– Но почему тогда он повесился? Мы ведь видели! Он был в своей комнате. Дверь была заперта. Как ещё это объяснить?

Катрин сделала глубокий вдох и посерьезнела.

– Это и есть главный вопрос, – сказала она. – Потому что это не самоубийство. Это что-то другое. Что-то, что заставило нас поверить, будто это было его решение. Но я уверена: он этого не делал.

Пьер, стоявший чуть в стороне, задумчиво потёр подбородок. Он смотрел буквально сквозь пол, перебирая в памяти события.

– Вы хотите сказать, – медленно произнёс он, поднимая глаза на Катрин, – что кто-то сделал это с ним? И как тогда объяснить запертую изнутри дверь?

– Возможно, кто-то заставил его, – не отступала Катрин. – Не физической силой, а чем-то другим. Психологическим давлением. Или…

Она замолчала. Тишина стала тягучей, как патока.

– Или чем-то, что мы пока не можем объяснить, – мягко, но тревожно сказала Жанна.

Её слова вызвали новую волну напряжения. Антуан фыркнул и бросил на неё скептический взгляд:

– Вы хотите сказать, что здесь замешано что-то сверхъестественное? – спросил он с насмешкой. – Это абсурд.

– Это не абсурд, – спокойно ответила Жанна. – Это объяснимо, если выйти за рамки привычного. Я не утверждаю, что знаю, что это, но чувствую, что здесь произошло что-то большее, чем просто трагедия.

– Конечно, ты это "чувствуешь", – холодно бросил Филипп. – Ты ведь экстрасенс, не так ли? Что ж, может, расскажешь, что за духи явились бедному Леону?

Жанна выдержала его взгляд, укрыв лицо за маской бесстрастности.

– Я ничего не утверждаю, – ответила она. – Но это место полно тайн. И если мы их не раскроем, боюсь, Леон не будет последним.

Эти слова холодным ветром пронеслись по вестибюлю, заставляя каждого вздрогнуть. Даже Пьер, старавшийся держать лицо, опустил глаза, словно пытался что-то скрыть.

Катрин снова заговорила. Её голос прозвучал твёрдо, как у человека, уверенного в своей правоте.

– Мы можем спорить о причинах сколько угодно, – сказала она. – Но факт остаётся фактом: Леон не был тем, кто добровольно накинул бы петлю на шею. Если вы этого не понимаете, задумайтесь – возможно, в этом отеле происходит нечто, что действительно выходит за пределы нашего понимания.

Каждый задумался, но никто не осмелился ничего добавить. Тишина вновь захватила вестибюль, и в этой тишине все ощутили, как стены вокруг них словно сжимаются, оставляя всё меньше места для сомнений.

Глава 3

В холодном рассвета первые лучи солнца тщетно пытались пробиться сквозь плотную пелену облаков, окутывавшую Альпы. Воздух был свеж и колюч, словно обнажённая сталь, и тишину нарушал лишь далекий вой ветра, скользящего среди заснеженных вершин, как дух, изгнанный из времени. На фоне этого безмятежного пейзажа «Ля Вертиж» выделялся угрюмой монументальностью. Его каменные стены, покрытые пятнами мха, и мрачные башенки будто впитали тягостную память веков, оберегая не только стены, но и их мрачные тайны.

По извилистой дороге, ведущей к воротам отеля, медленно двигались машина скорой помощи и полицейский автомобиль. Гравий хрустел под их колёсами – этот звук, казалось, жил своей отдельной жизнью, создавая иллюзию, что земля тоже стала участником разыгравшейся драмы. Отсутствие птичьего пения делало утреннюю тишину почти осязаемой, как лист бумаги, который вот-вот порвётся.

Пьер Моро стоял у входа, сложив руки за спиной. Его фигура казалась неподвижной, как статуя, но по-человечески тревожной. Ветер шевелил ветви деревьев, превращая их шёпот в невнятные слова – природа здесь давно привыкла быть единственным свидетелем того, что предпочитали скрывать.

Из полицейской машины вышел инспектор Поль Дюрок. Его движения были точными, словно у часовщика, и каждое из них передавало неотвратимость действия. Коренастое тело с резкими чертами лица – Дюрок напоминал каменную глыбу, которую шлифовал неумолимый поток времени. Его серые глаза, казалось, могли прорезать любой туман – в человеке или в деле. Поправив шерстяное пальто, он выдохнул, и облачко пара растворилось в холодном воздухе, как мысль, не успевшая стать словом.

