Выдающаяся система молниеносного изучения любых языков – 31 год»,

Потом, естественно, Железка. И так далее, в течение всех веков существования Лунаполиса.

Алика вынула руку из пальцев Финнена и обняла его за шею. Глаза ее блестели, на лице не виднелось ни капли страха. Чего она могла бояться? Она не только была творением Принципиума, но к тому же мать заплатила за нее намного больше, чем стоил Финнен.

Она была прекрасна. Она была… совершенна.

Финнен привлек ее к себе, чувствуя, как его оставляет прежнее возбуждение.

Еще недавно он не мог дождаться Скачка. Ему хотелось привести Алику в свою мастерскую, снять с нее земляничное платье, а потом заниматься любовью до самого утра, пока на небе расцветают красочные фейерверки. Еще больше ему хотелось нарисовать приближающийся Скачок, и он даже считал, что у него это получилось. Тогда он был полностью уверен, что не останется позади. Теперь же дрожал от холода и страха, а его стеклянная картина вдруг показалась ему банальной, не имеющей в себе ничего общего с настоящим ужасом Скачка.

Ужасом, который в данный момент ощущал Финнен.

– Уже? – прошептала Алика и закрыла глаза, словно маленькая девочка, которой кто-то хочет показать сюрприз.

– Нет, еще нет.

Площадь окружал кордон полицейских, неподвижных, словно статуи. Свет газовых фонарей отражался в шлемах, дубинках и нашитом на куртки металле. Они были здесь потому, что Скачок означал не только радость, но иногда и проблемы. Некоторые сходили с ума, когда позади оставались их родные или друзья. Финнен прекрасно помнил, какая его охватила ярость, когда Скачок забрал брата.

Собравшиеся на площади замерли в ожидании, даже дети перестали вертеться. Неподалеку от башни Принципиума возникло замешательство, когда аниматор приказал своему механоиду опуститься на колени и вышел, пытаясь протолкнуться в толпу. Кто-то угостил его ругательством, кто-то не слишком убедительно пытался позвать полицейского.

Мгновение спустя все смолкло.

Слепцы с повязками на глазах напряженно вслушивались, глухие всматривались вдаль. На карнизах, словно птицы, присели скачковые безумцы, с тревогой подняв лица к небу. Под их голой, тонкой, как пергамент, кожей двигались кости – Финнен мог это увидеть даже стоя на земле этажом ниже. В детстве он считал, что выпуклости на спинах безумцев – это зачатки крыльев, на которых они когда-нибудь взлетят к солнцу.

Часы отмеривали время до Скачка. Их мало кто видел – слишком велика была толпа, но в тишине все слышали отсчитываемые со звоном минуты.

Финнен взглянул из-за плеча прижавшейся к нему Алики на темнокожую девушку в траурном платье – высокую и стройную, крепкую на вид, с круглым и по-детски симпатичным лицом. Она стояла, сгорбившись, словно придавленная невидимым грузом. В глазах ее он заметил отчаяние. Она знала, что не переживет Скачок, и смирилась с судьбой. Именно потому надела траурное платье вместо праздничного.

Отчаянно пытаясь сосредоточиться на чем-либо помимо собственного страха, Финнен начал размышлять, кем она может быть, и откуда у нее такая уверенность, что она останется позади. Может, она чем-то больна, а может, душеинженеры повредили ей гены, и она это осознавала?

Его также интересовало, почему она пришла на Водную площадь одна.

Все вокруг стояли парами или группами по несколько человек. Влюбленные прижимались друг к другу, матери и отцы держали детей за руки, друзья и подруги нежными жестами подбадривали друг друга. Лишь девушка в траурном платье была одна, и, более того, казалось, будто в последние мгновения она не нуждается ни в чьем обществе. Замкнувшись в коконе собственной трагедии, она смотрела на Финнена, но не замечала его – ее взгляд проходил сквозь парня, словно через чистое неокрашенное стекло.

Алика пошевелилась, и Финнен машинально крепче прижал ее к себе.

– Время заканчивается, – отчетливо проговорила она, все так же с закрытыми глазами, а затем выскользнула из его объятий – просто исчезла, оставив после себя пустоту, в которой все еще ощущался аромат пряных духов.

