– Эм-м, – промычал он, и кто-то из толпы предложил ему взобраться на стул, чтобы произнести речь. Он так и сделал, к моему удивлению. Меня-то вы ни за что не увидите на старом обеденном стуле, тем более в присутствии большого количества людей.

Теперь мне приходилось вытягивать шею, чтобы увидеть Сэма, но мне нравилось положение дел, когда я могла свободно и открыто наблюдать за ним, потому что все внимание присутствующих было сосредоточено на нем. Объективно говоря, он не выглядел таким уж привлекательным. Его нос был кривоват и немного великоват для его лица, волосы – растрепаны, а ярко-розовая рубашка вызывала у меня ожоги роговицы.

И все же в нем было что-то такое, что заставляло меня хотеть узнать его получше.

– Спасибо вам всем, что пришли, – начал он. – И спасибо тебе, Терри, за то, что занялся уничтожением термитов в своем доме как раз вовремя, чтобы мы перенесли место нашей встречи ко мне.

В толпе раздались смешки и хихиканье, и пожилой мужчина, в котором я предположила Терри, поднял свой пластиковый стаканчик в знак одобрения. Барбара наклонилась ко мне.

– К лучшему, – проговорила она. – Единственная причина, по которой Терри принимает гостей, – это желание продемонстрировать свой последний проект реконструкции. Нам повезло, что нынешние мероприятия по дезинсекции не позволили воспользоваться его домом.

– Как бы то ни было, – продолжил Сэм, – конечно, мы все здесь, чтобы почтить нашу любимую чемпионку с красной ручкой, талантливого чтеца, чей британский акцент – почти как на BBC, единственную из нас, кто смог заставить восемьдесят пятиклассников замереть для группового фото, хранительницу диетической колы в учительской… – Тут Сэм указал на кого-то в аудитории: – Эй, откажитесь от всякой веры, вы, пьющие то, что четко обозначено маркером Sharpie. Пожертвуйте этим ради прекрасного человека и коллеги, которой нам будет не хватать… нашей Барбары!

Мне стоило сориентироваться заранее, чтобы не стоять рядом с Барбарой. Потому что теперь Сэм указывал прямо на меня. Вернее, не на меня, конечно, но я почувствовала, что все взгляды устремились в мою сторону, и постаралась незаметно отойти подальше от метафорического внимания, аплодируя вместе со всеми.

Обратив взгляд на Сэма, я увидела, как он спрыгнул со стула. Его грудь вздымалась и опускалась. Он собирался сделать глоток пива, но его банка оказалась пуста. Не успел он поставить ее на стол, как подошедшая Барбара заключила его в крепкие объятия.

– Это была замечательная речь! – проговорила она. – Я буду скучать по нашей работе.

Со своего наблюдательного пункта я видела, как он обнял ее в ответ, как порозовели кончики его ушей, когда она сказала ему еще что-то, чего я, разумеется, не расслышала. Он сжал ее плечо, оглядывая комнату, пока его взгляд не остановился на мне. Я вздрогнула и, развернувшись на каблуках, принялась высматривать Коннера и Шани. Внезапно мне отчаянно захотелось уйти с этой вечеринки.

Семь

В тот уик-энд Коннер разобрался с мусорным контейнером и коробками, что было почти досадно. Я надеялась, что он забудет или закажет что-нибудь не то, и тогда у меня бы появился повод провести время, сгорбившись над письменным столом Эдгара Аллана По, продолжая печатать анализ «Хладнокровного убийства».

Это было, по сути, все, чем я занималась в начале недели, после вечеринки у Сэма. Несмотря на то, что обычно я хорошо разбираюсь в подобных вещах, пришлось признать, что читать Капоте поздно вечером, находясь дома в одиночестве, довольно трудно. Я изменила рабочий график, чтобы днем делать больше, а по вечерам бродить из комнаты в комнату и размышлять… возможно, дом моего отца был более пугающим местом, чем то, откуда Дик и Перри направлялись в дом Клаттеров в Холкомбе, штат Канзас.