Дюрок задержался взглядом на башнях «Ля Вертиж», его внимательный взгляд скользил по силуэтам, выискивая что-то, что не сразу попалось на глаза. Сделав шаг вперёд, он пересёк порог. Просторный вестибюль встретил его полумраком. Огонь в камине лениво играл на стенах, оставляя в углах тени, похожие на незваных гостей. Центральное место занимала картина маркиза де Сада. Изображение в мягком свете выглядело почти живым: жестокая улыбка, казалось, была направлена именно на инспектора, как вызов.

Дюрок смотрел на картину, но его лицо оставалось неподвижным. Лишь тень раздражения, едва заметная, скользнула в серых глазах – как будто в картине он видел что-то, от чего хотелось отвести взгляд, но нельзя.

– Что здесь произошло, Пьер? – спросил он низким голосом человека, который привык командовать, без угрозы.

Пьер, стоявший чуть в стороне, слегка поклонился. Его движения были безупречны, как и весь его облик.

– Добро пожаловать в «Ля Вертиж», инспектор Дюрок. Дорога была без происшествий, я надеюсь?

Дюрок коротко кивнул, но его глаза продолжали исследовать вестибюль. Хищник вынюхивал добычу.

– Дорога спокойна, чего не скажешь о вашем госте, Леоне Буше. Что произошло? – Его взгляд вновь упал на портрет маркиза, будто тени вокруг изображения могли раскрыть то, что молчали люди.

Пьер не дрогнул, но ответил напряженно:

– Увы, трагедия. Месье Буше был найден повешенным в своей комнате рано утром. Дверь была заперта изнутри, и никто не входил.

Дюрок слушал внимательно. Он молчал, но его мозг работал, как скрытый механизм.

– Расскажите всё, что знаете. Без излишеств и смягчений, – его голос стал жёстче удара ножа. Это был человек, который не привык ошибаться.

Пьер кивнул, и его руки сжались за спиной.

– Конечно, инспектор. Я расскажу всё, что знаю, – сказал он, опуская глаза, как будто собирался с мыслями.

В комнате стало тише, даже огонь в камине вдруг стих, будто сам захотел стать частью этой сцены.

– Леон Буше был человеком тонкой натуры, как многие художники. Ему свойственны были перепады настроения. Вчера за ужином он выглядел задумчивым, но никто не обратил на это внимания. Мы подумали, что он просто устал.

Дюрок слушал молча, его глаза, холодные, как ледяное озеро, цепко вглядывались в лицо собеседника, ловя каждую едва заметную тень на нём.

– Кто нашёл тело? – спросил он, голос стал мягче.

Пьер сделал небольшой вдох, прежде чем ответить.

– Утром, во время завтрака, месье Буше не спустился к столу. Мы посчитали, что он задержался из-за работы или усталости. Но когда завтрак подошёл к концу, я послал одну из горничных, Мари, чтобы она проверила, всё ли с ним в порядке.

– Она стучалась? – уточнил Дюрок, его взгляд стал ещё жёстче, словно прицельно фокусируясь на каждом слове собеседника.

– Да, – кивнул Пьер, коротко и как будто чуть торопливо. – Но ответа не последовало. Дверь была заперта изнутри, и тогда она решила воспользоваться своим ключом.

Инспектор, сдержанно кивнув, сделал пометку в блокноте.

– Что она увидела?

– Простыню, – ответил Пьер, и на мгновение его губы сжались. – Простыня была подвешена к балке. И тело месье Буше. Она сразу позвала меня.

Дюрок на миг перевёл взгляд в сторону, будто проверяя, не пропустил ли он какую-то деталь в этой истории. Затем его взгляд снова сосредоточился на Пьере.

– Вы вошли в комнату?

– Да, – подтвердил Пьер. – Я попросил Мари оставаться в коридоре. Вошёл внутрь, убедился, что он… действительно мёртв, и сразу велел вызвать полицию и скорую.

– Вы ничего не трогали? – спросил Дюрок с подчёркнутым спокойствием, за которым, однако, чувствовалась внутренняя напряжённость.