Позже Финнен неоднократно рассказывал о том мгновении – в зависимости от настроения, небрежно или взволнованно, но каждый раз звучали такие слова, как «испуг», «ужас», «отчаяние». Ни одно из них, однако, не могло описать тех чувств, которые он испытал, поняв, что знакомый ему мир только что совершил скачок вперед, а сам он остался в прошлом. Точно так же, как слова «облегчение», «удивление» или «радость» не могли отразить его чувств, когда он понял, что ошибся, и на самом деле позади осталась Алика, а он пережил Скачок.

Он помнил, как кто-то кричал высоким, пронзительным голосом:

– Смотрите, надписи в небе! Мне удалось! Удалось!

Полил короткий холодный дождь, и Финнен машинально сжался в комок, ошеломленный, пустой и легкий, словно гороховая шелуха. По небу ползли огромные, размытые ливнем буквы, кто-то кричал, повторяя подсчеты Предлунных:

«ДО ПРОБУЖДЕНИЯ ОСТАЛСЯ 51 ГОД. НАСЕЛЕНИЕ ГОРОДА В ДАННЫЙ МОМЕНТ СОСТАВЛЯЕТ 12 502 473 ЧЕЛОВЕКА».

Когда дождь закончился, Финнен поднял голову. Толпа значительно поредела, и он уже без проблем мог увидеть остановившиеся на нуле часы и даже каменную громадину Колодца, в котором покоились Предлунные. «Одна пятая, – подумал он. – Исчезла одна пятая жителей Лунаполиса, хотя из присутствовавших на площади, похоже, меньше. Ничего удивительного – сюда приходят прежде всего самые совершенные, уверенные, что после Скачка смогут праздновать.

Такие как Алика».

Он подумал о девушке, о том, в каком ужасе та сейчас наверняка пребывает, но несмотря на это, радость его не покидала, захлестывая мощным, лишь слегка замутненным ощущением вины потоком. Казалось, будто что-то в нем пело, повторяя услышанные слова: «Мне удалось, удалось!»

Высоко в небе проплывали подробные подсчеты Предлунных. Цифры, словно в зеркале, отражались в дождевых лужах, чтобы вскоре исказиться и размыться, когда снова подул ветер, несший с собой капли воды с привкусом соли. Какой-то парень звал своего друга, кто-то плакал, кто-то пытался кого-то утешать. Никто не скандалил. У промокших людей не было даже желания запускать фейерверки – они просто расходились по теплым домам оплакивать потерянных близких или пить и развлекаться до утра. Вскоре на Водной площади остались лишь те, кто кого-то потерял, все еще ошеломленно озиравшиеся вокруг, словно думая, будто этот некто просто где-то заблудился.

Не озирались только Финнен и девушка в траурном платье. Прошло немало времени, прежде чем недоверие на ее лице сменилось робкой радостью.

– Это правда? – спросила она. – Мы не остались в прошлом?

– Если бы было так, то мы не видели бы вот этого, – он ткнул пальцем в сторону последней ползущей по небу надписи: «СОВЕРШЕНСТВУЙТЕСЬ!».

– Да, знаю, но мне все еще трудно поверить… Я не должна была пережить Скачок.

– Это решают Предлунные, а не ты, – слишком резко, почти агрессивно ответил он. Ее чувство вины зеркально отражало его собственные чувства. – Видать, заслужила.

«Так же, как и я, – мысленно добавил он. – Я явно оказался совершеннее, чем Алика, и теперь нет смысла лить по этому поводу слезы. Порой Предлунные замечают в человеке черты, о которых он сам не подозревает».

Девушка неуверенно покачала головой. Приглушенная на время Скачка реклама башен Эквилибриума и Принципиума зазвучала в полную мощь:

– Мы снова победили! – радостно надрывался Принципиум. – Во время последнего Скачка мы потеряли всего двадцать семь процентов людей! Подумайте – разве это не достаточное свидетельство того, что доминирование одной черты позволит вам дожить до Пробуждения? Совершенствуйте себя и своих детей в одном направлении! Нет смысла разбрасываться собственным потенциалом! Помните – Пробуждение всего через пятьдесят один год! Неужели вы хотите остаться позади, как другие несчастные? Доверьтесь нашим душеинженерам!

