Даниэль продолжал разглядывать фигуры зверей, полный надежды, что какая-то из них окажется сделана из чего-то прочнее, чем металл, или по крайней мере не будет настолько проржавевшей. Катерина подошла к лестнице, с любопытством рассматривая механизм. Он был выше и шире нее, полный каких-то хитроумных деталей, из которых ей были знакомы лишь зубчатые колеса.

– Движущиеся лестницы? – неуверенно спросила она. – Думаете, это нечто приводило в движение лестницы?

Катерина задрала голову. Над ней, на высоте в неполные три метра, висела решетка, когда-то, скорее всего, богато украшенная. Для чего она служила?

Решетка висела вертикально на цепях, так что в зависимости от необходимости ее наверняка можно было поднять или опустить. Катерина решила, что опущенная решетка ограждала людей от привода лестницы, чтобы никто посторонний не совал туда руки, а поднимали ее, когда, например, требовалось что-то починить.

Пропущенный через решетку свет фонаря отбрасывал на стену продолговатые дрожащие тени, пыль забивалась в нос и неприятно оседала в горле. За спиной слышались усиленные глухим эхом шаги, которые затем стихли.

Катерина снова направила луч на замысловатый механизм и подошла еще ближе. Она почти не сомневалась, что отдельные детали привода не только имеют утилитарное предназначение, но каждый из них был сделан так, чтобы выглядеть красиво. Произведение искусства и механизм как одно целое. К примеру, это ржавое колесико напоминало улыбающееся солнце…

Она протянула руку.

Ивен был единственным, кто в точности видел, что произошло потом, но поскольку жить ему оставалось неполных восемь минут, он не успел никому об этом рассказать.

Во-первых, находившаяся ближе всего к входу фигура с пронзительным скрежетом повернулась, пошатнулась и рухнула, задев мордой очередного зверя. И снова – легкое движение металлического тела, потеря равновесия, ржавая лапа ударяет по очередной ржавой спине. Ряд фигур опрокидывался словно костяшки домино, рассыпая вокруг хлопья ржавчины, и самым странным во всем этом было то, что звери вовсе не стояли настолько близко друг к другу, и каждый перед падением успевал совершить последнее движение, которого оказывалось достаточно, чтобы толкнуть соседа.

Во-вторых, где-то на середине этого представления Даниэль достал оружие и повернулся, водя вокруг испуганным взглядом. В-третьих, у последней фигуры в ряду, словно сухая маковка, отвалилась голова, покатившись прямо под ноги Панталекиса. Тот вскрикнул, отскочил, споткнулся и упал, а пистолет выстрелил – вверх, над головами у всех.

Решетка задрожала, одна из поддерживавших ее цепей лопнула.

Катерина подняла взгляд, и Ивен крикнул:

– Беги! – В то же мгновение ей в глаза попали крошки ржавчины, и она заслонила лицо, выронив фонарь. – Беги!

Решетка опускалась на одной цепи, наклонившись и грохоча старым железом по мере того, как под высоким потолком разматывались очередные витки.

Катерина вслепую двинулась вперед, зажмурившись и выставив перед собой руки. Ей вполне хватило бы времени, чтобы убежать, но она споткнулась о лежавший на полу фонарь и растянулась во весь рост. Решетка с глухим ударом опустилась, придавив ступню Катерины. Видимо, один из металлических болтов ее ранил, поскольку она вскрикнула.

– Не двигайся! – Ивен уже бежал к ней, не успев даже задуматься о том, свидетелем сколь странного стечения обстоятельств он только что стал. – Сейчас мы тебя вытащим. Даниэль!

– Со мной все порядке! – бодро крикнула она в ответ. – Хотя… черт, немного больно.

– Спокойно, мы тебе поможем. Даниэль, иди сюда с аптечкой!

Они помогли Катерине сесть, и она, шипя от боли, повернула ступню, без труда освободившись из ловушки. Ивен задрал штанину ее комбинезона и осветил лодыжку. Рана почти не кровоточила, но кожа вокруг нее приобрела неприятный сине-зеленый цвет.

Он невольно сглотнул.

– Что это было? – простонала Катерина. – И обо что я… – она замолчала, увидев выражение лица Ивена. – И как там? Слишком серьезно? Черт, все больнее… Кажется, я сейчас свалюсь без чувств.