Отец особо не любил выставлять что-либо напоказ. В доме было не так уж много свидетельств того, что у него вообще имелись дети, даже когда мы были маленькими. Ни школьных фотографий, висящих на стене, ни рисунков на холодильнике, ни дверцы кладовой, где на протяжении многих лет отмечались бы наши успехи. Мама была более сентиментальной, но для нее был важен внешний аспект, поэтому после развода она придала нашему новому жилью шикарный, утонченный вид, в котором не допускались разные безделушки или украшения, сделанные своими руками. Теперь каждое Рождество, когда они с моим отчимом Биллом были вместе, она наряжала искусственную серебряную елку только белыми и серебряными игрушками, а на верхушку водружала звезду из уотерфордского хрусталя. И я не представляла, где при подобном раскладе можно пристроить такую вещицу, как глиняное украшение с отпечатками ладоней Коннера, сделанное им в детском саду.

Себя я тоже не считаю особо сентиментальным или стремящимся к публичной демонстрации чувств человеком. Как в том эпизоде сериала «Офис», где Джим устраивает дурацкую версию Олимпийских игр и мастерит всем медали из крышечек от йогурта. В конце концов, Райан, временный работник, выбрасывает свою медаль и начинает рассуждать о том, что мог бы либо выбросить ее сразу, либо подождать два месяца, но в любом случае, именно так он должен был поступить с медалью, сделанной из мусора. Райан явно отрицательный персонаж, но в тот момент я почувствовала, что меня понимают.

Там, в Северной Каролине, небольшой кабинет на кафедре английского языка, где я занималась преподавательскими заданиями и который делила с другой аспиранткой, выглядел как декорация для «Доктора Джекила и мистера Хайда». Причем по всему было видно, что Джекил любит фильм «Очень странные дела», фигурки «Фанко Попс» и свадебные фотографии в пастельных тонах, а Хайд – стены из шлакоблоков в камере смертников. Я никогда не утруждала себя тем, чтобы что-нибудь повесить на стену кабинета, поскольку всегда думала, что это временная работа – лишь до того момента, как я закончу учебу. Ну, это если не учитывать, что я преподавала там последние четыре года, то есть дольше, чем работала где-либо еще.

Так что мне было совсем не в тягость начать выбрасывать из дома вещи. Коннер, с другой стороны, сопротивлялся изо всех сил.

– Подруга, – проговорил он, – зацени это. Моя награда за испанский в восьмом классе. Я должен сохранить это. Так круто!

Я выбросила еще одну коробку со старыми деталями от бытовой техники, полагая, что никто не знает, для чего они предназначены. Мы занимались этим всего час, а я уже взмокла от пота. Боже, ненавижу Флориду.

– Скажи «круто» по-испански, – потребовала я.

– Э-э-э… – Он повертел приз в руках, будто ответ мог быть выгравирован где-то внизу. – Ну, в данном случае я употребил «круто» в значении «отлично», так что… excelente.

– Положи это в свою машину и забери к себе, если хочешь, – предложила я. – В этот дом он не вернется.

Он подбросил приз в воздух, позволив ему повертеться, прежде чем поймать снова. Угол статуэтки врезался в его ладонь.

– Ой, – произнес он и, словно смертельно оскорбленный самим фактом существования трофея, выбросил его в мусорный контейнер.

Из соседнего дома вышел Сэм, снова одетый в свой обычный костюм, похожий на фотографию работника кредитного союза с официального сайта. Брюки цвета хаки, белая рубашка на пуговицах, солнцезащитные очки на макушке. Он коротко кивнул нам с Коннером, опустил очки на глаза и забрался в грузовик.

– Ну, это было странно, – проговорил Коннер.

Я опустила взгляд, чтобы убедиться, что в реальности выгляжу такой же потной и мерзкой, как и по ощущениям. Слава богу, на мне были черные джинсы-скинни и на них не было заметно пятен. Возможно, именно они были одной из причин, по которой мне было так жарко, но я не носила шорты уже больше десяти лет. Из-за палящего солнца я вопреки обыкновению надела не черную, а серую футболку, на груди которой красовалась надпись, сделанная растрескавшимися трафаретными буквами «СМЕРТЬ + ТЕХАС». Я купила ее, когда была в Остине на конференции по поп-культуре и литературе, которую посещаю каждый год. Теперь это одна из любимых моих футболок. Волосы, собранные в небрежный пучок, смотрелись еще более растрепанными, чем всегда; пряди выбились и прилипли к шее и лицу. Я распустила волосы и снова собрала в пучок, туго обмотав резинкой, в надежде их зафиксировать.