– Нет, месье инспектор. Всё осталось на своих местах.

Инспектор слегка кивнул. В паузе, которая повисла в воздухе, казалось, даже шёпот далёкого ветра подслушивал их разговор.

– Кто-нибудь ещё входил в комнату до моего приезда?

– Нет. Мы заперли дверь и ожидали вас, – твёрдо ответил Пьер, избегая встречаться с инспектором взглядом.

Дюрок, задумавшись, на мгновение замер. Его лицо не выдавало эмоций. Он снова посмотрел на Пьера, теперь чуть пристальнее, словно пытался оценить не только сказанное, но и несказанное.

– Покажите мне комнату, – наконец сказал он.

Пьер кивнул, жестом указав на лестницу. Дюрок, уверенно направляясь следом, сделал знак врачу следовать за ним.

Шаги по деревянным ступеням отдавались глухими ударами, похожими на медленный отсчёт времени. Казалось, лестница впитывала каждый звук, превращая его в часть непостижимого молчания. Дюрок шёл с опущенной головой. Глаза его внимательно оглядывали перила, стены, пол – он искал подсказки там, где другие видели лишь привычные детали.

Комната Леона Буше встретила их застоявшимся воздухом, в котором смешались слабый запах краски, бумаги и что-то ещё – неуловимое, но тревожное, как чужой взгляд из темноты. Свет из окна пробивался холодными полосами, которые больше напоминали замершие тени, чем солнечные лучи.

На кровати, аккуратно застеленной покрывалом, лежало тело художника, обёрнутое в простыню. Его лицо побледнело и застыло с выражением странной смеси страдания и покоя, словно он замер на пороге между двумя мирами. Врач, склонившись над телом, аккуратно осматривал его.

На столе в углу комнаты были разбросаны эскизы: мрачные силуэты, окружённые тягучими тенями, как будто сами работы художника становились его предсмертным признанием. Среди них выделялся один рисунок – фигура в петле, почти не различимая за густыми штрихами.

Дюрок бросил короткий взгляд на врача, но его внимание уже вновь сосредоточилось на комнате.

– Что вы можете сказать? – его низкий голос прозвучал требовательно, нарушая напряжённую тишину.

– Пока всё указывает на самоубийство, – ответил врач, аккуратно снимая перчатки. – Узел был крепким, простыня привязана к балке без явных признаков вмешательства. Следов борьбы нет. Окончательные выводы можно будет сделать после вскрытия.

Инспектор ничего не ответил. Его взгляд задержался на лице художника. Что-то в этой сцене казалось ему неправильным, не хватало кусочка паззла.

Он обошёл кровать и остановился возле балки.

– Где она? – спросил он, не оборачиваясь.

– Вот, – Пьер указал на деревянную балку под потолком. Простыня была снята, но слабые следы остались, словно метки прошлого, не желающие исчезать.

Дюрок медленно осмотрел балку, задержавшись на месте, где был узел. Он провёл пальцем по дереву, затем слегка качнул головой, про себя подтверждая выводы.

– Вы упомянули, что дверь была заперта изнутри. Каково состояние замка?

– Замок в порядке, – отозвался Пьер. – Никаких признаков взлома.

Инспектор задумчиво кивнул, и его глаза вновь пробежались по комнате, в которой, казалось, всё жило своей тайной жизнью.

Дюрок задумчиво провёл рукой по подбородку, снова посмотрел на тело, затем на врача.

– Время смерти?

– Судя по состоянию ригидности, где-то от шести до восьми часов назад, – ответил врач. – Но, как я уже говорил, это пока только предварительные данные.

Дюрок кивнул, вновь обращая внимание на комнату. Его взгляд задержался на опрокинутом стуле у стены. Казалось, он посмотрел сюда неслучайно: положение ножек и наклон спинки намекали на неведомое действие, которое лишь угадывалось. Рядом валялась стопка бумаг, но их беспорядок выглядел почти упорядоченным – листы лежали так, словно кто-то специально разложил их, чтобы создать видимость хаоса.

Инспектор наклонился, поднял один из листов. Резкие линии, неясные силуэты, искажённые лица. Всё в рисунке излучало тревогу и хаос. Бумага сама пыталась говорить с ним, но словами, которые невозможно было понять.