли разыскать таксиста. Он отправился прямиком на Пендрагон-Гарденс, восемнадцать. – Мастерс мрачно усмехнулся. – Таксист хорошо его запомнил. Тут нам повезло. Поездка до Пендрагон-Гарденс стоила три шиллинга шесть пенсов, и Дартли раскошелился еще на два пенса чаевых. Похоже, старый скряга нелегко расставался с деньгами. На этом наша удача и кончилась. Таксист так разозлился, что рванул с места, даже не оглянувшись. Проклятье, а ведь мог бы заметить, кто открыл Дартли дверь! Он запомнил только, что в доме совсем не было света. – Мастерс безнадежно махнул рукой. – Вот и все, что нам удалось выяснить. А дальше мы все время упирались в чертов тупик. Никаких странностей, никаких врагов – ничего! Если вы скажете, что его… гм… завлекли… – Мастерс поежился от неловкости за мелодраматический оборот, – что его заманили в тот дом и убили из-за чайных чашек… Что ж, сэр, осмелюсь заявить, что это первое, что приходит в голову. Но я не вижу смысла. Вот именно! Про убийцу не скажешь, что он без гроша в кармане. Чтобы расставить свою ловушку, он пошел на нешуточные расходы. Да за одну только мебель ему пришлось выложить сто фунтов – за такие деньги моя дочь могла бы с шиком обставить весь дом. Если он с такой легкостью разбрасывается деньгами, почему ему было просто не купить эти чашки у арт-дилеров? Все-таки это не музейные экспонаты. И наконец, раз уж он так потрудился, чтобы подготовить сцену для убийства, почему потом не унес эти злосчастные чашки с собой? Ведь вот же они, на столе, во всей красе – только руку протяни. Но он буквально пальцем к ним не прикоснулся, сэр, – никаких отпечатков на них не нашли.

Я рассказывал вам, что мы собрали в доме отличную коллекцию отпечатков пальцев, включая отпечатки Дартли, но толку с этого не было. Остальные отпечатки пальцев принадлежали грузчикам. Убийца, похоже, ни разу не снял перчаток. И все-таки – почему он не забрал чашки? Его никто не беспокоил, впереди у него была вся ночь. И вот тебе пожалуйста. Нет, эта история не имеет смысла, с какой стороны на нее ни посмотри, а ничего не выводит меня из себя так, как бессмысленные преступления. И что же еще делает наш убийца? Он не дотрагивается до чашек, но уносит с собой коробку из-под них и оберточную бумагу. Представляете? А сегодня утром, через два года после истории с Дартли, я опять получаю письмо о чаепитии на десять персон. Чего мне теперь ждать – нового убийства? Как вы считаете?

Глава вторая
Полицейский участок

Какое-то время Г. М. сидел молча, щурясь и поглаживая живот большими пальцами. Его губы изогнулись подковой, словно он получил на завтрак протухшее яйцо. В комнате было тихо, и закатные лучи солнца проникали сквозь пыльное оконное стекло горячими стрелами. Г. М. снова потянулся за коробкой с сигарами. На этот раз он достал из нее сигару, откусил кончик, зажег и так яростно выпустил струю дыма, что она почти достигла камина в другом конце комнаты.

– Если ты спросишь меня, дурной ли это знак, – произнес он наконец, дернув носом, – то я отвечу: дурной. Я опять чую запах английской крови. Разрази меня гром, Мастерс, ты умудряешься впутываться в самые паскудные дела, какие только можно представить. Стоит произойти какому-нибудь невероятному убийству, и ты тут как тут. Чует мое сердце, этот случай из той же оперы.

Мастерс знал, как подзадорить этого человека, сохраняя почтительность.

– Конечно, сэр, я не жду от вас многого. Глупо надеяться, что вы увидите какой-то просвет, когда весь Скотленд-Ярд плутал в темноте два года. Простите меня, в конце концов, вы ведь всего лишь любитель. Но даже если это за пределами ваших возможностей…