– Даниэль, введи ей антибиотики. Могло быть заражение.

Панталекис послушно полез в аптечку. У него дрожали руки, и ему искренне хотелось оказаться как можно дальше отсюда, лучше всего на корабле, в своей безопасной койке. Металлический грохот все еще звенел в ушах, а перед глазами стоял образ звериной головы, внезапно покатившейся ему под ноги, чтобы взглянуть на него затянутыми ржавчиной глазами.

Ему стало страшно – не за Катерину, а за себя самого. Панталекис знал, что снова окажется виноват в том случайном выстреле, в падении решетки, в ранении Катерины… Он всегда был виноват.

– И еще что-нибудь обезболивающее… – голос ее сорвался, и она начала всхлипывать. Ивен замер, чувствуя, как его сердце сжимается от страха. Он никогда прежде не видел, чтобы Катерина плакала.

Лишь через несколько секунд он сумел взять себя в руки.

– Ладно, обезболивающее тоже. Мы забираем тебя на корабль.

Они подняли ее, взяв под руки. Девушка тяжело висела между ними, полубесчувственная и горячая, словно в лихорадке. Первые полтора десятка метров она еще пыталась ковылять, а потом ее уже просто тащили. Из-под задранной штанины виднелась кожа, на которой мертвенное пятно распространилось вплоть до колена.

Даниэль вопросительно взглянул на Ивена над головой Катерины.

– Что с ней? – прошептал он.

– Не знаю, но выглядит весьма хреново, словно что-то вроде быстро прогрессирующей гангрены. Возможно, придется отрезать ей ногу.

– Шутишь? У нас нет для этого подходящих условий!

– Не вижу другого… Черт… – выругался Ивен, открывая дверь – внезапный порыв ветра швырнул ему в глаза горсть пыли. Выпустив Катерину, он пошатнулся и упал на одну из опрокинувшихся фигур.

«Нужно отсюда сваливать, – подумал он, потирая локоть. – Чем скорее, тем лучше».

– Не поранился? – послышался срывающийся, почти на грани истерики голос Даниэля.

– Что?

– Ты не поранился? Если в этом ржавом металле что-то есть…

– Ничего со мной не случилось.

Ивен сморгнул из-под век остатки пыли, и они вместе вытащили Катерину наружу, после чего остановились под красными лучами солнца. Даниэль вспотел и тяжело дышал. Иван тоже вспотел и был бледен как мел. Кладя на землю Катерину, он поморщился, что не ускользнуло от внимания его напарника.

– Покажи руку, – потребовал Даниэль.

– Не будь идиотом.

– Покажи.

Вздохнув, Ивен подтянул рукав, продемонстрировав здоровую неповрежденную кожу.

– Доволен?

– Тогда что с тобой? – не унимался Даниэль. – Ты весь белый как стена.

– У меня проблемы с сердцем – это тебя устроит? Ничего особенного, как только вернемся на корабль, приму лекарство.

Катерина пошевелилась и застонала.

– Пожалуйста… еще один укол… Больно… Господи, как больно…

– Слышишь? Вместо того чтобы беспокоиться за меня, сделай ей укол, – рявкнул Ивен.

Даниэль стиснул зубы, но послушно достал из аптечки обезболивающее средство, вставил ампулу в инжектор и воткнул иглу.

– Если с ней что-то случится, будешь виноват ты, – пробормотал он.

Девушка закрыла глаза, ее искаженные страданием черты разгладились, и она неподвижно застыла.

– Уже лучше? – Ивен заботливо склонился над ней. – Катерина? Катерина?!

Он приблизил щеку к ее губам, положил руку на шею, затем повернулся к напарнику. Взгляд его был полон ужаса.

– Умерла… Даниэль, мне кажется, она умерла.

Панталекис отступил на несколько шагов, будто случившееся с Катериной было заразным.

– Я ничего не сделал! – срывающимся голосом крикнул он.

Ивен плотно сжал губы. Он продолжал стоять, склонившись над Катериной и опираясь одной рукой о землю.

– Знаю. Помоги мне встать, пожалуйста…

– Ты что, плохо себя чувствуешь? – подозрительно спросил Даниэль. – Тебе нехорошо?

– Помоги… мне… встать…

Панталекис на всякий случай отошел еще на несколько шагов.