– Да, знаю, – проговорила я. – Не пытайся выяснить, что он задумал. Может быть, он получает скидки в Dockers, если время от времени на часок заглядывает в магазин.

– Нет, – заметил Коннер, – я имею в виду, странно, что ты даже не поздоровалась. Мы были дома у этого парня всего несколько дней назад.

И я даже забыла проверить, заперта ли дверь гаража. Поистине упущенная возможность.

– Ага.

Коннер бросил на меня раздраженный взгляд, который я не смогла расшифровать. Он был немного озадачен, когда я внезапно захотела уйти с вечеринки, но потом Шани напомнила ему, что им обоим рано вставать на работу, и, пожав плечами, он согласился. Мы даже не попрощались. Это было невежливо?

Ну да, у меня было ощущение, что это невежливо.

– Джоуи рассказал мне кое-что очень интересное о твоем соседе Сэме, – произнес Коннер, приподняв брови.

– Он предоставил образец его почерка? – спросила я, одновременно роясь в коробке со старой почтой, прежде чем выбросить все ее содержимое в мусорный контейнер. – Сэм слишком сильно нажимает на ручку и оставляет неправильные интервалы между отдельными буквами?

– Ты изображаешь равнодушие, – усмехнулся Коннер, – но я-то знаю, что ты заговариваешь об анализе почерка, когда тебе до смерти хочется получить ответы.

– Только из-за неопределенности с запиской с требованием выкупа за Джонбенет^[44], – произнесла я с досадой. – Просто расскажи мне, что ты узнал, Коннер. Очевидно, ты не успокоишься, пока не сделаешь это.

– Ну что ж, – начал Коннер. – Во-первых, он холост.

Предательский трепет внизу живота.

– И что?

– Очевидно, у него была девушка, – продолжал Коннер. – Они встречались долгое время. Джоуи назвал ее имя, но я не помню, что-то на букву А. В любом случае, она ушла от Сэма прямо перед Рождеством. Он очень страдал.

Нам действительно нужно было вернуться в дом, чтобы продолжить уборку. Мы уже закончили с тем, что вынесли наружу, и в данный момент просто стояли на подъездной дорожке и беседовали. Но по какой-то причине мне пока не хотелось уходить.

– Зачем Джоуи вообще тебе все это рассказал?

– О, – протянул Коннер. – Я его спросил.

Я постаралась не отреагировать на это заявление. Зная Коннера, вполне можно было предположить, что он ляпнул что-то действительно кошмарное, например, что у его сестры паранойя, или, что еще хуже, что его сестра очень одинока и совсем изголодалась.

– Аманда! – воскликнул Коннер, и это прозвучало как «Эврика!». – Так звали его девушку. Бывшую девушку.

Было слишком жарко, чтобы продолжать разговор на улице. Я наконец направилась к входной двери, уже опасаясь, что в следующий раз нам придется вытащить сюда еще больше хлама.

– Дай-ка угадаю, – проговорила я. – Она стройная и утонченная, и волосы у нее уложены на прямой пробор.

– Видишь, в этом твоя проблема. – Коннер последовал за мной в дом и пнул коробку у двери, проверяя, пуста ли она. Конечно, она оказалась полной. – Я никогда не мог понять твоих интонаций. Вот сейчас – ты говоришь как ревнивая девчонка или как девчонка, замороченная серийными убийцами?

– Я не ревную, – решительно заявила я. – Во-первых, у меня нет никаких прав на Сэма, да мне и не нужно. Во-вторых, ты знаешь, что величайшим трюком патриархата было натравливание женщин друг на друга.

Я говорила искренне. В то же время, узнавая о Сэме больше, я испытывала странное чувство. Не знаю почему. Может быть, мне просто странно было осознавать, что он был реальным человеком с прошлым и настоящим, с жизнью, выходящей за рамки тех маленьких фрагментов, которые я наблюдала в окно.