– Равновесие – ключ ко всему, – спокойно отвечал Эквилибриум, предусмотрительно не упоминая о цифрах. – Доминирование одной черты изувечит вас, превратив а автоматы, способные идеально делать одно дело – но только одно, в то время как настоящая человечность основана на гармоничном развитии личности. Будьте талантливы во многих областях, наслаждайтесь многими сторонами жизни! Предлунные оценят вашу сложную индивидуальность!

– Слышишь? – Финнен улыбнулся девушке. – На самом деле никто не знает, какие черты позволят достичь Пробуждения. Шансы есть у каждого, даже у тех, чьи мать или отец заплатили жалкие тисо подозрительным душеинженерам.

Она ответила ему неуверенной улыбкой, а он ощутил в кармане тяжесть бутылки с вином. Алики, с которой он собирался его выпить, уже не было, так что с тем же успехом можно было угостить незнакомку. Если уж она настолько пренебрегала традициями, чтобы в одиночестве придти на Водную площадь, то, может быть, теперь согласилась бы на его общество.

3

Девушку звали Каира, и она была дочерью Брина Иссы. Финнену эта фамилия была знакома.

– Отец не знает, что я сюда пришла, – сказала она, нервно теребя черные перчатки. – Он на меня рассердится, когда я вернусь.

– Хочешь, чтобы я проводил тебя домой? – предложил он с некоторой неохотой, поскольку только что размышлял о том, не удастся ли заманить ее в постель.

– Нет, не хочу, – она тряхнула головой, отчего вид у нее стал чуть менее растерянным и почти детским. – Все равно он меня накажет, так что с тем же успехом могу развлекаться всю ночь.

– Тогда пошли ко мне, – Финнен почувствовал некоторую надежду.

Девушка бросила на него испуганный взгляд, а потом посмотрела в сторону.

– Вряд ли я…

– Ладно, никаких проблем, – поспешно успокоил он ее.

На самом деле он сам не знал, стоит ли ему уж так разочаровываться. Будь Каира старше, все выглядело бы значительно проще – она какое-то время поупрямилась бы из принципа, а он флиртовал бы с ней, пока она наконец не согласится, и оба бы были довольны.

Он холодно взглянул на девушку, не обращая внимания, что та краснеет и смущается, и пришел к выводу, что, собственно, все еще может получиться, и ничего не потеряно. Он без труда справился бы с ее возражениями. Что с того, что Каира была настолько юна, что ее «нет» могло означать лишь в самом деле «нет», а не «может быть»? Отсутствие опыта могло оказаться дополнительным достоинством – он не сомневался, что ему доставило бы удовольствие преодоление ее робости, причем неподдельной. Мысль эта даже слегка развеселила, и он почти забыл о только что случившемся, но мгновение спустя на него обрушился тупой тошнотворный удар чувства вины.

Отстранившись, он неприязненно взглянул на Каиру, будто это она была виновата в том, что пережила Скачок, что не обладала красотой Алики и ее обаянием, а также в том, что несмотря на эти недостатки, Финнен хотел с ней переспать, и теперь его мучила совесть.

Девушка откинула со лба мокрые волосы. Ветер подогнал ей под ноги сломанный, напитавшийся влагой фонарь в форме дракона, и она отшвырнула его пинком прямо в середину бумажной морды.

– Ты ведь думаешь про ту девушку, что была с тобой, да? – Финнен кивнул. – Ты ее любил?

Он хотел ответить утвердительно, но замешкался – чарующее обаяние Алики уже начало рассеиваться, словно туман.

– Не знаю, – наконец сказал он, подавленный собственной беспомощностью, а потом добавил, будто это могло что-либо объяснить: – Она была красивая.

– Да, верно. Ты все еще хочешь, чтобы я осталась с тобой до утра? Можно пойти в какое-нибудь кафе и там посидеть. Наверняка этой ночью все будут открыты.

Казалось, будто к девушке возвращается прежняя уверенность в себе, в то время как сам он все больше ее терял. Ему это нисколько не мешало – впрочем, какой у него был выбор? Вернуться домой, поразмышлять об Алике, а потом разбить недавно нарисованную картину, как он скорее всего рано или поздно и поступил бы?