– Нет, – ответил он. – Даже не подумаю. Возможно, вы оба подхватили какую-то заразу.

– Мне нужно… лекарство… на корабле. Пожалуйста…

Даниэль молча покачал головой. Взгляд его широко раскрытых глаз был полон решимости.

– Нет.

Пошатнувшись, Ивен оперся на вторую руку. Кожа его, до этого просто бледная, теперь казалась почти прозрачной. Со лба стекали крупные капли пота, губы шевелились, словно он все еще пытался что-то говорить. Даниэль закрыл глаза, а когда снова их открыл, Ивен лежал, положив голову на грудь Катерины, словно мертвый Ромео рядом со своей любимой.

Он не дышал – по крайней мере, так казалось с расстояния в полтора десятка шагов. Проверять Панталекис не собирался.

Даниэль повернулся к челноку, размышляя, удастся ли ему долететь до корабля. У него кружилась голова, но он внушал себе, что это последствия страха, а наверняка не той кошмарной болезни.

И тут с неба спорхнул ангел.

Его силуэт, подобно комбинезону, окутывало голубое сияние. И у него были крылья – серебристые механические крылья, из которых в небо летели искры. Приземлившись на лестнице, он начал спускаться вниз.

Даниэль замер без движения. Ангел шагал, окутанный светом, и похоже было, что мгновение спустя он отрежет Панталекису путь к челноку.

И тогда, полностью отдавшись во власть паники, Даниэль повернулся и побежал в другую сторону.

Прямо в зал, из которого только что вынес умирающую Катерину.

Часть I
Время заканчивается

Финнен

Финнен… Естественно, можете так ко мне обращаться.

Здесь все именно так меня зовут. Мое настоящее имя звучит похоже, но выговорить его значительно труднее.

Да, я расскажу еще раз о Дне Ноль, хотя делал это уже столько раз, что порой мне кажется – с меня хватит.

День Ноль… Это не наше название, а ваше, мы использовали иное. Так же как Лунаполис, душеинженеры, башни Принципиума и Эквилибриума, и многие, многие другие. Названия, а также имена, способны доставить немало проблем, верно? Так что для простоты буду пользоваться вашей терминологией – думаю, это облегчит разговор обеим сторонам.

Итак – я, Финнен, а также женщина, которую вы называете Каирой, и ее брат Нирадж, повинны в том, что случилось в День Ноль. По крайней мере, так считает большинство новоземельцев. Я лично не уверен.

Возможно, история пошла бы в точности так же, если бы я никогда не встретил Каиру и ее брата. Однако мне нравится думать, что судьба двух миров зависела от того короткого момента на Водной площади, когда я заметил в толпе Каиру. Возможно, стой я тогда в полутора десятках шагов дальше, все сегодня выглядело бы совершенно иначе. Возможно…

Чтобы понять, что привело ко Дню Ноль, следует сперва понять нас – какими мы были, и то место, где мы росли.

Самый простой, но вовсе не обязательно самый верный ответ – мы были молоды. По вашему времяисчислению мне был двадцать один год, хотя, если бы тогда мне задали такой вопрос, мне пришлось бы долго размышлять, а потом я прибавил бы себе также годы, преодоленные во время Скачков. У нас была сложная система измерения времени, так что о ней я расскажу в другой раз.

Пока лишь важно то, что мы были молоды, а молодые верят, будто способны изменить мир.

Ответить на вопрос, каким был город, в котором мы росли, несколько сложнее.

В детстве он меня подавлял. Стоило задрать голову, и я видел башни, соединенные столь высоко висевшими в воздухе мостами, что при одном лишь их виде комок подкатывал к горлу. Сеть этих поднебесных дорог отбрасывала на ниже расположенные части Лунаполиса замысловатый узор из теней, будто над нами обитал гигантский паук. Ниже вместо дорог имелись лестницы, некоторые движущиеся, другие нет. Вдоль них тянулись здания из черного камня, каждое с несколькими лунными дисками на крыше, опутанное сетью труб и трубочек. Как в металле, так и в камне отражалось сияние красного солнца, и иногда, особенно под вечер, казалось, будто весь город сочится кровью.

Я боялся Лунаполиса, будучи ребенком, и не перестал бояться, когда вырос, но научился и любить его.

Одно из самых ранних моих воспоминаний связано с Рынком.